Бывший поселок Третьяково, на околице которого красуется новая застава, недавно построенная Колиными ребятами, брошена людьми, как видно, уже давно. Песок почти полностью пожрал уже все строения, посреди бывшей главной площади ржавеют разбитые сейнеры, кругом гниют километры сетей, валяются разбитые ящики и бочки, на останках разделочных столов и лотков лежит «культурный» слой, местами превышающий полметра. Говорят, что раньше на таких вот маленьких рыбзаводиках в основном и консервировали рыбу, делали икру и балыки, сейчас же всю эту работу делают плавучие базы. Может, это и выгодней, но вид селений, пожираемых песком, грустен и наводит на нехорошие мысли.

По заставе шляется толпа подростков лет одиннадцати-двенадцати. Вид у них довольно хулиганистый, занимаются они в основном тем, что дерутся друг с другом из-за пограничных сувениров. Это лагерь ЮДП — юных друзей пограничников. Да, хорошую свинью подложил кто-то Третьяковской заставе: ведь с этой публикой надо возиться, кормить-поить ее, а не дай бог что-нибудь случится с кем-нибудь из этих друзей (рядом море, оружие)! Впрочем, командира заставы, атлета с римским профилем, голого по пояс и в тренировочных штанах, все это, казалось, нисколько не волновало. На нас он тоже не обратил никакого внимания, лишь махнул рукой: дескать, все я про вас знаю, идите дальше своей дорогой. (Не думаю, чтобы командир проявлял беспечность, скорее всего командир Алехинской заставы в отношении нас все сделал профессионально, и потому никаких препятствий у нас не возникло.)

Тропой, петляющей в густых джунглях, ушли в Менделеево. Дорога, конечно, не подарок: и сопки, и болота, но в сравнении с тем, что нам пришлось пережить позавчера, это сущий пустяк.

В Менделееве гостиница закрыта на замок — хозяйка ушла в баню. Мы как-то привыкли все больше видеть гостиницы, где «свободных мест нет», здесь же; наоборот, нет ни одного занятого места. Ночевали втроем во всей гостинице — каждому досталось по комнате. Впрочем, хозяйка говорит, что позавчера тут спали по двое на каждой кровати — ждали самолет из Южно-Сахалинска.

Прилетел самолет из Южно-Сахалинска. На летном поле хлопочет Иван Минич, седой обветренный старик в авиационной форме, начальник аэропорта, а также весь прочий персонал в единственном лице. Пассажиры, у которых Иван Минич с пограничниками проверил документы, получили у Ивана Минича багаж, и Иван Минич повел их на посадку в автобус. Минут десять Иван Минич о чем-то говорил с шофером, причем тот все время серьезно кивал головой. После кратких переговоров Иван Минич позволил ехать этим автобусом в Южно- Курильск и нам.

Посреди дороги автобус вдруг остановился, шофер выскочил из него и кинулся под откос, в джунгли. Паники в автобусе, однако, не произошло, все сидели и терпеливо ждали. Минут через пятнадцать из зарослей карликового бамбука показался тягач, который тащил по почти отвесному склону грузовик с дровами. За рулем грузовика сидел наш шофер, а рядом с ним какой-то белобрысый парень, который смущенно улыбался. Тягач вытащил грузовик на дорогу, наш шофер уступил место за рулем в грузовике, вернулся в свой автобус, и мы поехали дальше.

У въезда в Южно-Курильск, прямо на отливной полосе, воткнувшись головой в песок, лежал человек. Ба, мы же совсем забыли: сегодня тут большой праздник — День рыбака, последний день с водкой. С завтрашнего дня на всех Курилах — сухой закон!

В поселке праздник в самом разгаре: на рейде болтается множество сейнеров и грузопассажирский пароход «Курильск» (несколько лет спустя я путешествовал на нем, причем не один, а со своим театром). На остров завезли двадцать пять бочек пива, которое несут по улицам прямо ведрами. В столовой (есть даже сметана!) все столики заняты. От одной компании к другой кочует пьяненький старичок в морской фуражке с крабом. У старичка сизый нос и слезящиеся голубые глазки, он произносит бесхитростные тосты, непрестанно извиняясь. Какая-то длинноногая блондинка идет по мостовой на четвереньках, заливаясь от хохота. Пьяные «сайры» прямо на улице просятся к любым встречным рыбакам «в коечку». На стадионе большой спортивный праздник: поднятие гирь, перетягивание каната, эстафеты и венец состязаний — футбольный матч между рыбаками и пограничниками. Несколько нахальных «сайрочек», окружив крытый военный грузовик, просят взять их с собой, в казармы. Молодой старший лейтенант, явно смущенный пикантностью ситуации, отбивается от девушек, как только может:

— Вам же завтра с утра на работу, рабочий день ведь завтра...

