Через минуту Николай Петрович тоже аппетитно жевал.

— Ещё бы соуса или горчицы какой…

— И обляпать форму в самолёте? Сами же меня отчитаете.

В генерале быстро исчез первый лаваш, пришлось вручить ещё один. По линии ВВС он — мой прямой начальник, а с ними лучше дружить.

— Мастерица твоя жена. Вот только… слишком заметная. Порождает зависть. Другие жёны космонавтов себя скромнее ведут.

Ох-х-х… Памятуя, какую роль сыграла Раиса Горбачёва, раздражавшая женщин в быстро беднеющей стране своими нарядами и претензиями на светскость, тем самым уронив в пол и без того низкую репутацию мужа, фактически наступаю на те же грабли.

— Это уже джин, выпущенный из бутылки, сам порой не рад. С другой стороны, Николай Петрович, вот завяжу с полётами, стану обычным чиновником от космоса и не буду отнекиваться от загранкомандировок. Такая леди-космонавтка хорошо сыграет перед репортёрами капстран.

Он кивнул. Когда прожевал, согласился вслух:

— Да, это не Нина Хрущёва рядом с Жаклин Кеннеди.

Тут он прав. Многочисленные фото высоких и рафинированных супругов Кеннеди в компании с нашим премьером, лысым коротышкой колхозного вида, и подходящей ему женой служили поводом для смеха большей части планеты. Я, правда, не выше Хруща, зато сияю улыбкой круче всего Голливуда. И, надеюсь, высшее образование благодаря академии имени Жуковского прибавит интеллигентности во взгляде. Правда, Джон Кеннеди этого не оценит.

Алле понравился бы наш диалог. Дальше, имей возможность подслушать, вывернула бы челюсть со скуки от технических подробностей и вылавливала бы единственную крупицу информации — летит муж или нет.

Она меня любит, ни на миг не сомневаюсь. Но дрожит от мысли, что её благосостояние завязано на человека весьма опасной профессии.

Может пока успокоиться, в бункере около новейшей стартовой площадки для «Протонов» я ничем не рисковал. В представлении далёких от космонавтики людей стартовый стол ассоциируется, в первую очередь, с громадными ажурными конструкциями — опорными фермами, а также кабель-мачтами, но это лишь верхняя и видимая глазу часть сооружения. В процессе строительства вынимается какие-то астрономическое количество земли, стены бетонируются, образуется исполинская полость, куда попадают и отводятся в стороны раскалённые газы, вылетевшие из сопел ракетных двигателей, они не должны повредить саму ракету, пока она не поднялась на достаточную высоту. Причём построена не одна площадка, а стартовый комплекс из двух пусковых установок. В общем, по монструозности это сооружение оставляет далеко позади пирамиду Хеопса.

Сама ракета, уже доставленная на площадку к нашему прибытию, не дымила кислородом как «семёрка» и в двухступенчатой конфигурации смотрелась широкой и кряжистой за счёт четырёх цилиндров с реактивными двигателями вокруг центрального ствола. Думаю, когда обрастёт третьей и, тем более, четвёртой ступенью, приобретёт стройность и большую визуальную законченность, будет не столь кургузой, диспропорциональной…

Нет, одёрнул себя, придираюсь. Унаследовал привычку Королёва критиковать «вонючки», быть может — зря. В прошлой жизни присутствовал при стартах «протонов», они вывозили в космос только беспилотную полезную нагрузку. Партия скажет «надо» — на гептилках полетит и человек.

— Мощная дурища, — подтвердил Каманин, глядевший в перископ рядом со мной. — Неужели вытеснит наши привычные керосиновые?

— Давайте не загадывать. Слишком много прогнозов не сбылось.

— Не сомневайтесь в ракете! — встрял Челомей, подслушавший наш разговор. — Сегодня начинается новый этап. Не менее важный, чем первый пуск «семёрки».

Сглазил, наверно.

Прошёл обратный отсчёт, зажигание, исполинская туша, блестящая на солнце, опёрлась на второе солнце, вспыхнувшее под двигателями, и плавно двинула вверх. Но через миг что-то ярко полыхнуло в верхней части, в стыке между ступенями.

По центру управления запуском прокатилось громкое «ой» в матерном выражении, а драматические события продолжали развиваться. Вторая ступень пережгла соединения с первой и самостоятельно ушла в зенит, перед этим прожгла топливный бак нижней ступени, он над баком с окислителем. Лишённый головной части и подачи топлива, «Протон» тяжко рухнул с высоты в десятки метров на стартовую площадку, емкости разрушились, гептил, перемешанный с тетраоксидом диазота, яростно вспыхнул.

