Джек собирался идти вдоль реки и просил нас, чтобы мы узнали, дома ли Брейс и Юпитер и нет ли там кого-нибудь чужого, а после захода солнца прибежали и рассказали бы все ему. Он сказал, что будет ждать нас в маленькой платановой рощице позади табачной плантации дяди Сайласа, у дороги, — место такое, что там никто не бывает.

Долго сидели мы с Томом и обсуждали, удалось ли ему от них скрыться, и Том сказал, что если эти парни пустились вверх по реке, вместо того чтобы направиться вниз, тогда все в порядке, — только вряд ли так оно получится. Может быть, они знают, откуда Джек родом.

Скорее всего, они двинутся куда надо, будут весь день следить за ним, — а он ведь ничего не подозревает, — и как только стемнеет, убьют его и заберут сапоги. Так что у нас с Томом на душе было очень скверно.

Машину чинили до конца дня, и мы добрались до места только на закате и, никуда не заходя, бросились к платановой роще, чтобы объяснить Джеку, почему мы задержались, и попросить его подождать, пока мы сходим к Брейсу и узнаем, как там обстоят дела. Когда мы, потные и запыхавшиеся от быстрой ходьбы, добрались до опушки леса и ярдах в тридцати впереди показалась платановая роща, мы увидели двух мужчин, вбегавших в рощу, и услышали отчаянные крики о помощи. «Ну вот, — сказали мы, — значит, убили беднягу Джека». Перепугались мы насмерть, бросились к табачной плантации и спрятались там. А дрожали мы так, словно и одежда нас уже не грела.

Только мы успели прыгнуть в канаву, как мимо нас стремглав пробежали двое мужчин и скрылись в роще, а еще через секунду из рощи выбежало уже четверо: двое удирали со всех ног, а двое других преследовали их.

Мы лежали ни живы ни мертвы и прислушивались, что будет дальше; но ничего не было слышно, кроме стука наших сердец. Мы думали о том страшном, что лежит там, под платанами; и мне все казалось, что где-то рядом с нами привидение, так что меня холодный пот прошибал.

За деревьями взошла луна, огромная, круглая и яркая, похожая на лицо, выглядывающее из-за тюремной решетки. Кругом появились черные тени и белые пятна, которые перемещались, повеял ночной ветерок, и стало до жути тихо, словно на кладбище. И вдруг Том прошептал:

— Смотри, что это?

— Перестань, — говорю я ему, — нельзя так пугать людей. Я и без того чуть не умираю от страха.

— Смотри сюда, говорю тебе! Там, между платанами, что-то виднеется.

— Перестань, Том!

— Оно ужасно высокое!

— Господи, спаси нас!

— Помолчи! Оно идет сюда! Том был так взволнован, что у него дух захватывало.

Тут я уже не выдержал — я должен был взглянуть. Теперь мы оба стояли на коленях, приподнявшись над перекладиной изгороди, и смотрели не отрываясь, а душа у нас ушла в пятки. Оно двигалось по направлению к нам, сначала оно еще было в тени деревьев, и мы не могли рассмотреть его как следует, потом оно приблизилось и вступило в полосу лунного света — и тут мы оба нырнули в нашу канаву: это был дух Джека Данлепа! В этом мы не сомневались.

Минуту или две мы не могли пошевелиться. За это время привидение исчезло. Тогда мы начали шептаться.

Том заговорил первым:

— Обычно они всегда туманны и расплывчаты, как будто сделаны из дыма, а это привидение совсем не такое.

— Да уж, — говорю я, — я совершенно ясно видел очки и бакенбарды.

— Да и все на нем яркое, словно на нем праздничный костюм — клетчатые брюки, зеленые с черным…

— И вельветовый жилет в красную и желтую клетку…

— А на брюках у него кожаные штрипки, и одна болтается…

— А шляпа!..

— Да уж, странная шляпа для привидения! Понимаете, дело в том, что такие шляпы — черные, с твердыми полями и высоким круглым верхом, похожие на сахарную голову, — только в этом году вошли в моду.

— Ты не заметил, Гек, волосы у него остались прежними?

— Нет… Сначала мне показалось, что такие же, а потом вроде нет.

— Я тоже не заметил. А вот саквояж с ним был, это я видел.

— И я. Слушай, Том, а разве саквояж может стать привидением?

