Вдруг от мгновенной догадки она вздрогнула. Там, в мрачном чреве Дома подземных Богов, присходило нечто ужасное, и это было связано с Алаксанду. Петляя по сводчатым коридорам, она шла, не замедляя шага, то спускаясь вниз, то поднимаясь вверх по узким лестницам, прощупывая ступеньку за ступенькой.
Мучительный шёпот, прерываемый паузами безнадёжного молчания… Звуки, отражаясь от стен, приходили с разных сторон, то усиливаясь, то замирая, она уже различала странные слова неизвестного ей языка и что-то похоже на слова молитвы.
Когда в конце структуры сложных проходов, черневших в толще стен, Асму-Никаль увидела багровые отблески огня, и её ноздрей коснулся запах каких-то курений, наполнивших грудь губительным ядом, она вспомнила свой страшный еженощный сон. Она поняла, что язык, на котором говорит тот, кто находится там, посреди злых всполохов огня, это язык тёмного мира, того мира, о существовании которого она знала от Истапари. Это был язык обученных колдунов, получивших свои способности не от Богов, а обученных прирождёнными, ступившими на путь зла. Это был язык тёмного мира, существовавшего рядом с миром света так давно и скрытно, что люди разучились понимать этот язык. Теперь он принадлежал только миру обученных. Входить в этот мир было чрезвычайно опасно для неподготовленного человека. Всё, что оставили на Земле Звёздные люди, могло помочь и спасти, но могло и погубить.
Как страшно то, что собирался сделать тот, кто произносил эти заклятия!
Асму-Никаль вбежала в зал святилища и увидела страшную картину, много раз виденную во сне. Чёрная фигура у жертвенного стола, нож над неподвижным телом Алаксанду.
— Стой! — громко воскликнула она, и, подчиняясь внутреннему велению, выхватила из сумки Лазуритовый Жезл. — Стой!
Человек в чёрной одежде оглянулся, всколыхнув движением широких рукавов языки красного пламени в светильниках. Огонь яростно взметнулся в сторону, исказив тени на стенах. Лицо человека было скрыто повязкой, но глаза его сверкнули, отражая кроваво-красные всполохи потревоженного огня.
— Асму-Никаль? — глухо произнёс он и опустил руку, державшую нож.
Шаг назад, и его чудовищная тень поползла вверх по стене, преломившись у арочного свода.
— Не останавливайся! — ещё один голос, женский, раздался из темноты. Узнав этот голос, Асму-Никаль вздрогнула. Теперь она поняла, кто инициировал чудовищный ритуал.
— Харапсили? — горько произнесла Асму-Никаль.
Из темноты, тихо шурша одеждой, словно змея, выползающая из зарослей тростника, выходила её подруга. Только теперь она была её врагом.
— Ты не получишь его, — Харапсили выпустила дрожащее жало своей ненависти.
— Продолжай, колдун. Я хочу, чтобы ты поскорее закончил дело, — обратилась она к Гахидджиби.
— Стой!! — ещё громче воскликнула Асму-Никаль.
— Продолжай!! — Харапсили почти кричала.
Огненной вспышкой взметнулась дикая ярость в её чёрном сердце. Подобная тёмной богине, чёрной деве ущербной луны, приблизилась она к Асму-Никаль ещё на шаг.
Гахидджиби двинулся к Алаксанду и снова поднял нож.
— Нет! Именем тысячи Богов Хатти! Именем Намму я приказываю тебе остановиться, колдун! — Асму-Никаль была величественна и властна, как царица. Она держала в правой руке Лазуритовый Жезл Владычества. Она сжимала его так сильно, что пальцы её побелели. Знаки, начертанные на жезле самими Богами, сияли яркими звёздами среди тьмы творящегося зла. Ещё мгновенье, и вокруг жрицы свернулся кокон серебристо-белого света. Так же, как там, в святилище на горе Эббех. Неведомая сила начала вращать кокон, и на Асму-Никаль снизошла сила Намму, та самая, с которой она впервые соприкоснулась на горе в ночь посвящения. Побелевшие пальцы стали пурпурными, и Асму-Никаль почувствовала вновь обретённую ею невиданную силу и мощь.
— Отойди! — приказала она колдуну голосом, подобным звукам труб, возвещающим со стен царского дворца о начале войны. В наступившей тишине эхо собственного голоса испугало её.
Жрица видела, что колдун ошеломлён, так же как и Харапсили, готовая отступить. Потрясённые, смотрели они на сияющую Асму-Никаль.
