Весна наступила для Валленберга в нейтральном Стокгольме значительно позже, чем для Эйхмана, который находился в это время на пятьсот миль южнее, в районе Берлина; с опозданием пришло Валленбергу и направление в Будапешт. Вальпургиева ночь 30 апреля считается в Швеции, по традиции, началом весны и окончанием семи холодных и темных месяцев, хотя практически кажущаяся в этой стране бесконечной зима в это время еще продолжается. Но в 1944 году тепло пришло в Стокгольм словно по расписанию, и Валленберг с друзьями — очаровательным кружком привилегированной молодежи — безмятежно отметили ее наступление в этот вечер.

На следующий день Валленберг и его друг Магнус фон Платен обедали на открытом воздухе с двумя хорошенькими девушками в стокгольмском парке Юргорден.

Яннет фон Хейденстам, в это время девушка Валленберга — позже она станет знаменитостью на шведском телевидении, — вспоминает непринужденную атмосферу того дня: духовой оркестр в парке, игравший венские вальсы, фланировавших по дорожкам студентов в белых фуражках, благоухание распустившихся на лужайках белых и голубых анемонов. «День был таким радостным, все казалось замечательным — или, может, мне так только теперь кажется, — мы просто купались в атмосфере юности и веселья, и страх за будущее нас совсем не тревожил.

Мы чудесно пообедали, а потом лежали в траве среди цветов, болтали и смеялись. Я не помню, о чем мы тогда говорили. В памяти осталось только чувство блаженства и освобождения от зимы и, конечно, радости от взаимного общения в такой приятной компании».

Еще Яннет фон Хейденстам хорошо помнит последний день того волшебного мая, когда она впервые получила предложение Руки и сердца. Предложение ей сделал Рауль Валленберг. Он пригласил ее в Дроттнингхольм, дворец и парк в окрестностях Стокгольма с превосходным театром, очень похожий на миниатюрный Версаль. «Мы гуляли, потом посидели у озера за кофе среди маленьких белых столиков; неожиданно Рауль взял меня за руку и сказал: «Мне бы очень хотелось, чтобы вы вышли за меня замуж».

Я была смущена. И не знала, что ему ответить. Я не отказала ему наотрез, но сказала что-то насчет того, что еще молода. Мне было тогда восемнадцать, а ему — тридцать один год, я еще не понимала, чего хочу от жизни; помимо всего прочего, мне хотелось стать актрисой или кем-нибудь вроде этого, и о замужестве я просто не думала. Мне он очень нравился, и его предложение невероятно мне льстило, но оно меня не ошеломило — иначе я растерялась бы и сказала «да». Больше он к этому не возвращался. Некоторое время спустя он позвонил мне и сообщил, что отправляется в Будапешт с каким-то поручением от правительства. Он не говорил, что это было за поручение, хотя, насколько помню, заметил, что оно может оказаться опасным. Вскоре после этого он уехал, и я его больше не видела».

Через несколько дней после сделанного Яннет предложения Валленбергу представился шанс, которого он, возможно, ждал, — перед ним открывалась перспектива заняться делом немного более осмысленным и достойным, чем импорт и экспорт деликатесов. Не заинтересует ли его назначение в Будапешт, где он мог бы организовать в тамошней шведской дипломатической миссии гуманитарный отдел и руководить им? Считалось, что лучше всего такую работу мог бы вести человек, к дипломатическому сословию не принадлежащий, хотя для выполнения задания он наделялся полным дипломатическим статусом.

Цель формируемого отдела — распространение защиты шведской короны на возможно большее число венгерских евреев; им ныне угрожала опасность стать жертвами нацистского варварства, уже поглотившего их единоверцев по всей оккупированной Европе.

Решение нейтральной Швеции выступить, пусть и запоздало, на защиту европейских евреев означало резкую перемену в ее внешней политике, и не менее неожиданным стал выбор ее властей, решивших поручить эту работу человеку, так мало подходящему для ее выполнения. Но с того момента, как ему предложили эту работу и он согласился (оговорив свое согласие определенными условиями), Валленберг полностью отдался новому делу, и все его помыслы о женитьбе были оставлены.

Человек встретил дело своей жизни, и оно подходило ему больше, чем чиновные бонзы из шведского Министерства иностранных дел могли себе вообразить.

