Том сказал, что это был ненастоящий король и по нему нельзя судить обо всех остальных. Но как он ни пытался убедить Джима - все без толку. Джим, он такой - уж если что-то решил, значит, раз и навсегда. Он сказал, что с революцией забот и хлопот не оберешься, а когда закончим, обязательно появится наш старый король и все испортит. Это уже было похоже на правду, и мне сделалось не по себе. Я подумал: а не слишком ли мы рискуем? - и перешел на сторону Джима. Жалко было снова огорчать Тома - ведь он так надеялся и радовался; но сейчас, когда вспоминаю, каждый раз думаю, что все к лучшему. Короли не по нашей части. Мы к ним не привыкли и не знаем, как сделать, чтобы король сидел тихо и был доволен. Да и жалованье они вроде бы никому не увеличивают, и за житье во дворце не платят. Сердце-то у них доброе, и бедных они жалеют, и благотворительными делами занимаются, и даже подаяние собирают - уж это я точно знаю; но им самим это ничего не стоит. Они просто делают вид, что экономят, только и всего. Если королю приспичит переправиться через реку, он возьмет десяток кораблей, не меньше, и не важно, что паром рядом. Но самая большая беда - их ни за что не утихомиришь. Вечно они беспокоятся, кому передать корону, а стоит это уладить - им еще что-нибудь подавай. И всегда норовят оттяпать чью-нибудь землю. Конгресс - одно сплошное наказание, да и то с ним лучше. По крайней мере, всегда знаешь, чего от него ожидать. И можно его поменять, когда захочешь. Новый наверняка будет хуже прежнего, зато хоть какая-то перемена, а с королем такое не пройдет.

Пришлось Тому отказаться от революции. Он и говорит: раз так, давайте поднимем восстание. Ну, мы с Джимом согласились, да сколько ни думали, не смогли придумать, из-за чего восставать. Том стал было нам объяснять, но без толку. Пришлось ему согласиться, что восстание - это ни то ни се, как головастик без хвоста. Обычный головастик - это просто бунт, когда хвост отвалится - это восстание, а когда и лапки отросли, и хвост отвалился - это уже революция. Погоревали немножко, но ничего не поделаешь, пришлось и эту затею оставить.

- Ну, - спрашиваю, - а дальше что?

Том и говорит, что у него в запасе остался еще один план, в чем-то даже самый лучший, потому что главное в нем - тайна. Во всех предыдущих главное - слава. Слава, конечно, штука важная и ценная, но для настоящего удовольствия тайна все-таки лучше. Не было нужды нам рассказывать, что Том Сойер любит тайны, - это мы и так знаем. Чего он только не сделает ради тайны! Такой уж уродился. Я и спрашиваю:

- Что же это за план?

- Просто отличный, Гек! Давайте устроим заговор.

- А это трудно, масса Том? А у нас получится?

- Еще бы, это всякий сможет.

- А как его делают, масса Том? Что значит заговор?

- Это когда замышляют что-то против кого-то, тайно. Собираются ночью в укромном месте и замышляют. И уж конечно, в масках, с паролями и все такое прочее. Жорж Кадудаль[95] устраивал заговор. Не помню, в чем там было дело, но у него получилось. И у нас тоже получится.

- А много для этого нужно денег, масса Том?

- Денег? Да ни единого цента, если только не возьмешься за дело с размахом, как в Варфоломеевскую ночь.

- А что за ночь такая, масса Том? Что тогда случилось?

- Точно не знаю, но они взялись за дело с размахом. Это было во Франции. Кажется, пресвитериане вырезали миссионеров.

Джим огорчился и говорит с досадой:

- Значит, не выйдет у нас никакого заговора. Пресвитерианцев у нас полно, а миссионеров нет.

- К чертовой бабушке миссионеров, зачем они нам?

- Как зачем? Как же вы собрались устраивать заговор, масса Том, если у нас только половина того, что нужно?

- Да неужто мы не найдем кого-нибудь вместо миссионеров?

- А это будет правильно, масса Том?

