Накануне появления Матусилиса в доме, где они с Алаксанду жили уже четыре года, Асму-Никаль приснился сон.

Ей снился свет. Она купалась в его мерцающих струях. Среди призывных потоков её влекли две едва различимые фигуры. Она искренне верила, хоть и не могла разглядеть точно, что это её отец и мать. Отец улыбался, но она понимала, что он прощается с ней. Рядом с отцом молчаливо стояла величавая женщина. Отец обнял женщину за плечи, и Асму-Никаль вдруг догадалась, что это её мать. Она бросилась к ней, но ноги словно приросли к земле. Что-то крепко удерживало её на том месте, где она стояла. Отец и мать уходили всё дальше и дальше, растворяясь в море света.

Проснувшись, Асму-Никаль почувствовала, что её лицо мокро от слёз, а сердце сжимает тоска, которая с той ночи не отступала ни на минуту. Три дня плакала душа Асму-Никаль, предчувствуя недоброе, а когда на пороге их дома появился Матусилис, она поняла — предсказанное сбылось.

Торговец сидел, тяжело облокотясь на стол, ел пивную похлёбку с ячменными пирожками, зажаренныим в масле, и неторопливо рассказывал о последних событиях в Хаттусе:

— В тот год пришел конец господству древней вавилонской династии. Стены Вавилона, конечно, содержались в целости, но у царя Самсу-дитаны не было постоянной армии, а мобилизовать людей он уже не успевал. Сражение за ворота было ожесточенным, но коротким, и скоро победоносная армия Великого Мурсили вошла в город. Великий Вавилон оказался в огне. Ещё до вечера город был в руках хеттов. Оставив позади дымящиеся развалины Вавилона, Мурсили с триумфом вернулся в свою столицу. Народ шумно приветствовал его. Но царь Мурсили слишком долго был в походе. В это время во дворце плелись придворные интриги. В результате — переворот… Как хищные птицы, накинулись они на царя. Престол захватил муж его сестры, коварный Хантили. Вместе со своим зятем Цидантой он убил царя. Подлый удар кинжала оборвал жизнь великого полководца, — Матусилис горестно опустил голову. — Вот так. Хантили был во дворце чашником, а принял титул Великого царя земель Хатти.

Торговец сделал шумный глоток вина и продолжил:

— И о чём только думали злодеи?! Ведь в назидание каждый месяц в храмах Хаттусы звучали слова, завещанные царем Хаттусили: «Если же вы слова царя не сохраните, тогда страна ваша подпадет под чужеземное владычество!» Он предупеждал Мурсили: «Опасайся интриг, которые еще со времён моего деда подтачивают мою семью. Не расслабляйся и не медли. Если ты начнешь медлить, это зло коснется и тебя. Помни об этом, сын мой, и действуй!» Сразу после убийства царя в стране началась смута. А к границам уже подступили хурриты. В горах от колесниц мало толку, но пограничные гарнизоны, поставленые ещё Великим Мурсили, были грамотно расположены и от этого сильны. И всё же атака хурритов была такой мощной и опасной, что Хантили вынужден был призвать хеттскую знать, так тревожны были вести с границ. А когда пали два города всего в одном дне пути от столицы, Нерик и Тилиура, царю Хантили пришлось укреплять стены столицы, чтобы защитить её от падения. У города не было времени подготовиться к обороне…. Слава Богам Хатти, до осады Хаттусы не дошло. Когда выпал первый снег, хурриты повели свои войска на восток — домой. А Хантили взял себе ещё одну жену, жрицу Харапсили…

Услышав имя Харапсили, Асму-Никаль встрепенулась, подняв испуганные глаза на Алаксанду. Тот понял безмолвный крик жены. Неужели снова бежать!

Ночью, сидя на краю постели и обхвавтив голову ладонями, словно пытаясь унять взбудораженные мысли, Асму-Никаль в отчаянии сказала мужу:

— Она будет снова искать нас, будет искать Жезл. Мы слишком близко к ней. Как царица, она востократ опасней. В Таруише нам не спастись от её мести.

