Пока Авлари открывала ветхую дверь, я, почти теряя сознание, прислонился к стене дома и взлянул на деревья, плотно обступившие домик. На клокастом суку одной из елей я заметил тёмное пятно а, приглядевшись, понял, что это птица. Большой чёрный ворон, смежив морщинистые веки и спрятав в плечи голову, сидел неподвижно, отчего казалось, что он спит. Но внезапно древняя птица открыла глаза и посмотрела прямо на меня, заставив моё сердце замереть. Он словно видел меня насквозь.

Наконец, Авлари позвала:

— Входи, Зорсин.

В ту же минуту ворон взмахнул тяжёлыми крыльями и взлетел, сбив снег с ветки.

А я перешагнул высокий порог, и мне в ноздри сразу же ударил сильный запах сухих трав.

Авлари сбросила плащ, и встала передо мной.

На деревянном столе едва теплился огарок свечи, и в этом слабом мерцающем свете вновь вспыхнуло красное золото её волос.

Авлари протянула мне чашку тёплой воды, смешанной с вином. Я поднёс её к губам и стал жадно пить. С каждым глотком моё тело наполнялось теплом. Очаг в доме ещё не успел остыть, и пахло так вкусно, что я едва не терял сознание.

И в самом деле, друг мой, всё, что происходило со мной с этой минуты, и сегодня кажется мне сном. Пожалуй, я даже не стану утверждать, что это было наяву. Голова, словно наполнилась благоуханным дурманом, все чувства были обострены, а сознание притуплено. Осталась только одна мысль, за прожитые годы истончённая как старый меч, один вопрос — кто она? Может быть, это была сама Хозяйка Туманных Гор, что тёмными ночами подстерегает путешественников, встречая их волшебным светом своей совершенной красоты, чрезмерной холодностью и излишним спокойствием? Стоит ей улыбнуться, и путники по своей воле следуют за ней в потусторонний мир, забывая этот.

Один образ, одно лишь слово… имя… Авлари.

Время остановилось.

Я жил вне пределов земного времени, не зная ни тоски, ни печали, в стране, название которой неведомо мне до сих пор.

Авлари что-то делала, говорила со мной, иногда пела так, как поют, наверное, сирены. Когда она уходила, я в одиночестве бродил по дому, рассматривая всё, что окружало эту женщину в её таинственном жилище. Стеклянные, глиняные, металлические и деревянные сосуды, огромное множество которых стояло на полках и столах, звенели, постукивали, стонали и издавали самые разнообразные звуки, когда их касалась моя рука. Одни были пусты, другие наполнены всевозможными жидкостями, порошками и субстанциями самых невероятных консистенций. Одни благоухали, другие отвратительно смердели. Небольшие ступки, глиняные толкушки, тонкие стеклянные палочки и длинный каменный посох, тёмно-синий, со странными серебряными письменами, начертанными на нём.

Возвращаясь, Авлари наполняла ёмкости новыми снадобьями, которые готовила из натёртых сухих веток и белого мха, заваривая их кипятком, смешивая или взбалтывая. Она делала это без слов, тихо и ловко, ибо, мой друг, как ты уже наверное догадался, Авлари была знахаркой. Мою рану она залечила мгновенно, приложив к ней повязку, пропитанную терпко пахнущей мазью. Её ладонь легла сверху на кусок полотна, губы коротко шепнули несколько слов, и боль утихла, очень скоро вовсе исчезнув. Кто же была она — колдунья, волшебница, лесная нимфа?

Я плохо помню, что мы ели и пили, о чём разговаривали. Помню её ладони, порхающие передо мной как пара белых голубей, помню большой металлический медальон на её груди.