- Правильно? Не важно, правильно или нет. Чем больше в заговоре неправильного, тем лучше. Нам осталось только найти кого-нибудь вместо миссионеров, а потом…

- Но, масса Том, разве они согласятся, пока мы им не объясним, что по-другому нельзя, что мы не нашли ми…

- Замолчи, слушать надоело! Никогда еще не встречал такого негра - только и знает, что спорить, а сам не понимает, о чем ему толкуют. Если помолчишь минутку, я устрою такой заговор, которому Варфоломеевская ночь в подметки не годится, и притом без единого миссионера.

Джим понял, что ему лучше не вмешиваться, но продолжал ворчать себе под нос, как у негров водится, что ничегошеньки не стоит заговор, если его устраивают не по правилам, а собирают из чего под руку попадется. Том его не слушал, и правильно делал: с негром надо как с ребенком, пускай себе бормочет, пока самому не надоест.

Том уставился в землю, подпер рукой подбородок и как будто позабыл о нас и обо всем вокруг. А когда поднялся и стал ходить взад-вперед по песку, качая головой, я сообразил, что заговор уже зреет. Растянулся на солнышке и уснул - ведь я пока здесь не нужен и могу отдохнуть. Вздремнул часок, а когда проснулся, Том уже был готов и все продумал.

Идея у него была отличная - я это сразу понял. Вот что он придумал: надо всех до смерти перепугать этими аболиционистами, которые все хотят негров освободить. Время было самое подходящее: уже больше двух недель ходили слухи о чужаках, которых видели в лесу на иллинойсской стороне, - они то появлялись, то исчезали, то снова появлялись. Думали, что они только и ждут случая, чтобы устроить побег какому-нибудь негру! Пока еще никто не сбежал, да и вряд ли сбежит, и никакие это, видно, не аболиционисты. Но на чужака в те дни в наших краях смотрели косо, если он не говорил начистоту, кто он и откуда. В общем, в городе было неспокойно. Стоило к человеку подскочить сзади и крикнуть «Аболиционист!», чтобы он от ужаса подпрыгнул и холодным потом покрылся.

И порядки ввели строгие: неграм запретили выходить на улицу после захода солнца. А всех молодых парней забрали в патрульные - охранять по ночам улицы и задерживать чужаков.

Том сказал, что для заговора сейчас самое время - как по заказу! Стоит нам только начать, а дальше оно само пойдет. Говорил, если делать все правильно и с умом, то за три дня можно весь город на уши поставить. И я ему поверил - уж Том-то знал толк в заговорах и всем таком прочем, а в тайнах разбирался лучше некуда.

Для начала, сказал он, у нас должно быть много «ран-де-ву» - укромных мест, где мы будем встречаться и строить планы. Лучше, если они будут в разных концах города: во-первых, так интересней, а во-вторых, где бы мы ни оказались, всегда какое-нибудь из них будет под рукой. Одно - в старом доме с привидениями, что стоял на отшибе в трех милях к северу от города, где Рачий ручей вытекает из Сомовьей лощины. Другое - наша с Джимом пещерка на горе, в глухом лесу на острове Джексона. Еще одно - большая пещера в трех милях к югу от города, та самая пещера Индейца Джо, где мы нашли деньги, которые спрятали грабители. И еще - старая заброшенная бойня на южной окраине города, возле устья ручья. Вонь там стоит такая, что даже хорьки разбегаются. Мы с Джимом просили Тома придумать какое-нибудь другое место, а он ни в какую: во-первых, говорит, это отличная «стратегичная точка» (да, так он и сказал!), а во-вторых, туда хорошо прятаться в случае отступления - тамошняя вонь забьет наш запах, так что никакие собаки не найдут! А если даже и найдут, то наши враги за ними не последуют, потому что задохнутся. Мысль была хорошая, и мы согласились.

Мы с Джимом подумали: раз у нас так много работы, значит, и заговорщиков должно быть больше. Но Том только усмехнулся и говорит:

- Вспомните, что погубило Гая Фокса? А Титуса Оутса?[96]

И посмотрел на меня строго-строго. Но я и виду не подал, что не знаю, кто эти ребята. Том посмотрел так же на Джима, но тот и ухом не повел, так что больше и говорить было не о чем.