– Он сам не знает, что говорит, – ответила Лаки, бросая на Алекса предостерегающий взгляд.

– Впрочем, это не имеет значения, – поспешно продолжал Алекс. – В общем, мы с Винни решили, что ради твоего же спокойствия ты должна дать Ленни еще один шанс.

– Что-о?.. – Лаки не могла поверить своим ушам.

Она никак не ожидала услышать такие слова от Алекса.

– Да-да, – кивнула Венера, лучезарно улыбаясь. – Вы с Ленни – замечательная пара. Это все знают.

– Ленни сделал ошибку, – подхватил Алекс, не дав Лаки вставить ни слова. – Но я думаю, его можно понять. Бедняга три месяца просидел в подземелье и каждый день прощался с жизнью. У него не было ни единой возможности выбраться оттуда, поэтому, я считаю, его нельзя слишком строго судить за то, что, когда ему подвернулась эта девчонка, он ухватился за нее, как за последнюю надежду. Я на его месте… – Он перевел дух и добавил уже менее напряженным тоном:

– Я бы на его месте трахнул не только эту милую цыпочку, но даже какой-нибудь неодушевленный предмет, лишь бы спастись.

– Лучше бы Ленни трахнул неодушевленный предмет, – вздохнула Лаки.

– Он был там совсем один, – возразила Венера Мария. – И ужасно боялся за себя… и за тебя тоже.

Ведь он понимал, что ты будешь страшно переживать.

Вот почему Ленни пошел на это. А ты его уничтожила.

Насколько я знаю, сейчас он мечтает только об одном – чтобы ты его простила.

– Но если он хочет, чтобы я его простила, тогда почему он живет в отеле с этой… с этой женщиной?

– Из-за ребенка, – сказал Алекс уверенно. – Пусть Ленни совершил ошибку, но мальчик в этом не виноват. К тому же он глухой или что-то в этом роде, и Ленни хочет ему помочь.

– Он собирается снять для них дом или квартиру, чтобы они могли там жить, – добавила Венера Мария. – На днях Ленни звонил Куперу и разговаривал с ним об этом. Насколько я поняла, сам он с ними жить не собирается.

– Но ведь он живет с ними сейчас! – воскликнула Лаки.

– Он снимает апартаменты в «Шато Мормон», и у них отдельные спальни, – вставил Алекс. – Я тебе точно говорю.

– Нет, я нисколько не ревную его к ней, – начала Лаки, чувствуя себя круглой дурой, потому что, если быть честной до конца, она все-таки ревновала, и еще как! – Ведь эта Клаудия – простая крестьянка.

Самая обычная итальянская крестьянка…

– Ну, ну, не надо быть такой стервой, – покачала головой Венера Мария. – Это тебе не идет.

– В самом деле, Лаки, – упрекнул ее Алекс, – это на тебя совсем не похоже. Ведь ты всегда принимала сторону женщин, а теперь сама нападаешь на бедную Клаудию. С чего бы это?

– Наверное, я слишком расстроилась и не вполне владею собой, – вздохнула Лаки. – Дело в том, что Клаудия – племянница Донателлы Боннатти.

– А вот и нет, – сказал Алекс. – Сама подумай:

Донателла стала Боннатти только после того, как вышла замуж за Сантино, так что Клаудия связана с семьей Боннатти не кровным родством, а свойством.

А это не одно и то же.

– К тому же она спасла Ленни, – кивнула Венера Мария. – Если бы Клаудия этого не сделала, ты, вполне возможно, никогда бы его больше не увидела.

Подумай об этом.

– И еще одно, Лаки, – серьезно добавил Апекс. – Ты знаешь, что у меня, наверное, меньше всех оснований желать, чтобы Ленни снова вернулся к тебе, но ты просто обязана дать парню шанс. Если ты этого не сделаешь, ты будешь жалеть об этом всю жизнь. А я этого не хочу.

– Я не знаю… – неуверенно начала Лаки.

– Вернись к Ленни, пока еще не поздно, – сказала Венера Мария.

– Да, – кивнул Алекс. – Прости его и прими его.

Как ни больно мне говорить такое, но это, наверное, самое правильное, что ты можешь сделать.

Первый день в суде был для Тедди сущим кошмаром.. Он чувствовал себя чертовски неуютно под огнем множества устремленных на него взглядов – любопытных, презрительных, исполненных ненависти, равнодушных – и беспокойно ерзал на месте, мечтая только об одном: чтобы все это поскорее кончилось. Даже отцовской поддержки он был лишен:

Прайс Вашингтон сидел вместе с Джини в первом ряду – довольно далеко от скамьи подсудимых – и лишь изредка посматривал в его сторону. Зато совсем рядом разместилась целая группа журналистов, которые что-то яростно строчили в своих блокнотах. Чуть дальше Тедди заметил красивого темнокожего мужчину, в котором он узнал мужа Мэри Лу – его портреты печатались в газетах чаще всего.