Асму-Никаль подняла левую руку, она чувствовала, что ей достаточно одного движения, что бы уничтожить обоих. Она раскрыла ладонь и направила в сторону колдуна сгусток своей несокрушимой силы. Яркий луч поразил колдуна в грудь и отбросил его в дальний угол зала. Тело глухо ударилось о стену и упало на пол. Чёрный нож выпал из его рук и с протяжным звоном отскочил к ногам Харапсили.
Та стояла, дрожа от страха и ярости.
— Ты не получишь его!! — закричала взбешённая Харапсили. Она молниеносно наклонилась, и, схватив кинжал, бросилась к жертвеннику, к неподвижному Алаксанду.
Асму-Никаль разгадала её намерение чуть раньше. Она направила Жезл в сторону своей соперницы. Она уже не чувствовала пальцев — с такой силой она сжимала его. Начертанные на его каменном тёмно-синем теле серебристые знаки мерцали.
Низкий гул прокатился под сводами храма.
Она была ещё так неопытна. Она ещё не знала всей силы Жезла Владычества, поэтому испугалась сама, и разжала пальцы. Жезл выпал из её руки. Внезапно вспыхнувший свет ослепил Асму-Никаль, лишив на мгновенье зрения и слуха.
Она зажмурилась от резкой боли.
Когда Асму-Никаль открыла глаза, Харапсили рядом не было.
Силы оставили жрицу. Руки дрожали. С трудом ей удавалось держаться на ослабевших ногах и не упасть.
В светильниках медленно мерк умирающий свет, но глаза видели ясно и отчётливо, её возлюбленный по-прежнему в беспамятстве лежал на жертвенном столе. На дрожащих ногах она пошла к Алаксанду.
Она звала его, обращаясь прямо к его сердцу:
— Алаксанду! Алаксанду! Вернись ко мне, мой возлюбленный!
Юноша был смертельно бледен и казался окаменевшим, но Асму-Никаль знала, что он жив. Она припала к его груди, пытаясь добраться до сердца поэта, вернуть его себе. И — Асму-Никаль не была бы Асму-Никаль — он поднял тяжёлые веки.
Она склонилась над ним. Её лицо было первым, что увидел поэт, вернувшись из того кромешного мрака, куда его отправил колдун. Бледные губы дрогнули и произнесли:
— Моя госпожа…
Голос Алаксанду звучал монотонно и безжизненно, бледными губами он бормотал что-то путаное, какой-то бессвязный лепет.
Асму-Никаль схватила его мертвенно холодную руку и быстро заговорила:
— Мой Алаксанду, это я, Асму-Никаль. Вставай, пойдём скорее, я отведу тебя домой.
— Моя госпожа Асму-Никаль, — покорно повторил Алаксанду.
Когда зрение и слух вернулись к Харапсили, она обнаружила себя лежащей возле одного из боковых выходов. Она с трудом приподняла голову и увидела, что ни Асму-Никаль, ни Алаксанду в храме нет. Лишь огонь, догорая, хищно потрескивал в светильниках. Его коптящее пламя сильно нагрело воздух в храмовом зале. В святилище было душно, под его сводами висела глухая тишина.
Она тяжело поднялась. Всё тело ныло, голова раскалывалась, веки были тяжелыми.
Харапсили оглядела святилище. У дальней стены лежал Гахидджиби.
Зрелище было жалким, и к Харапсили вернулись злость и ярость. Глупый неумелый колдун! Разве можно на такого положиться!
Она сделала шаг, чтобы покинуть это место, место, где она потерпела полный крах. Под ногами что-то звякнуло. Харапсили наклонилась и увидела ритуальный нож Гахидджиби.
«Что ж, мой маленький боевой трофей», — подумала она, поднимая его. — «Ты мне ещё пригодишься».
И нырнула в узкий коридор.
Гахидджиби открыл глаза и застыл от ужаса.
Он лежал на холодном полу, а прямо на него, выпучив красные глаза и разинув окрававленную пасть, смотрело чудовище. Колдун окаменел. Глаза чудовища то загорались, то гасли. Плохо понимая, что это за мерзкая тварь, чудовище Иллуйанки или кто-то из обитателей нижнего мира, Гахидджиби попытался отползти в сторону. В панике, ища пути к бегству, он повернул голову и увидел пустой жертвенный стол, статую Лельвани, догорающий огонь в четырех светильниках, и колышущиеся на стенах тени.
