— США? Да, что-то такое видел по левому борту. С космической высоты не впечатлило, вблизи вы ярче. А почему мне не улыбается жить в США, уже объяснил, — увидел замешательство Гали на «не улыбается» и быстро поправился: — Не хочу жить в США постоянно. Вот разок съездить — интересно.

Далее пытали по перспективам космических программ СССР, в том числе о лунной программе.

— Да, мы обязательно начнём освоение Луны. Когда? Не скажу. Более того, понятия не имею, когда получится у вас. Знаю, когда запланирована высадка человека, но человек предполагает, а жизнь вносит коррективы. Мы находимся на переднем рубеже науки и техники, штурмуем этот рубеж с боем. Я прекрасно понимаю, как сложно моим американским коллегам. Искренне желаю им удачи.

— Но зачем вы так засекречиваете свои проекты? — не унимался тот же журналист.

— Из скромности. Предпочитаем гордится достигнутым, а не ожидаемым. Обещать все горазды.

На какое-то время вопросы сыпались вполне человеческие, но дальше пресс-конференция свернула на прежние рельсы: если в США жить лучше, почему вы, русские, так держитесь за свою есэсэсэрию.

Немного уже утомлённый, я повернулся к Ире.

— Может, ты захочешь остаться в США? Вон как рекламируют.

Она испугалась больше, чем при погрузке в корабль.

— Нет-нет, мне и на Родине хорошо!

— Девушка смущается, и я отвечу за неё. Вы всё время упираете на доход и комфорт: больше заработки, шире дороги, больше лошадиных сил под капотом. Но ведь качество жизни человека, его удовлетворённость условиями существования к этому не сводится. Сотни миллионов людей в СССР радуются — наш человек в космосе! Или сборная СССР по футболу, у вас он называется сокер, выиграла чемпионат Европы. Тоже — повод для радости, повод для гордости. Да, не исключаю, по каким-то показателям мы отстаём от вас, скажем, лет на десять. И что, десять лет назад, пусть пятнадцать, если следовать такой логике, Соединённые Штаты были отстойным местом для жизни?

Публика возмущённо шумнула.

— Правильно! И пятнадцать лет назад вам было чем гордиться. Теперь думайте сами. Вы начали строить рациональную систему хозяйствования, начиная с завоевания независимости, а по большому счёту с тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого, когда Север победил в гражданской войне и открыл цветным свободный доступ на рынок наёмного труда, верно? Мы начали создавать разумную экономику, хоть принципиально иного типа, гораздо позже, к сожалению, многое из достигнутого уничтожено в годы Второй мировой войны. На территории США боевые действия не велись, Пёрл-Харбор был для вас заграницей. Если сравнить динамику экономического роста с сорок пятого по шестьдесят третий год, мы в СССР смотримся весьма достойно.

— То есть вы считаете, запрет частной собственности — во благо?

— А вот тут позвольте увильнуть от дискуссии. Лично я — да, так считаю. Но меня нельзя отнести к специалистам в экономике, привёл вам только самые общие положения, известные каждому в СССР. Для углубленной дискуссии обратитесь к послу Добрынину, он, уверен, организует вам встречу с экспертами в этой области. Неужели нет больше вопросов космической тематики? Ира сидит и скучает, не хотите узнать, как она себя чувствовала среди звёзд и чёрного неба? А она провела там гораздо больше времени.

Обидно, что ей задавали вопросы вроде: как относишься к сексу в космосе, способна ли выносить ребёнка после полёта и в том же духе. Стыдно за коллегу, американцы проявили бесцеремонность, местами шокирующую даже мужчину из двадцать первого века. Не выдержал, встрял:

— Моя коллега летала одна. Надеюсь, все тут люди взрослые, догадываетесь, что такое интим без партнёра. В СССР мы предпочитаем парные гетеросексуальные здоровые отношения — по любви, а у неженатых, как правило, с перспективой создания семьи и рождения детей. Секс на орбите ради одного только эксперимента, да при включённой телекамере… Не согласился бы. Думаю, мы с радостью уступим NASA приоритет первого траха на орбите, если с другими приоритетами туго.

Галя в переводе «траха» не постеснялась слова fuck, публика не ожидала подобного отпора, больше на Иру глупости не сыпались.

