В июле 1965 года профессор Сварц увиделась с Мясниковым в последний раз. В результате еще нескольких шведских представлений между ними была наконец устроена встреча, которая происходила в Москве в присутствии шведского посла Гуннара Ярринга и двоих представителей советского МИДа, один из которых выступал на встрече в качестве переводчика. Ничего нового встреча не принесла. Профессор Сварц придерживалась своей версии происшедшего, в то время как профессор Мясников — своей, добавляя, что в любом случае он не мог знать о деле Валленберга до того, как она упомянула о нем в январе 1961 года, «поскольку он никогда не имел дела с тюрьмами, или с тюремными больницами, или с военнопленными… Более того, он никогда не приглашался советскими властями для лечения иностранных или иных военнопленных и поэтому о Валленберге слышать не мог». Мясников утверждал, кроме того, что в течение январского разговора в 1961 году он сказал «Если бы Валленберг был жив, он, наверное, был бы болен». Он добавил, что, возможно, из-за сделанной им ошибки профессор Сварц неправильно поняла его слова «как утверждение, а не как предположение».

Через четыре месяца после состоявшейся между профессорами встречи Мясников неожиданно умер. «Ему, должно быть, было чуть больше шестидесяти, — рассказывала мне в 1979 году Наина Сварц. — Признаюсь, я иногда думаю: а действительно ли он умер естественной смертью?»

Если бы шведская публика знала о скандале, связанном с Наиной Сварц, или о показаниях, свидетельствующих о том, что Валленберг сидел в тюрьме во Владимире, на улицах во время пятидневного визита Хрущева в Стокгольм 22-27 июня 1964 года, наверное, разразились бы настоящие беспорядки. Впрочем, в городе и так прошли массовые демонстрации и предпринимались попытки вручить советскому лидеру петицию с требованием освобождения Валленберга, подписанную более чем миллионом шведских граждан.

В тот день, когда Хрущев прибыл в Стокгольм, ежедневная газета «Экспрессен» напечатала передовую на русском языке под заголовком, набранным огромными буквами: «Где Валленберг?» В статье, написанной в форме обращения к Хрущеву, объявлялось: «Вы привезли с собой свиту в пятьдесят человек. Но одного человека в ней все-таки нет. Валленберга!»

Чтобы предотвратить неприятности, связанные с Валленбергом и любыми дискуссиями по его поводу во время визита, русские за десять дней до отъезда Хрущева в Швецию вызвали в МИД СССР посла Ярринга и передали ему устную ноту, зачитанную заместителем министра иностранных дел Александром Орловым. Орлов твердо заявил об официальной советской позиции: «нет никаких сомнений» в том, что Валленберг умер в 1947 году в тюрьме на Лубянке [68]. Утверждения, что он был жив после этого «либо ошибочны, либо отражают стремление определенных лиц осложнить отношения между Советским Союзом и Швецией».

Поскольку все возможности расследования, как утверждал Орлов, «были исчерпаны до конца», советское правительство «не видит необходимости заниматься этим вопросом в дальнейшем». Жесткое и почти высокомерное заявление заканчивалось слегка завуалированной угрозой: «…любое возвращение к дискуссии по этому прискорбному факту, всецело принадлежащему теперь прошлому, может только повредить советско-шведским отношениям».

К чести Таге Эрландера, он угрозы проигнорировал. И во время визита Хрущева, рискуя вызвать эмоциональный взрыв со стороны непредсказуемого советского руководителя, он неоднократно неудобный вопрос о Валленберге все-таки поднимал. Как передают, на какой-то стадии переговоров Хрущев взорвался и пригрозил, что, если имя Валленберга будет упомянуто еще раз, он сократит визит и немедленно уедет домой.