Порой она подолгу смотрела на звёзды, прекрасная и непостижимая как сами звёзды. Помню, как она смеялась, рассыпая свой смех горстями жемчуга. Надо мной ли она смеялась? Наверное, я был нелеп…

День от ночи отличался для меня только расцветкой. Помню, как открывал глаза и видел на стенах багровые отблески пламени горящего в низеньком очаге торфа, или причудливый лунный рисунок на полу, розоватый рассвет в маленьком окошке или голубые сумерки, белую неподвижность сугробов или случайный полёт чёрной лесной птицы.

Я говорил с ней, но не помню о чём. Помню её лицо, белое, мерцающее, как отблеск чего-то соверешенного и прекрасного. Алые губы, чёрные брови над синими глазами… Голос, похожий на журчание неспешного водного потока.

Она любила меня, я знаю. Я был окружён поистине неземной любовью. Как душа Ллу-Ллау после последнего вздоха в день летнего солнцеворота орлом взлетала моя душа в небесные чертоги.

Со мной никогда прежде и больше никогда потом не было ничего подобного тому, что я пережил там, в этой маленькой одинокой лесной хижине.

Не знаю, сколько времени пробыл я у Авлари, но очнулся я на заснеженной каменистой дороге, ведущей в Сегестику. И как Ллу-Ллау в день зимнего солнцестояния вновь обрёл я бренную жизнь.

Я догонял свой отряд четыре дня. Они думали, я умер или заблудился в бескрайних лесах Паннонии. Четыре дня пробыл я с Авлари или четыре года?

Ты спросишь, что же чудесного в моём рассказе?

Не знаю, друг мой, не знаю…

Но ничего чудесней в моей жизни не было. Я стал другим, побывав в этом белом лесу.

Иногда мне кажется, голос Авлари я слышу в шелесте листьев, в шорохе сухой еловой ветки, в песне ручья.

Не помню, что нашёптывала мне она в те ночи, но теперь я умею слагать баллады о Белой Луне, о Смерти, стоящей за спиной, и Бесконечном Пути по вьющейся Белой Дороге, потому что теперь я знаю, куда должен вернуться.

Он будет ждать её в священной роще. Сильвана должна была успеть прийти туда до захода солнца.

Холодная вечерняя роса обжигала босые ноги. Щёки пылали.

На мгновенье девушка остановилась, чтобы перевести дыхание. Сердце колотилось в груди. Она оглянулась назад и ещё раз взглянула на те места, что покидала, может быть, навсегда.

На горизонте синели горы. Низины спали, укрывшись белыми слоями сумеречного тумана. Сочную зелень убегающих в дремучие моравские леса предгорных лугов, слегка серебрила вечерняя роса. За пологим холмом, обвитым причудливыми локонами зелёной листвы виноградников, среди плодородных полей, окружённых цветущими садами, виднелись белые домики.

Маленьким светлым пятнышком среди покрытого вечерним туманом безмолвия останется в её памяти родной дом.

Но надо идти, надолго останавливаться нельзя, скоро её станут искать. Если ей повезёт, то она вернётся…

Но рано или поздно они всё равно её хватяться.

Сильвана пошла шагом.

Она знала, что должна придти туда именно сегодня, в день первого новолуния после своего восемнадцатилетия, чтобы получить реликвию из рук посвящённого человека. Она летела туда, как птица, направляемая внутренним проводником. Она непременно найдёт ту поляну, где её будет ждать волхв.

Сильвана и не заметила, когда деревья обступили её со всех сторон. Ни дороги, ни тропинки, ни звука, ни шелеста. Лес, тысячеголосый днём, притаился в тишине. Верный знак, что она на правильном пути. Ещё немного, и ночь опуститься на землю, лес наводнят причудливые призраки тумана, и тогда наступит непроглядная, как мировое пространство, ночь.

Трава всё выше, лес всё гуще, идти всё труднее. Долго пробиралась она сквозь чащу, но вот деревья словно расступились, и она вышла на поляну, поросшую пышными папоротниками. Среди лиловых орхидей, причудливым узором покрывающих изумрудный травяной ковёр, она рассматрела плоский каменный алтарь под огромным дубом.