– Постарайся сидеть спокойно, – шепнул ему на ухо Мейсон Димаджо. – И ни в коем случае не смотри на присяжных. Мы должны расположить их к себе, но пока этот момент не наступил.

Тедди сел неподвижно и, неестественно выпрямившись, стал слушать, как стороны зачитывали свои заявления. Когда настала очередь Мейсона Димаджо, защитник заговорил о нем такими словами, словно

его и вовсе здесь не было, но Тедди это почти не тронуло. Напротив, воспользовавшись тем, что адвокат отвлекся, он украдкой бросил быстрый взгляд на Милу. Она, однако, сидела неподвижно и смотрела прямо перед собой, демонстративно не замечая Тедди.

Ближе к вечеру Тедди наконец позволили ехать домой, но на выходе из зала суда он подвергся настоящей атаке со стороны прессы. К счастью, судья не допустил в зал представителей телевидения, но стоило только Тедди показаться на крыльце, как репортеры окружили его со всех сторон. Они щелкали фотоаппаратами, выкрикивали его имя, совали ему под нос микрофоны, наперебой требовали, чтобы он сказал хотя бы несколько слов, и телохранители с трудом сдерживали их яростный напор.

Прайс Вашингтон покинул зал суда несколькими минутами раньше. «По отдельности мы доставим этим шакалам меньше удовольствия», – объяснил он, но Тедди весьма сомневался, что журналисты позволят мистеру Черной Звезде беспрепятственно преодолеть их кордоны.

Джини поджидала его на ступеньках суда. Завидев Тедди, она крепко схватила его за руку и привлекла к себе, явно позируя десяткам фотографов.

– Нет-нет! – запротестовал Говард Гринспен, который шел следом за Тедди. Он и Мейсон Димаджо уже давно решили, что ввиду нелепого наряда Джини им следует держать Тедди как можно дальше от нее. В своем леопардовом комбинезоне Джини меньше всего походила на заботливую мать, какой они пытались ее представить.

– Папа сказал, что я не должен позировать! – вставил и Тедди, вырываясь из мощных объятий матери.

– Да брось ты! – беззаботно откликнулась Джини, которая буквально млела от света направленных на нее юпитеров бригады теленовостей. – Ведь я же твоя мама, правда? Ну, прижмись ко мне, покажи им всем, как ты меня любишь! Вот увидишь, мы с тобой непременно попадем на первые страницы!

Но Тедди отпрянул от нее, и журналисты, почуяв неладное, принялись дружно выкрикивать:

– Тедди, Тедди, ну давай же! Иди сюда, Тедди.

Прижмись к своей мамочке! Улыбнись. Помаши рукой. Сделай хоть что-нибудь! Чего ты боишься?

Но Гринспен и телохранители уже пришли ему на помощь и, растолкав журналистов, засунули Тедди в машину, оставив Джини позировать в одиночестве.

Но Джини, похоже, не расстроилась, она была совершенно, абсолютно счастлива. Наконец-то она добилась того, о чем мечтала все годы, пока Прайс Вашингтон оставался ее мужем.

Теперь она сама стала звездой.

И она ослепительно улыбалась направленным на нее камерам.

Когда Ирен вышла из здания суда, на нее никто не обратил внимания. Она и сама не смотрела по сторонам, торопясь попасть домой раньше Прайса. Она уехала из особняка вскоре после него, оставив хозяйство на Консуэллу – приходящую горничную, которой доверяла больше других. Впрочем, при других обстоятельствах Ирен ни за что бы этого не сделала, но сегодня она непременно должна была попасть в суд.

И как только Прайс уехал, Ирен быстро оделась и последовала за ним, а в суде устроилась на самом последнем ряду, чтобы он ее не заметил.

Мила также не заметила матери, и Ирен несколько часов просидела на неудобной, жесткой скамье, рассматривая их с Прайсом дочь. Иногда ей по-прежнему казалось, что произошла какая-то нелепая ошибка, поскольку в Миле не было ничего от темнокожего отца. И по внешности, и по манере держаться она была точной копией восемнадцатилетней Ирен, однако никакой ошибки быть не могло. Ирен не верила в чудеса, к тому же не имело никакого значения, на кого похожа или не похожа Мила. Главное – она была дочерью Прайса Вашингтона, и от этого факта невозможно было отмахнуться.