— Да мы утречком по холодку в момент добежим.

— Да в какой же момент-то?! От нас до поселка двадцать пять километров, вы же их с похмелья-то целый день идти будете.

— Да мы ничего, мы добежим... Возьми, начальник, а?..

— Да не положено в казарму посторонним...

— Какие же мы посторонние, мы свои...

— Да мне за вас майор голову снимет!

— Кого там снимет! Майор, поди, тоже мужчина, ему тоже небось бабу охота...

(Черт его знает, может, все-таки в рассказах о «сайре» и есть большая доля истины.)

С утра наш геолог Володя ходил на местную погранзаставу за пропусками и разрешениями на следующий маршрут, до северной оконечности Кунашира, и узнал, что итоги вчерашнего праздника в Южно-Курильске таковы: двое убитых, один покалеченный, еще за двумя гонялись с ножами, но, слава Богу, не догнали. По здешним меркам результат средний (бывает, праздник обходится дешевле, бывает, дороже). Но есть и новость: экипажи нескольких сейнеров, объединившись, обратились в поселковый Совет с просьбой праздновать не День, а Неделю рыбака, потому что так и так всю неделю никто работать не будет — все будут похмеляться.

Часов в одиннадцать утра в сильный туман мы вышли с полными рюкзаками (немного еды, посуды, личные вещи, маленькая палатка, чехлы от спальных мешков) на север Кунашира. Идти туда океанской стороной острова не менее трех дней.

Километрах в пяти от поселка возле селения Отрадного (селение конечно же брошенное) нас остановил пограничный наряд с прекрасной умной овчаркой пепельного цвета. Пограничники долго и тщательно проверяли наши документы, но, поскольку все у нас было в полном порядке, разрешили следовать дальше, пожелав счастливого пути.

Тем временем туман еще более сгустился, идем, словно в молоке. Ветер стих совершенно, но океан, раскачанный двухдневным штормом, все еще продолжает бушевать, выбрасывая нам под ноги медуз, маленьких крабов, морских ежей, а также различные пластиковые сосуды, поплавки, щепки, обрывки сетей и прочие предметы.

А километрах в десяти от поселка, в заливе Космодемьянский, стояла табором бригада рыбаков колхоза «Россия». Лагерь их обустроен как следует: большая армейская палатка на деревянном каркасе, в ней нары, стол. Возле палатки, на берегу — большая железная печка, над нею — навес. Кругом лежат горы новеньких капроновых сетей и большие желтые пенопластовые круги поплавков. Сейчас рыбаки готовят грузила — набивают песком большие «крапивные» мешки. Нас рыбаки встретили приветливо и сразу же потащили за стол обедать.

— Извините, ребята, рыбы пока нет, — смущенно улыбаясь, разводил руками молодой повар, — суп с тушенкой. Рыбаки, а без рыбы. Вы когда обратно-то пойдете?

— Да, наверное, через неделю, может, дней через десять, — солидно отвечал наш Володя.

— Ну, через неделю-то мы уж вас точно и балычком угостим, и икоркой, это не сомневайтесь.

Среди рыбаков вертится рыжий веснушчатый мальчишка лет десяти.

— А чего же это вы без ружья идете? — спрашивает он нас.

— Да на что нам лишняя тяжесть? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— А говорят, возле Тяти мишек полно...

— А мы песню заорем, засвистим, заулюлюкаем, мишка испугается и убежит, — снисходительно улыбаясь, говорю я маленькому нахалу.

— Ну, это смотря какое ваше счастье, — встревает в разговор длинный костлявый рыбак в телогрейке, надетой на голое тело, — я в прошлом году и пел, и свистел — ни хрена! Бежит за мной — и на тебе! Спасибо, под горку бежать пришлось — медведь под горку слабо бежит. Добежал я до моря, залез на камень и сижу там, как попка на жердочке. А он, скотина, ходит по отливу, смотрит на меня да облизывается. Часа три этак ходил, а я все сидел как столпник... Потом шлюпка с сейнера подошла, и сняли меня с камня ребята.