— Келдыш знает про БЦВМ. И я понимаю, но простыми словами не сформулирую. А как объяснить её нужность, скажем, Косыгину?

— О, если установить вычислительную машину в ракете, у меня получится её «раскрепостить». Вы же знаете, любой аппарат летит не по точно заданной траектории, а плюс-минус в пределах возможного. Мы разрешим ракете полёт с отклонениями внутри широкого коридора: лети как хочешь при условии, что полезный груз донесёшь до цели с минимальным расходом топлива и минимальными отклонениям от заданной точки прибытия.

— Да, я слышал. Так называемое терминальное управление. Попробую сделать всё, что смогу.

Обдумывая предложения Чертока по пути в Москву, поймал себя на мысли, что человеческая судьба отличается от судьбы космической ракеты в главном. Нет, не во времени существования, оба живут только раз и всего лишь миг перед лицом вечности. Ракета, сбрасывая отработанные ступени, избавляется от них навсегда. Пережитое человеком не уходит за корму бесследно, а остаётся. От Королёва мы унаследовали великолепные в своём совершенстве керосиново-кислородные ракеты, увы — только средние по грузоподъёмности и одноразовые. Дальше летим без Главного, зато он всегда с нами.

Другая несброшенная ступень — люди из прошлого. Алла через общих знакомых нашла в Ярославле Тасю Дергунову, фамилия теперь другая, вышла замуж. Мы заказали и оплатили междугородный телефонный разговор, на просьбу набрать нам с почтамта на домашний Тася ответила уклончиво, наверно, ей просто дорого. Пришлось и нам в условленное время тащится на почту.

— Гагарин! Ярославль заказывали? — спросила девушка из-за стеклянной загородки с окошком, мы заспешили к указанной кабинке. Очередь моментально обернулась к нам, сложно представить, чтоб кто-то не знал нашу фамилию.

— Гагарин? Тот самый…

Я срочно закрыл дверь будки и схватился за трубку.

Голос Таси был и радостный, и смущённый, мы с женой держали чёрную массивную трубку боком, чтоб было слышно обоим.

— Аллё! Таська? Да! Мы — отлично! — заверила её Алла. — Ты наверняка по телевизору видела. Сама как?

— Хорошо… Замужем, как писала. Витя заботливый. Вот, второго родила, уже от Вити. Муж на шинном заводе, инженер, начальник участка. Вот, очередь подошла, комнату в общежитии дали, на квартиру стоим, профком обещает: в течение десяти лет обязательно… Вот!

Алла о чем-то о женском ворковала и дальше, а я был готов выбить головой стекло от досады. По Юрке горевал, но совершенно выпустил из головы за «звёздными» заботами, что у лучшего друга остались вдова и сын. Какая же я скотина! Зазведившийся звездун!

Уже на следующей неделе выступал перед коллективом Ярославского шинного, а потом взял председателя профкома за ноздри. Не буквально, фигурально, конечно, и спросил про безобразие с семьёй погибшего лётчика.

Профсоюзник показался мне хорьком с редкими волосёнками, а ещё бегающим взглядом нечистого на руку человека. Уверен, всучи ему тысячу или две на лапу, Тася с мужем двинется в очереди до ближайшего сдаваемого дома. Но мне противно давать деньги подобным субъектам.

Он разыскал нужную папочку. Развёл клешни: не могу, мол. Лейтенант Дергунов погиб не при исполнении, а по бытовой причине — в ДТП не во время несения службы.

Не на того нарвался.

— Послушайте, вы…

— Пётр Анисимович, — любезно подсказал хорёк.

— Послушайте, Пётр Анисимович. Если бы Дергунов погиб на боевом задании, семья получила бы компенсацию от ВВС, и мы с вами бы сейчас об этом не разговаривали. Но почему молодой человек вместо того, чтоб жить в благословенном крае вроде Ярославской области, попёрся с семьёй на крайний Север, где лёд, снег, мороз, полярная ночь, и погибнуть от бытовых причин проще простого? Отвечаю: он Родину защищал. Вас тоже. Я вхож к Косыгину, при случае бываю в обществе Шелепина, могу шепнуть, оттуда спустят команду. Но знаете, что будет в этой команде, кроме распоряжения выделить квартиру? Отдельным пунктом: разобраться, почему некто Пётр Анисимович не проявил должного уважения к вдове лётчика, с далеко идущими выводами. Я не пророк, но и не надо им становиться, чтоб предсказать: больше к распределению квартир, машин, путёвок, матпомощи и прочих благ не будете иметь отношения.