— Ну вот! На твоем месте, Гек Финн, я не проявлял бы такого невежества. Все, что есть у привидения, тоже становится привидением. Они же, как и все, должны иметь свои вещи. Ты же сам видел, что вся его одежда тоже стала привидением, а чем саквояж от нее отличается? Конечно, он тоже стал привидением. Это было справедливо. Мне нечего было возражать. В это время мимо нас прошли Билл Уиверс со своим братом Джеком, и мы услышали, как Джек сказал:

— Как ты думаешь, что он тащил?

— Откуда я знаю, что-то тяжелое.

— Да уж, он весь согнулся. Наверное, какой-нибудь негр стащил кукурузу у проповедника Сайласа.

— Наверное. Потому я и не скажу, что видел его.

— И я тоже. Они рассмеялись и прошли дальше. Нам стало ясно, насколько хуже относились теперь здесь к дяде Сайласу. Уиверсы никогда в жизни не позволили бы негру безнаказанно украсть кукурузу у кого-нибудь другого.

Вскоре мы услышали еще голоса и смех, какие-то люди приближались к нам. Оказалось, что это Лем Биб и Джим Лейн. Джим Лейн говорил:

— Кто? Юпитер Данлеп?

— Ну да.

— Ну, не знаю. Наверное, там. Я видел его с час назад, как раз перед заходом солнца. Он копал там что-то вместе с проповедником. Он сказал, что вряд ли пойдет с нами сегодня, но если мы хотим, то сможем взять его собаку.

— Небось устал, бедняга!

— Да уж, работает он прилежно, ничего не скажешь!

— Еще бы! Лем и Джим хихикнули и пошли дальше. Том предложил вылезти и пойти за ними, так как нам с ними по пути, а встретить опять привидение и оказаться с ним наедине нам совсем не хотелось. Так мы и сделали и благополучно добрались до дома.

Это было второе сентября, суббота. Никогда не забуду этого дня. Скоро вы сами поймете почему.

Так мы тащились вслед за Джимом и Лемом, пока не добрались до заднего перелаза, где стояла хижина, в которой был заперт наш негр Джим, когда мы его освобождали. Тут нас окружили собаки, прыгая и приветствуя лаем, в доме горел свет, так что мы уже перестали бояться и собирались перелезть во двор, как вдруг Том говорит мне:

— Подожди, присядь-ка на минутку.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Есть дело, и серьезное, — говорит он. — Ты, конечно, думаешь, что мы немедленно побежим рассказывать родным о том, кто лежит убитый там, под платанами, о мошенниках, которые убили его, о брильянтах, которые они утащили с трупа, — что мы выложим всю эту историю и о нас пойдет слава, будто мы больше всех знаем об этом деле?

— Ну еще бы! Ты не был бы Томом Сойером, если бы упустил такой случай. Уж я-то знаю, что когда ты примешься рассказывать, то разукрасишь все как надо.

— А что ты скажешь, — совершенно спокойно заявляет он мне, — если я сообщу тебе, что не собираюсь ничего рассказывать?

Я был поражен, услышав от него такие слова.

— Скажу, что это чепуха. Ты ведь шутишь, Том Сойер?

— Так вот, ты сейчас сам увидишь. Скажи мне, привидение было босое?

— Нет. Ну и что из этого?

— Подожди, подожди, сейчас поймешь. Были на нем сапоги?

— Конечно, я ясно видел их.

— Ты можешь поклясться, что видел их?

— Конечно.

— Ну и я могу. А понимаешь ли ты, что это значит?

— Ничего не понимаю. Что это значит?

— А вот что. Это значит, что брильянты не достались ворам!

— Вот так штука! Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, я знаю. Разве брюки, и очки, и бакенбарды, и саквояж, и все его вещи не превратились в привидения? Все, что на нем было, все превратилось в привидения. А из этого ясно, что его сапоги тоже превратились в привидения, потому что они были на нем в тот момент, когда Джек стал привидением. И если это не доказательство того, что сапоги грабителям не достались, хотел бы я знать, какое тебе еще нужно доказательство.

Нет, вы подумайте только. Такой головы, как у этого парня, я никогда еще не встречал. У меня ведь тоже есть глаза, и я тоже все видел, но мне и в голову не придет такое. А вот Том Сойер другой человек. Когда Том Сойер смотрит на какую-нибудь вещь, то эта вещь встает на задние лапы и разговаривает с ним, она просто раскрывает ему все свои секреты. Право, я такой головы не встречал еще.