В августе 1989 года власти СССР по собственной инициативе произнесли наконец слово из десяти букв, одно упоминание которого другими прежде навлекало на них проклятье. Это слово — Валленберг.

В высший момент расцвета политики гласности президент СССР, реформировавший страну, приказал своему послу в Стокгольме пригласить в Москву Нину Лагергрен и Ги фон Дарделя, чтобы обсудить с ними дело их сводного брата. Эта новость прозвучала сенсацией, возбудив предположения о скором прорыве в переговорах — возможно, даже появлении на сцене главного действующего лица.

Соответственно, рой журналистов, представлявших как советские, так и иностранные органы печати, приветствовал сводных брата и сестру Рауля Валленберга, когда они в сопровождении Пера Ангера и Сони Сонненфельд, секретаря Комитета Валленберга, прибыли в Москву 15 октября. На следующий день делегация встретилась с заместителем председателя КГБ Владимиром Позняковым и заместителем министра иностранных дел Валентином Никифоровым. То, что предложили ей русские, вызвало большой интерес, но в конечном итоге разочарование. Родственникам Валленберга передали его дипломатический паспорт, небольшую сумму денег, которую он имел при себе во время ареста, портсигар и несколько записных книжек. Эти вещи, как заявили советские представители, были случайно найдены за несколько недель до приезда делегации, что, на взгляд скептиков, казалось удивительным совпадением.

«Это невероятно, все эти вещи… — говорила позже Нина Лагергрен. — Я думала, они хотят предложить что-то большее. Говорят, что русские не уничтожают личные дела и документы. Они, наверное, до сих пор лежат где-нибудь в КГБ».

Русские предложили всеобщему вниманию оригинал записки давно умершего тюремного врача Смольцова, в котором сообщалось о смерти Валленберга от сердечного приступа в июле 1947 года. Записка была подвергнута тщательной экспертизе, проверенной шведскими судебными экспертами, установившими, что чернила и бумага действительно относились к 1940-м годам. Тем не менее настоящее свидетельство о смерти или другие заменяющие его документы отсутствовали, а сама записка была написана от руки не на официальном бланке, а на листке бумаги.

Делегация отказалась признать этот документ как юридически обоснованное доказательство смерти Валленберга, и русские согласились, что за отсутствием более ответственной документации юридически аутентичным такое свидетельство, конечно же, признано быть не может. Действительно, некоторые бывшие чины КГБ в частном порядке высказывали мнение, что записка Смольцова могла быть специально изготовленной властями того времени фальшивкой — весьма правдоподобное предположение, поскольку указанная в ней причина смерти молодого и здорового заключенного выглядела довольно странной. Тем не менее помощник Горбачева по связям со средствами массовой информации Геннадий Герасимов настаивал, что смерть Валленберга в 1947 году является «неоспоримым фактом», хотя и результатом «трагической и непоправимой ошибки».

Делегация покинула Москву, убежденная, как и прежде, что, в силу отсутствия юридически убедительного свидетельства о смерти, Валленберг должен считаться живым, хотя в то же время у членов делегации сложилось мнение, что советские власти скорее не могли, чем не хотели подобный документ предъявить. Такой остается позиция участников делегации и по сей день. И какой бы сомнительной она в настоящее время ни казалась, она также остается официальной позицией правительств Швеции и США, хотя трудно представить себе, чтобы хоть кто-нибудь из высших чиновников обеих стран мог серьезно поверить в то, что где-нибудь в глубинах России еще жив дряхлый восьмидесятилетний старец, считавший себя некогда Раулем Густавом Валленбергом.

Несмотря на разочаровывающий итог московского визита, у защитников дела Валленберга сложилось впечатление, что желание русских содействовать поискам было искренним. В еще большей мере эта тенденция укрепилась после неудачной попытки путча, предпринятой против Горбачева в августе 1991 года, которая привела Советский Союз к окончательному развалу. Как заявил ставший впоследствии министром внутренних дел Вадим Бакатин: «Мы не знаем точных фактов судьбы Рауля Валленберга, но считаем, что препятствовать их расследованию означало бы занимать неправую историческую позицию».

После встречи в Москве в октябре 1989 года для дальнейшего расследования судьбы Валленберга была создана международная комиссия, состоящая из пяти русских и пяти западных участников. Председателем комиссии стал канадский юрист по гражданскому праву Ирвин Котлер, в то время как единственным американцем в ее составе был профессор Чикагского университета Марвин Макинен, сам когда-то в 1960-х годах бывший советским заключенным. Усилиями комиссии были найдены еще некоторые важные, хотя и не отвечающие на все вопросы документы. Один из них — это списки кремированных в 1947 году. Имя Валленберга в них не значится.

Другие документы включают в себя регистрационные тюремные журналы Лубянки — с вымаранными именами Валленберга и его шофера Вильмоша Лангфельдера [92], эти записи были восстановлены после развала Советского Союза, они представляют собой отметки о трех допросах Валленберга и о пяти — Лангфельдера.

Эти же записи приводятся в корреспонденциях, направленных в октябре 1992 года английским историком лордом Николасом Бетеллом в воскресный английский еженедельник «Обсервер» как доказательство того, что Валленберг действительно, в полном соответствии с утверждениями советских представителей, умер в июле 1947 года. Из корреспонденции Бетелла явствует, что Валленберг был допрошен летом 1946 года и весной 1947 года подполковником НКВД Дмитрием Копелянским. Копелянский, выслеженный «Обсервером» до его квартиры на Тверской улице (бывшая улица Горького), утверждал в телефонном интервью, что он «никогда не видел этого человека (Валленберга)». И хотя журналы свидетельствуют о том, что он лжет, дату последнего допроса Валленберга Копелянским 11 марта 1947 года отделяют от даты его предполагаемой смерти более чем четыре месяца. Поэтому связь между этими событиями ни в коем случае не является установленной и утверждение Бетелла, что Копелянский «мог быть причастен к его (Валленберга) убийству», является всего-навсего умозрительным предположением.

Не более чем предположениями, хотя и основанными на знании обстановки, смогли поделиться с Бетеллом и все проинтервьюированные им российские официальные лица, поскольку папка с личным делом Валленберга пропала, а единственный человек, который мог знать правду, Копелянский, молчит. Впрочем, согласно Бетеллу, официальные власти не особенно побуждали его к открытости. Как сообщил Бетеллу Алексей Кондауров, представитель Министерства безопасности по связи с общественностью: «У нас нет причин считать, что он может сообщить нечто большее, чем уже сказал».

С интригующим видом Бетелл сообщает далее, что Копелянского охраняют. Это кажется странным, поскольку Копелянского вычистили из секретных служб еще в 1952 году, по-видимому из-за еврейского происхождения, — вот, кстати, еще один из иронических мотивов, которыми так богато дело Валленберга. И все же, спрашивается, с какой стати стал бы охранять его режим, отказавшийся от своего коммунистического прошлого и раскрывший в процессе разрыва с ним тайны намного более страшные, как, например, бойню в Катынском лесу? «Обсервер» нерешительно отвечает на этот вопрос утверждением, что Копелянский якобы является хранителем «тайны, которую Россия стремится в одно и то же время и похоронить и раскрыть».

По последним сведениям, Копелянский до сих пор жив, сейчас ему, должно быть, семьдесят шесть, и его здоровье оставляет желать много лучшего. По-видимому, большую часть того, что он знает о деле Валленберга, он заберет с собой в могилу, если только в конце концов в нем не заговорит его еврейская совесть и он не выступит на смертном одре с какими-нибудь признаниями.