Зато сделал замечание по поводу непристойного поведения какой-то надутый чин из дипкорпуса, когда пресс-конференция завершилась. Я хотел перевести огонь на себя, но меня утащили гэбисты, примелькавшиеся по пути из Москвы.

— Юрий Алексеевич! Как вы себя чувствуете? Ничего необычного?

— Всё о’кей! — я посмотрел на них. — Мы же в Америке, гайз.

— Похоже, его обработали, — насторожился старший, образцово неприметный тип. — Юрий, вы видели блестящий шарик на цепочке, что-то вроде брелока, что качался у типа, спрашивавшего про секс в космосе?

— Да, блестело. Но лампочки телевизионщиков так били в глаза, что разглядеть было невозможно. Чтобы подвергнуться гипнозу, надо сосредоточиться или хотя бы обратить внимание на оператора. Я концентрировался на обороне от наседавших репортёров.

— Наши психологи и специалисты по нетрадиционным методам воздействия прослушают запись полностью, а также видеозапись АВС. Пока же… Юрий Алексеевич, я настаиваю, чтобы вы вернулись в СССР немедленно.

Разумеется, это вызвало переполох. Продюсер из АВС писал кипятком, грозился неустойкой. Наконец, по-человечески расстроился. Но все претензии относились не ко мне. Провожая в аэропорту, вручил мне увесистую сумку с пластинками.

Из Нью-Йорка Ту-114 взял курс на Алжир, а после дозаправки… в Гавану. Большие начальники вдруг решили, что такое продолжение миссии безопаснее и полезнее, чем остаться в США.

Уж кто-кто, а кубинцы принимали меня как родного… Опасность там была только одна — растолстеть.

Не скажу, что хотел в Штатах задержаться подольше, но вот сгонять в Хьюстон и на мыс Канаверал, пообщаться с американскими инженерами и эксплуатационниками космической техники — очень даже. Обратить их внимание между делом на опасность экспериментов в камере при пониженном давлении, если люк открывается наружу, быть может, тем самым предотвратить смерть экипажа Вирджила Гриссома.

С ним тоже хотел познакомиться. При росте сто семьдесят сантиметров, если перевести их футы и дюймы в европейские меры, он был… нет, не самым высоким, наоборот, наиболее низкорослым из первой семёрки американских астронавтов. Его первый полёт, в Союзе названный «суборбитальным», т.е. без выхода на замкнутую околоземную орбиту, проходил так, что мой стоило бы отнести к лёгкой прогулке. «Случайно» оказалось, что спасательный вертолёт не способен поднять спускаемый аппарат «Меркури» из воды, ибо мешает антенна. Второй пилот антенну обрезал, но в кабине «Меркури» самопроизвольно открылся люк, и корабль пошёл на дно, утягивая пристёгнутый вертолёт за собой. Гриссом сумел выбраться, но его скафандр набрал воду. Лишь чудом и в последний миг спасатели успели избавиться от космической капсулы, погрузившейся на глубину, не утопили вертолёт и вытащили из волн практически захлебнувшегося астронавта. Если бы полёты на кораблях «Восток» и «Восход» готовились столь же «тщательно» как и в NASA, мне бы не хватило мужества согласиться.

8

Поскольку тесть заставил олуха-шурина оставить у нас все до единой иностранные пластинки на длительное хранение, то есть навечно, а я приволок целую сумку из США и ещё десяток конвертов с Кубы, мы теперь считались обладателями довольно приличной для шестьдесят третьего фонотеки. Алла позвала брата на ужин по поводу моего возвращения из турне, поставила пластинку на радиоле, и мы с ней принялись плясать, отчаянно импровизируя, никто не знал танца, соответствующего песне из шестидесятых годов девятнадцатого века, автор неизвестен, но мой ему респект — и за слова, и за музыку.

Go down, Moses,

Way down in Egypt land,

Tell old Pharaoh,

Let My people go.

Хрипловатый негритянский голос Луи Армстронга уговаривал Моисея сходить к фараону и упросить его отпустить из Египта народ израилев, что по советским меркам было чистейшим диссидентством в виде религиозной пропаганды. Но запретное для простого люда сходит с рук привилегированным, Ксюша радостно и невпопад прыгала вокруг папы с мамой. Женя сидел на диване, по вновь округлившимся после зимнего стресса щёчкам текли слёзы, сквозь всхлипы донеслось: