— А почему же в море-то за вами медведь не полез? — испуганно спросил наш Коля.

— Что он — дурак, в море-то лезть? —- засмеялся рыбак.

Так мы и не поняли, шутил рыбак, стращая нас, или рассказывал действительный случай.

Поблагодарили рыбаков за гостеприимство и двинулись дальше. На прощанье мальчишка пожелал нам:

— Чтобы вас в бамбуках мишенька скушал.

Чем-то мы ему не понравились.

Опять идем вдоль по отливной полосе. Туман потихоньку развеивается, открывая нам совершенно непуганый мир зверей, птиц и вообще всякой живности. Причем все что-то едят. Вон валяется огромный дохлый сивуч, морской лев, в боку у него три больших дыры — следы разрывных пуль. Кто стрелял в этого красавца, для какой надобности? Этого сивуча с разных концов пожирают, опасливо косясь друг на друга, лисы и стервятники. Причем стервятники клюют голову, а лисы, вымазавшись в крови, как вурдалаки, рвут сладкое загнившее мясо возле ран. Чуть подальше три лисы доедают труп сивучонка и тоже не обращают на нас ни малейшего внимания. Даже обидно, ей-богу! Тысячи уток и бакланов кормятся у самого берега и на наши крики, свистки, даже камни, которые Коля в остервенении швыряет в их скопления, отвечают поразительным равнодушием. Вдалеке видим медведя, который тоже что-то жрет в устье мелкого ручья, но медведь при нашем приближении, правда, нехотя бросает свою трапезу и не торопясь скрывается в бамбуках.

Под самый вечер, словно специально нам к ужину, море выбросило прямо под ноги большого живого налима, из которого мы и сварили уху.

Встав пораньше, двинулись на север дальше, по-прежнему берегом океана. Над водой вновь лежит туман, хотя и не такой плотный, как вчера утром. На камнях, торчащих из моря, серыми изваяниями сидят стервятники. Вот один лениво поднялся, несколько раз махнул крыльями и вдруг упал в море. Тут же поднялся в воздух — в когтях у него извивалась большая рыбина.

На обед в речке Мостовой поймали первую горбушу. Несу ее на палочке, и всем отрядом строим догадки: горбыль или горбуша, с икрой или без икры.

Подошли к мысу Геммерлинга. Еще на погранзаставе в Южно-Курильске пограничники говорили нам, что берегом этот мыс не обойти. Володя ушел в разведку, а мы разулись, сели на песочке. Сидим и осматриваем окрестности. А они действительно стоят того, чтобы их внимательно рассмотреть! Мыс так красив, что описать его мне, пожалуй, не под силу. Это просто какое-то чудо, созданное природой: отвесные скалы высотой метров двести — триста словно бы сложены из гигантских каменных, поставленных на попа брусьев, идеально ровно тесанных; они с трех сторон окружают уютную бухточку, вход в которую с четвертой стороны закрывает длинное тонкое лезвие высоченной скалы. И в эту скалу с ревом бьется океан.

Володя вернулся через полчаса с двумя пограничниками, майором и солдатом. Майор подтвердил, что берегом мыс обойти невозможно — нужно карабкаться по почти отвесным скалам и переплывать четыре залива, так что придется нам возвращаться назад и идти тропой в обход через джунгли.

Возле речки Мостовой, к которой нам пришлось возвратиться, сварили уху из пойманной здесь же горбуши, а икру ее засолили. Однако первый блин вышел комом — икру я пересолил.

После обеда простились с пограничниками и двинулись в глубь бамбуков. Идем кучно, не растягиваясь, все-таки боимся встречи с медведем. Однако вместо медведя встретили здоровенного лиса. Он стоял прямо посреди дороги и с любопытством смотрел на нас. И буквально за два шага, вильнув облезлым хвостом, нехотя ушел в бамбуки.

Вечером вновь спустились к океану и стали на ночлег в рыбачьем балагане на речке Саратовской. Ужинали при свечах за столом, стоящим на крутом бережку речки, а перед самым отходом ко сну прямо у стола поставили сеть, валявшуюся возле балагана. Здесь я разыскал стеклянную трехлитровую банку, которую тщательно вымыл с песком и водорослями — под завтрашнюю икру.

Я встал, по обыкновению, первым и сразу же обнаружил, что огарки свечей, которые мы вчера оставили на столе, скушали вороны. Лисы, привлеченные какими-то соблазнительными запахами, сделали шесть подкопов под наш балаган. А в сетку, к сожалению, не попалось ничего: видно, горбуша в реки еще не идет.

Опять идем по тропе в бамбуках. Это, конечно, не так интересно, как идти берегом океана, зато тут часто попадаются поляны, полные спелой земляники. Причем земляника очень крупная и растет хотя и среди сплошных бамбуков, но почему-то правильными рядами. Может, это бывшие культурные плантации, возделываемые при японцах, которые теперь поглотили джунгли?

Пришли на бывшую погранзаставу Тятино, расположенную у самого подножия великого курильского вулкана Тяти. Застава оставлена совсем недавно: года три-четыре назад, не более, но джунгли уже заполонили все пограничные сооружения: строения переплетены лианами, сквозь полусгнившие доски пола растет бамбук, и вообще заставы уже почти и не видно в трехметровых лопухах и медвежьих дудках. Из останков конюшни, переплетенных лианами, разожгли костер и сварили обед. Обедали на пограничной вышке (в «скворешнике»), откуда открывался потрясающий вид на океан, океанский берег, подножие вулкана и его дальние склоны. Вокруг, насколько хватает глаз, все то же буйное царство природы и никаких признаков людей.

После Тятина тропа круто ушла в горы, и океан уже даже почти и не был слышен. Зато теперь явственно слышен медвежий рев, и повсюду на тропе видны свежайшие медвежьи следы. А вот даже и следы медведицы с медвежонком — это совсем опасно. Дорога, вернее тропа, ползет все круче по скалам и распадкам, бамбук стоит стеной выше человеческого роста, приходится буквально проламывать его всем телом. Смеркается, но становиться лагерем здесь, в медвежьем царстве, без дров и воды, среди бамбуков нам кажется немыслимым делом. Вскоре опускается кромешная тьма. Идем с фонариком, у которого откровенно садится батарейка. Единодушно приходим к выводу, что американцам никогда не победить во Вьетнаме — ходить по бамбукам белому человеку невозможно! Самое страшное сейчас — потерять тропу. Несколько раз теряем ее и вновь находим. Наконец ставим палатку прямо поперек тропы и, обессиленные, безо всякого ужина засыпаем.

Рано утром, быстро свернув лагерь, бросаемся дальше, не позавтракав и даже не умывшись. Впрочем, о каком завтраке могла идти речь: тут нет ни дров, ни воды. Все мысли об одном: скорее вниз, к океану! Однако ломиться по проклятому бамбуку нам пришлось еще часа четыре, прежде чем мы вышли к Кругловской погранзаставе, а она тоже оказалась брошенной. Ох, до чего же надоело брошенное человеком жилье! Посмотришь на карту — поселки через каждые пять километров, а как пройдешь берегом, так и увидишь, что все это либо брошенные заставы и поселения, либо просто разрушенные избы да рыбацкие балаганы, а вместо поселка Никитинского, например, который обозначен на карте, просто стояла посреди ручья ржавая железная кровать с панцирной сеткой — вот и весь поселок!..

Однако вскоре людей мы все-таки увидели — километрах в трех от брошенной погранзаставы, на берегу озера Круглое, располагалась точка ПВО. Солдаты обрадовались нам, как родным, и тут же обрушили на нас массу удовольствий (а мы восприняли их как плату за все вчерашние страхи и мучения): сначала нас напоили настоящим деревенским молоком, желтым и жирным, а потом пригласили в прекрасную русскую баню с вениками (правда, бамбуковыми) и свирепой парной. При этом ребята ужасно удивились, что мы ночью да еще без оружия прошли тропами через бамбуковые джунгли. Они рассказали нам множество историй, когда такое путешествие оканчивалось трагически. Оказывается, этими тропами ходят через джунгли только верхом на лошадях хорошо вооруженные наряды пограничников. Мы сразу же вспомнили наш ночной переход через эти ужасные бамбуки, и нам опять стало страшно.