Алаксанду осторожно, как будто опасаясь напугать её больше, обнял жену за плечи, успокаивая словами и мягкостью в голосе:

— Завтра я договорюсь с Матусилисом. Мы присоединимся к его каравану. Он отправляется на корабле ахейцев через море в Кносс. Корабль уйдёт через неделю. Надеюсь, море надёжно отделит нас от Харапсили. Не выразить словами, как мне жаль покидать родную Трою. Здесь прошли наши лучшие дни, возлюбленная моя. Здесь впервые ты принадлежала мне. Помнишь ли ты, любовь моя, как облачённая в красное одеянье ты вошла в этот дом и разделила со мною ложе, устланное цветами, как над нами убаюкивающе жужжали пчёлы? Помнишь, как сама чернокрылая Ночь накрывала нас? Это место священно для меня. Но придётся оставить и его. Утром начинай немедленно готовится к отъезду.

Душа Асму-Никаль подёрнулась серой пылью печали. Снова бежать! Она горестно посмотрела на спящую дочь. Никаль-Мати мирно лежала в своей постели. Золотистые локоны девочки, так похожие на волосы её матери, струились по подушке. Асму-Никаль тихонько погладила малышку по тёплой щеке. Девочка улыбнулась во сне.

Асму-Никаль смотрела на лицо дочери. Её глаза потемнели, взгляд стал отрешённым, словно она заглянула в немыслимую даль, пытаясь рассмотреть там нечто очень важное, и в этой туманной дали, среди множества лиц, стран и городов она увидела всю жизнь Никаль-Мати, все возможные повороты её судьбы. Она понимала, что сейчас пытается проложить узенькую тропинку, которая потом станет дорогой жизни её Никаль-Мати. Бежать! Это было единственно верное решение.

На следующий день маленькая Никаль-Мати вбежала в покои, где родители готовились к долгому путешествию. Вещи много раз пересматривались, откладывались ненужные, укладывалось только самое необходимое.

— Мама, что это?

Асму-Никаль и Алаксанду одновременно подняли головы.

В руках девочки был Лазуритовый Жезл. Она держала его как игрушку, как держала бы свою любимую серебряную пчелу, крепко сжимая обеими ручонками.

Асму-Никаль медленно подошла к ней, осторожно вынула Жезл из ладошек дочери и вышла из комнаты.

Её маленькая дочь, её Никаль-Мати, ещё одно звено в цепи Прирождённых и грозное оружие, случайно или намеренно оставленное на земле Богами. Асму-Никаль, и без того напуганная и измученная мыслями о будущем, едва сдержалась, чтобы не расплакаться. Совсем недавно ей казалось, что она, наконец, в безопасности и может жить простой жизнью, но теперь она знала, что покоя не будет никогда.

Если есть оружие, значит, будут войны. Как надёжно спрятать Жезл? Как вернуть его тем, кому он должен принадлежать?

Асму-Никаль опустилась на колени и закрыла глаза. В который раз она молила Богов забрать своё оружие, не оставлять его людям.

Через несколько полных тревоги и волнений дней прозрачным утром Асму-Никаль шагнула на ахейский корабль. Держа за руку Никаль-Мати, она стояла на палубе и смотрела на порт Цальпувы, на исчезающий скалистый берег, на бирюзовые волны моря.

А перед внутренним взором снова и снова возникала оставленная в её собственном прошлом и прошлом истории человечества прекрасная Хаттуса, с её величественными храмами, плоскими крышами домов, царским дворцом и таинственной горой Эббех, где она впервые увидела свет Звезды.

За морем была другая страна, другие люди, другая жизнь. Именно туда она везла теперь Лазуритовый Жезл. Почему? Зачем? Она этого не знала.

Корабль ахейцев плыл по морю, сотканному из звёздного света и морской пены. Он рассекал волны, подгоняемый взмахами вёсел, ритмично двигавшимися в такт древней песне надсмотрщика.

Сильные ветра сменялись затишьем. То громко трепетал на мачте высокий и узкий парус, наполняемый попутным ветром, то глухо стучали вёсла. То корабль швыряло с волны на волну, то вновь высыхали под яростным солнцем рваные клочья белой пены, выброшенные беснующимся морем на деревянные доски корабельной палубы.

Но вот, наконец, у горизонта показались чёрные горы Крита. Над сине-зелёными кронами кедров, выросших прямо на скалистом откосе, реяли белые чайки.

Вскоре корабль, подгоняемый попутным ветром по изумрудной воде, врезался в белую полосу пены прибоя, не опасаясь полого спускающихся к морю прибрежных скал, переливающихся в волнах горячего воздуха.