У него кадык дёрнулся вверх-вниз.

— Вы так ставите вопрос…

— Да, ребром. Когда сдаётся следующим дом?

— Первый квартал шестьдесят пятого…

— Только не говорите мне, что все квартиры распределены, и не переиграть. Что-то наверняка можно изменить и найти хотя бы двушку на четверых. Мы поняли друг друга? Вот мой домашний телефон. Позвоните, как решится.

Он аж очки уронил.

— А сама не сообщит, что их сдвинули в начало очереди?

— Не хочу вдову ставить в известность, кто помог. Пусть вас благодарят за чуткое сердце.

Он пытался улыбаться, руку жал, а в глазах крутились нолики после единички — сумма неполученного барыша за помощь в получении квартиры.

И для них тоже мы сядем на Луну первыми. Советские люди не все идеальны, без иллюзий — подобных Петру Анисимовичу немало. Но пусть знают, пусть будут в восторге, стараемся ради каждого нашего, невзирая на облик моралес.

Юра, прости, что не вспомнил раньше.

И вы, Сергей Павлович, простите за всё.

14

Если во время огневых испытаний на пути сборки из четырёх РД-1000 оказался бы, скажем, пригород Гжатска, я молчу про шестёрку двигателей, этот Змей Горыныч просто сдул бы кварталы как карточный домик. И уж точно ни у какого, даже самого мифического змея не хватило бы дыхалки изрыгать протуберанцы больше двух минут.

Факел уносился вглубь казахской степи, прочь от Байконура. Мощный рёв от работы исполина проникал вибрацией даже через стены бункера. Сколько до узбекской границы, километров двести, триста? Если вдруг и туда долетит, старики скажут: вай, шайтан ворчит.

Сто девяносто секунд расчётного времени работы, потом автоматика отсечёт подачу топлива и окислителя. Глушко что-то самодовольно вещал…

И тут один двигатель взорвался.

Взвыл зуммер тревоги, конструктор приказал отрубить остальные, хоть испытатели сами догадались, но не спасло. Смесь гидразинового топлива и высококипящего окислителя выплеснулась и загорелась, наверняка видимая из космоса невооружённым глазом.

Я смотрел на огневую потеху через перископ и всё равно инстинктивно пригнулся. Пол несколько раз вздрогнул, через пару-тройку секунд по бетонному перекрытию замолотили осколки.

— Валентин Петрович! В космосе оно так же славно рванёт?

— Зря вы так, Юрий Алексеевич. Сто сорок одна секунда безупречной работы, тяга на максимуме — сто тринадцать процентов от расчётной. Обещанную тысячу наш малыш выдал даже в атмосфере!

Масса каждого «малыша» около одиннадцати тонн, к слову.

— Отличные показатели. И всё же должен заметить, что производили не последний прожиг, а стенд разрушен.

Даже это его не пробило.

— Там настолько мощное бетонное основание, что выдержит ядерный взрыв. Ну а арматура… Заменим. Я не считаю, что нужны ещё длительные дополнительные тесты. При такой тяге первая ступень выбросит ракету на девяносто километров в пределах двух минут. Сейчас мы соберём обломки двигателя, изучим, найдём причину, укрепим прослабленное место. Как только я смогу гарантировать сто девяносто секунд, можно пробовать на ракете. Вы подпишите протокол?

— Естественно. Если в нём будет отражена вся правда — на какой секунде и какой двигатель взорвался.

— Конечно! — он подтащил стул и сел рядом. — Юрий Алексеевич, давайте начистоту. У вас сделаны отменная третья ступень к «семёрке», работающая буксиром до Луны и обратно, скоро испытаете ЛК. Но сама «семёрка» — слабая. Схема с многократной перезаправкой топливом, как мы с товарищами обсудили, ещё как-то вписывается в идею полёта на Марс. Но на Луну! Она же рядом. Я повторяю предложение. Испытайте лунную ступень с беспилотной посадкой и отдайте остальные «семёрки» военным, чуть-чуть набравшись терпения. В шестьдесят пятом испытаем РД-1000 в полёте. В шестьдесят шестом мой носитель будет готов везти вас на Луну, причём третья ступень «Восхода» будет разогнана до второй космической «Протоном». Вам не нужно жечь кислород и керосин для ускорения к Луне, отпадает и рискованная дозаправка на лунной орбите.