Помимо этого, нельзя исключать, что в 1951 г. Абакумов в связи со своим арестом или в его предчувствии мог приказать уничтожить эти и другие документы, которые могли использоваться против него. По мнению бывшего начальника Российского архивного управления, возможное объяснение заключается в том, что предварительное расследование против Абакумова велось довольно хаотически и прокуратура искала на него компрометирующие материалы. Такие дела, как дело Рауля Валленберга, нанесшее ущерб отношениям СССР с иностранными государствами, вероятно, могли быть использованы против Абакумова, а также против его ближайших сотрудников даже в том случае, если Сталин сам давал по ним указания. Поэтому некоторые документы могли тогда уничтожаться. Однако трудно считать эти рассуждения убедительными. Кроме того, вряд ли дело Рауля Валленберга имело такое значение, что Абакумову следовало беспокоиться по его поводу.

Однако в то время происходило изъятие документов из архивов. Один из бывших руководителей так называемого Особого архива (по делам военнопленных) сообщает, что старые сотрудники архива помнят, как во времена Берии и также сразу после его падения приходили «крепкие парни» и изымали документы. Определенные изъятия документов должны были также происходить по приказу каждого нового председателя КГБ при его вступлении в должность.

Другие знающие российские эксперты не видят больших причин для уничтожения каких-либо важных архивных материалов до 1953 г. (года смерти Сталина) и говорят, что они не слышали, чтобы такое тогда происходило. Больше внимания следует скорее уделить 1954-1956 гг.

Хрущев приказал просмотреть центральные архивы и провести некоторую их чистку в связи с разоблачениями культа личности Сталина. Офицер органов госбезопасности говорит, что тогда он часто обнаруживал исчезновение документов. Вполне вероятно, что в КГБ воспользовались этим, чтобы уничтожить некоторые другие компрометирующие дела. Хорошо известно, что многие (но не все) документы по Катыни уничтожались по приказу Хрущева. Документы по делу Рауля Валленберга могли уничтожаться главным образом в апреле — мае 1956 г. председателем КГБ Серовым, вероятно, по приказу Хрущева и во всяком случае с согласия Молотова: ведь это были решающие недели, когда надо было выработать новую советскую позицию, а Молотов был лично заинтересован в том, чтобы не обнаружились документы, касавшиеся его собственной роли. Многие информированные российские эксперты подчеркивают роль Серова, а один российский журналист утверждает, что незадолго до своей смерти в 1990 г. Серов признался, что позволил уничтожить документы. Однако можно заметить, что отсутствуют почти исключительно документы КГБ, зато все документы Министерства иностранных дел остались, судя по всему, в целости и сохранности, кроме важнейшего письма Абакумова Молотову от 17 июля 1947 г.

Валерий Болдин, заведующий общим отделом Центрального Комитета во времена Горбачева, отвечавший за сейф с самыми охраняемыми тайнами Советского Союза во время путча в августе 1991 г., сообщил во время беседы около года назад, что бывший секретарь ЦК Л. Ф. Ильичев говорил ему, что Сталин хранил протоколы допросов Рауля Валленберга в своем сейфе, который был вскрыт после его смерти. Куда они потом делись, неизвестно.

Несмотря на приведенные выше рассуждения, шведской стороне, конечно, нелегко смириться с мыслью, что никакого решающего документа не сохранилось.

Устные сведения о том, как советские власти вели дело Рауля Валленберга, появились в результате бесед, которые члены рабочей группы провели, главным образом, с некоторыми бывшими сотрудниками КГБ и других органов. Следовало бы прежде всего осветить дополнительно события важнейшего периода 1956-1957 гг., однако сначала рассмотрим происходившее после 17 июля 1947 г.