Ослеплённый, я отпрянул от перископа. Остальные тоже протирали глаза.

— Я знаю, что случилось, товарищи, — промолвил один из присутствовавших, даже не мог разглядеть, кто. — В ракете что-то поломалось.

На шутника зашикали, было не до смеха. Все прекрасно понимали, что влечёт за собой катастрофа. Ракета — ладно, она просто картридж, хоть и весьма дорогой, но восстановление стартового комплекса займёт многие месяцы и вытянет куда большие средства, в бюджете на текущий год не запланированные. Вторая пусковая установка, хоть частично автономная, не факт, что осталась работоспособной. Но, самое страшное, если «Протон» в версии с РД-1000 никогда не научится летать, колоссальные расходы на НИОКР, более миллиарда рублей, считай, спущены в сортир.

Что интересно, вторая ступень, чьё зажигание самопроизвольно включилось буквально сразу после первой, отработала вполне штатно. Её подорвали на высоте более ста километров, чтоб обломки падали здесь, в степи, а не дальше на восток, в обитаемых районах. Не к добру вспомнилось:

Я верю, друзья, что пройдёт много лет,

И мир позабудет про наши труды.

Но в виде обломков различных ракет

Останутся наши следы.

(Юрий Визбор)

Теперь даже очевидный и не столь амбициозный вариант ракеты-носителя с одним РД-1000 первой ступени и чем-то более скромным во второй ступени из числа уже обкатанных на время получил статус непроходного. Партия и правительство ждали чуда, но чудо упало, залив несгоревшим гептилом гектары бетона и земли. Рухнувшая вторая ступень с остатками топлива тоже не освежила почву и воздух.

Глушко и Челомей отказались возвращаться в Москву, оно и понятно: лететь сейчас туда — что на собственные похороны. Да, виноваты, скорее всего, не двигатели, а злополучная система управления, чёртов Черток, точнее — его коллега в Днепропетровске.

Мы вернулись и узнали от Келдыша, что случившееся, вероятно, повлечёт политический эффект. Завершалась семилетка развития народного хозяйства, начатая ещё при Хрущёве, далеко не по всем показателям из обоймы «догнать и перегнать» достигнут успех. В частности, продукция сельского хозяйства в годовом выражении выросла всего на семнадцать процентов, в то время как планировалось за счёт целинных земель и кукурузы увеличить выработку едва ли не вдвое. Почему? Скажут: из-за недостаточных вложений, слишком много съел космос.

Академик снова оказался в ситуации, когда не в состоянии просчитать развитие событий, слишком много неучтённых факторов. Он утащил меня прогуляться по Нескучному саду, опера КГБ из охраны шагали на некотором отдалении. Под ногами чавкала оттепель, не самая лучшая погода для променада.

— Боюсь прослушки даже своего кабинета, Юрий Алексеевич. Наверху, похоже, начнётся шторм. Вас призываю к осторожности и сдержанности, пока снова не уляжется.

Он заложил руки за спину и сутулился, обычно прямой и уверенный в себе.

— Кто же инициатор бури?

— Хрущёв. Сам он, конечно, бесперспективен, но одержим местью Шелепину. Боюсь, и вам тоже. Крайне злопамятный старикан. Ни в коем случае не расставайтесь с охраной.

— Ну, моё устранение прямо в этот момент вряд ли даст козыри.

— Почему? Упрёк Шелепину и Семичастному — не уберегли самого дорогого товарища.

— Допустим. Если свергнут Шелепина и не наступит сто дней Никиты Сергеича как у Наполеона Бонапарта, кто станет у штурвала?

— Называют Брежнева. Пока неясно. Готовится Всесоюзная конференция КПСС. Кроме того, есть вероятность, что следующий съезд КПСС состоится не в шестьдесят седьмом, к годовщине Октябрьской Революции, а раньше. Оно, в принципе, верно, нужно утвердить новый пятилетний план, с семилетним не получилось, на столь длительный срок тенденции плохо просчитываются. Но подоплёка в другом. Съезд и только он избирает Центральный комитет. Его нынешний состав всецело сформирован Хрущёвым, там три группы: перешедшие на сторону Шелепина-Семичастного, скрытые сторонники Никиты и колеблющиеся. В общем, он никого не устраивает. Наверно, впервые с довоенных лет нас ждёт относительно свободная внутрипартийная дискуссия. Сталин живо их прекратил в тридцатых, постановив: по любому спорному поводу есть моё мнение, лишь оно — единственно верное, и мнение врагов народа, на чём они и закончились. Враги и дискуссии. Шелепин считает, что действовать нужно мягче, умнее и демократичнее.