Основное обсуждение вопроса произошло сразу по окончании межгосударственных переговоров по торговле и прочим делам 23 июня. Официальный шведский отчет почти не скрывает резкости тона, на котором проходила беседа. После того как Эрландер «разъяснил необходимость, по крайней мере, внесения ясности в этот нерешенный вопрос», Хрущев объявил, что он «даже не представлял себе, что вопрос о Валленберге может возникнуть снова». Тот факт, что Валленберга нет в Советском Союзе среди живых, уже был «достаточно отчетливо доведен до сведения» шведов.

«Шведское правительство должно понимать, что Советский Союз, естественно, экстрагировал бы Валленберга, если бы он был жив, независимо от его физического или душевного состояния. Советский Союз экстрагировал и экспатриировал всякого рода людей. К чему было бы удерживать Валленберга?» Несмотря на свидетельство профессора Свар, явившееся следствием языкового недоразумения, «насколько это касается Советского правительства, дело закрыто».

Хрущев добавил, что «в сталинский период было допущено много ошибок и он не хочет подвергаться допросу, поскольку на многие вопросы все ответы были даны давным-давно». Эрландер, однако, твердо стоял на своем. «Шведское общественное мнение определенно не поймет, почему Советское правительство возражает против дальнейшего расследования». В конце концов Эрландер смог добиться от своего гостя лишь одного — неохотного согласия на организацию в будущем встречи между профессором Сварц и Мясниковым, которая действительно более чем через год состоялась. Через два дня, когда Эрландер походя коснулся этой же темы, Хрущев в более примирительном тоне «заявил о своем искреннем сожалении относительно того, что Советский Союз не располагает документами, которые могли бы положить конец этому прискорбному спору между Советским Союзом и Швецией». В конце визита Хрущева Эрландер выступил с заявлением, в котором говорилось, что вопрос о Валленберге не нашел в ходе переговоров положительного решения, и добавлялось: «Мы глубоко разочарованы тем, что Советский Союз не счел нужным сделать для решения этого дела больше… Мы не намерены прекращать наших усилий».

Через два с небольшим месяца Хрущев потерял власть и на смену ему пришла пара Алексей Косыгин — Леонид Брежнев. Дело Валленберга, ставшее теперь cause juste [69], пережило, таким образом, два диктаторских режима. Возможно, решили шведы, с переменой власти произойдет и перемена в отношении к делу? Их предположения не оправдались.

Прежде чем продолжить свое дипломатическое наступление, Эрландер выждал четыре месяца, в течение которых Косыгин утверждался на новом посту. В личном послании Косыгину от 11 февраля 1965 года шведский премьер писал:

Косыгин сообщил послу Яррингу, доставившему ему это послание, что он внимательно ознакомился с документами по делу Валленберга и не смог прийти к иному заключению, чем то, что Валленберг умер, как констатировал Громыко, в июле 1947 года. Что же до встречи между профессором Сварц и Мясниковым, он не возражает против ее проведения, хотя не видит в ней особого смысла. Но упрямого Эрландера остановить теперь было трудно. 13 мая 1965 года он предупредил советского посла Николая Белохвостикова, что поднимет вопрос о Валленберге лично во время официального визита в Москву в июне. «Советское правительство должно понимать, что мы придаем делу Валленберга значение чрезвычайное и что шведское общественное мнение требует от нашего правительства отчета о нем», — говорится в официальном резюме встречи Эрландера с Белохвостиковым. Верный своему слову, Эрландер снова поднял вопрос о Валленберге на двух сессиях межгосударственных переговоров 11 и 17 июня. Он сказал принимавшим его хозяевам, что, как видно из последних заявлений советского правительства, прежнее «предположение» о смерти Валленберга в ноте Громыко от февраля 1957 года стало теперь для советских представителей «несомненным фактом», и добавил, что «шведское правительство считало бы для себя чрезвычайно важным ознакомление с результатами проведенных за последние годы советских расследований, которые привели к столь резкой перемене позиции». Кроме того, «должен быть прояснен» вопрос, кто все-таки прав в споре между профессорами Сварц и Мясниковым.