Один из двух переводчиков (оперативных уполномоченных), которые уже фигурировали в этом отчете, сообщает, что только в 1947 г. он услышал о Рауле Валленберге (до этого он много занимался подготовкой к Нюрнбергскому процессу). Связано это было с тем, что начальник подотдела Кулешов (которому Карташов был подчинен) составил список и схему, которые показывали, какие заключенные сидели вместе с Раулем Валленбергом. На схеме были указаны все данные о номерах камер, чтобы пути его сокамерников в дальнейшем без необходимости не пересекались с маршрутами других заключенных, которые не знали о Рауле Валленберге.

Именно в те дни возник большой переполох вокруг этого дела. Кулешов поручил упомянутому выше человеку, с которым мы говорили, лично заняться пакетом и передать его начальнику архива МГБ Герцовскому. На пакете было написано: «Пакет с материалами по делу арестованного под номером 7; открывать только с разрешения руководства МГБ». В пакете находились некоторые бумаги и личные документы (но не личное дело) по делу Рауля Валленберга. Человек, с которым мы говорили, утверждал, что обозначение «арестованный под номером 7» указывало на Рауля Валленберга. Но мы знаем, что он содержался в заключении не под номером, а под своей фамилией. Кроме того, заключенный под номером 7 был идентифицирован, и он был русским. Следовательно, «арестованный под номером 7» в этом случае было лишь обозначением, которое использовалось временно и просто намекало на номер камеры Рауля Валленберга. Что касается некоторых сокамерников Рауля Валленберга и Лангфельдера, то в их делах было написано, что они сидели вместе с особо важным заключенным, и впоследствии, примерно до 1954 г., большинство из них должны были содержаться практически изолированно от других заключенных.

Большой интерес представляет отчет, который финский дипломат Фрей осенью 1956 г. после беседы с советником советского посольства Владимировым (сотрудником КГБ) передал Министерству иностранных дел Швеции — непосредственно бывшему первому заместителю министра иностранных дел Швеции Арне С. Лундбергу, а также через шведское посольство в Хельсинки. Владимиров сообщил, в частности, что СССР желает отложить передачу четкого ответа о Рауле Валленберге до прибытия нового советского посла в Стокгольм, чтобы тот мог сказать нечто положительное при своем вступлении в должность. Владимиров также сказал, что он был бы благодарен, если бы мог получить от Швеции новые аргументы, т.е. аргументы в пользу большой важности решения вопроса. Владимиров был воодушевлен идеей Фрея о возможности заранее согласовать со шведскими властями формулировки ответа. Со шведской стороны через Фрея был дан ответ, что для Швеции вряд ли возможно вступать в какие-то предварительные дискуссии по ответу советской стороны. Швеция ожидала правдивого и исчерпывающего ответа.

Когда несколько лет назад Владимирова спросили об этой беседе, он объяснил, что причина предложения о неофициальной беседе до представления состояла в том, что Москве было трудно точно определить, как должен выглядеть ответ правительству Швеции.

Министерство иностранных дел и 1-е Главное управление (ПГУ, т.е. служба внешней разведки) КГБ, сотрудником которого был Владимиров, не имели доступа к полной информации о судьбе Рауля Валленберга. В Москве сомневались и в том, что знали шведы. Поэтому потребовалось много времени для создания какого-либо уместного ответа, который мог походить хотя бы на полуправду. По мнению Владимирова, создавалось впечатление, будто 2-е Главное управление (контрразведка) КГБ скрывало или уничтожило важные документы в связи с началом более энергичных новых поисков в апреле 1956 г. Во всяком случае, более вероятно, что документы уничтожались тогда, а не во времена Берии или Абакумова. Начальник 2-го Главного управления КГБ Грибанов был ключевой фигурой. Владимиров не знал, как и когда был найден рапорт Смольцова.

Можно добавить, что советская сторона не могла знать, что Фрей действовал самостоятельно, и должна была учитывать возможность того, что он являлся шведским эмиссаром. Следовательно, она была заинтересована разузнать о том, что желательно для шведской стороны.