12 марта 1944 года все эсэсовские офицеры из эйхмановского Отдела IV — B4 собрались в Маутхаузене. Времени на раскачку нет, объявил им Эйхман. Через семь дней начинается операция «Маргарет», цель которой — немецкая оккупация Венгрии. Операция должна пройти быстро и желательно бескровно. Команда Эйхмана вступит в Венгрию вместе с армией и займется своей работой незамедлительно. Эйхман обрисовал подчиненным примерную программу их деятельности. Венгрия будет очищаться от евреев область за областью в направлении с востока на запад, Будапештом займутся на последнем этапе, а всю операцию завершат в рекордное время. «Теперь мы примемся за Венгрию. По размаху эта операция превзойдет все предыдущие». Вместе с тем Эйхман предупреждал: «Мне хотелось бы покончить со всеми влиятельными евреями сразу. В то же время мы должны избежать вмешательства в политическую жизни Венгрии и ее экономику: вермахт заинтересован в стабильности этих институтов». 18 марта Дитер Вислицени и Герман Крумеи, первые заместители Эйхмана, во главе колонны из 30 автомобилей покинули Маутхаузен, чтобы присоединиться к германским силам вторжения. Эйхман оставался на месте; 19 марта он отпраздновал дома свое 38-летие и затем во главе колонны из 120 автомобилей отправился в путь. Его подразделение участвовало в торжественном параде немецких войск в Будапеште.

После парада Эйхман отправился в реквизированный СС пятизвездочный отель «Мажестик». Несмотря на профессионализм и чувство долга, Эйхман любил комфорт. Помимо тяжелой работы, в Будапеште его ожидали роскошная в стиле Габсбургов обстановка отеля «Мажестик» и изысканная кухня. У Эйхмана в этом городе будут и свои лошади и собаки. И еще вино и женщины — лучшие, какие только могла предложить Европа. Путь, который привел Адольфа Эйхмана в Будапешт, начался с его вступления в австрийскую национал-социалистическую партию 1 апреля 1932 года, в возрасте двадцати шести лет. В следующем году он бросит свою работу торгового агента в венской компании по производству вакуумных масел и вступит в ряды австрийской организации СС. Шанс на карьеру он получил сразу же, как только Гитлер насильственным путем присоединил в начале 1938 года к Третьему рейху свою австрийскую родину. Эйхман обратил на себя внимание д-ра Ганса Глобке, одного из авторов Нюрнбергских законов, с принятием которых нацисты придали форму правовых актов наиболее откровенным положениям своей партийной программы; одно место в последней, в частности, читается следующим образом: «Только член Расы может быть германским подданным. Только лицо германской крови, независимо от вероисповедания, может быть членом Расы. Следовательно, членом Расы ни один еврей быть не может». В 1938 году Нюрнбергские законы должны были вступить в силу в Австрии, и, чтобы ускорить этот процесс, в Вене была учреждена «Центральная контора еврейской эмиграции». Эйхман, ставший в результате тщательного изучения предмета «экспертом» по еврейским вопросам, был назначен руководителем этого бюро. Через несколько месяцев он был повышен в звании до гауптштурмфюрера СС, или капитана. Получив новое звание, Эйхман рьяно взялся за избавление Австрии от еврейского населения. На этом этапе нацисты придерживались в своей расовой политике концепции принудительной эмиграции — позже в других странах она сменилась стратегией полного уничтожения. Австрийские евреи были к тому времени уже в достаточной степени деморализованы действиями властей. Расквартировав свою контору в реквизированном фамильном особняке Ротшильдов на улице Принца Евгения, Эйхман предложил евреям выход из положения. Прежде всего он взялся за обработку руководителей еврейской общины. Прибегая к комбинации грубых угроз и сладких обещаний, сдобренных к тому же приводящей в замешательство демонстрацией познаний в иудаизме и еврейской культуре, он смог заручиться их участием в хитроумной эмиграционной программе. В основных чертах эта программа сводилась к следующему. Состоятельные евреи лишались имущества, но им оставляли достаточную его долю, чтобы оплатить выезд. Евреи сами должны были обеспечивать себя и свои семьи визами — настоящими или поддельными. Эйхман брался «помочь» им в вопросе приобретения иностранной валюты, без которой эмигрантов за границей не приняли бы. Он организовывал через Рейхсбанк обмен марок на иностранную валюту — по непомерно высокому курсу. Необходимыми суммами располагали, естественно, только состоятельные еврейские граждане, но огромная, полученная от обмена прибыль использовалась для покупки валюты, предназначенной их более бедным сородичам. Таким образом, изобретательный Эйхман использовал богатых евреев, заставляя их финансировать эмиграцию бедных, в то время как рейх избавлялся и от тех и от других, не потратив ни пфеннига.