— Том Сойер, — сказал я, — я еще раз скажу то, что говорил уже много раз: я недостоин чистить твои башмаки! Ну да ладно, это к делу не относится. Господь бог создал нас всех, и одним он дал глаза, которые ничего не видят, а другим дал глаза, которые видят все; а для чего он это сделал — не нам судить. Значит, так и надо было, иначе он бы устроил это по-другому. Теперь я понял, что воры не унесли брильянтов. А вот почему, как ты думаешь?

— Да потому, что те двое спугнули их раньше, чем они успели снять с трупа сапоги.

— Вот оно как? Все понятно. Только скажи мне, Том, почему бы нам не пойти и не рассказать все это?

— Да ну тебя, Гек Финн, неужели ты сам не понимаешь? Ты сообрази, что будет дальше? Завтра утром начнется расследование. Те двое расскажут, как они услышали крики и прибежали туда, но слишком поздно, чтобы спасти незнакомца. Потом присяжные будут долго болтать и наконец вынесут решение, что человек этот был застрелен, или зарезан, или его стукнули чем-нибудь по голове и по воле господа бога он отдал ему душу. После этого его похоронят, а вещи продадут с аукциона, чтобы оплатить расходы. Вот тут-то и придет наш черед.

— Каким образом, Том?

— Мы купим эти сапоги за пару долларов! Я чуть не задохнулся от восторга.

— Господи, Том, так мы получим брильянты!

— А как же ты думал! За их находку будет наверняка объявлена большая награда — тысяча долларов, не меньше. И мы ее получим! Ну а теперь пошли в дом. И не забудь, что мы ничего не знаем ни о каком убийстве, ни о каких брильянтах, ни о каких ворах.

Мне оставалось только вздохнуть по поводу такого решения. Я бы, конечно, продал эти брильянты — да, да, уважаемые господа! — за двенадцать тысяч долларов. Но я промолчал. Все равно спорить с Томом толку не было.

Я спросил только:

— Том, а как мы объясним тете Салли, где мы пропадали столько времени?

— Ну, это я предоставляю тебе, — заявил он. — Я рассчитываю, ты что-нибудь придумаешь.

Вот он всегда такой — строгий и щепетильный. Никогда сам не будет врать.

Мы прошли через большой двор, узнавая на каждом шагу знакомые предметы, которые так приятно было опять увидеть, подошли к крытому проходу между большим бревенчатым домом и кухней, — на стене, как и всегда, висели все те же вещи, даже застиранная зеленая рабочая куртка дяди Сайласа с капюшоном; на ней была грубая белая заплата между лопатками, так что всегда казалось, что в дядю Сайласа кто-то засадил снежком. Мы подняли щеколду и вошли.

Тетя Салли в этот момент рвала и метала, дети жались в одном углу, а старик, укрывшись в другом, молился о ниспослании помощи в час нужды. Тетя Салли бросилась нам навстречу, смеясь и плача, закатила нам обоим по оплеухе, сжала нас в объятиях, расцеловала и выдала нам еще по одной пощечине. Казалось, ей это никогда не надоест, так она была рада видеть нас. А потом она сказала:

— Где же вы шлялись все это время, негодные бездельники? Я уж до того беспокоилась, что не знала, что и делать. Ваши вещи привезли уже бог знает когда, и я уже четыре раза заново стряпала ужин, чтобы накормить вас получше, как только вы приедете, пока у меня уж окончательно не лопнуло терпенье, и я теперь готова заживо с вас шкуру снять. Бедненькие мои, вы же, наверное, умираете с голода! А ну, все за стол, быстрей, не тратьте зря времени.

Ну и приятно же было, должен вам сказать, опять, как когда-то, сидеть за столом, а перед тобой этот вкуснейший ржаной хлеб, и свиные отбивные, и вообще все, что можно пожелать на этом свете. Дядя Сайлас выдал нам одно из самых своих замысловатых благословений, в котором сложных оборотов было не меньше, чем слоев в луковице, и пока ангелы разбирались в этом, я мучительно придумывал, как же мне объяснить причину нашего опоздания. Когда нам положили еду на тарелки и мы принялись за дело, тетя Салли сразу же спросила меня об этом, и я принялся мямлить:

— Да вот, понимаете… миссис…

— Гек Финн! С каких это пор я стала для тебя «миссис»? Или я когда-нибудь скупилась на подзатыльники и поцелуи для тебя с того дня, как ты появился в этой комнате и я приняла тебя за Тома Сойера и благодарила бога за то, что он послал мне тебя, хотя ты наговорил мне сорок бочек вранья, а я, как дурочка, всему поверила? Зови меня, как и раньше, тетей Салли.

Так я и сделал и говорю ей:

— Так вот, мы с Томом решили пройтись пешком и подышать лесным воздухом, и тут мы встретили Лема Биба и Джима Лейна, а они предложили нам пойти вместе с ними собирать чернику и сказали, что они могут взять собаку Юпитера Данлепа, так как они только что говорили с ним…

— А где они его видели? — спросил дядя Сайлас. Я посмотрел на него, удивившись, почему это он заинтересовался такой мелочью, и вижу, что он ну прямо впился в меня глазами, так его это задело. Я удивился и даже растерялся, но потом собрался с мыслями и говорю ему:

— Да когда он вместе с вами копал что-то, перед заходом солнца или около этого.

Дядя Сайлас только хмыкнул, вроде как разочарованно, и перестал меня слушать. Тогда я решил продолжать и говорю:

— Ну так вот, как я уже объяснял…

— Достаточно, дальше ты можешь не продолжать! — прервала меня тетя Салли. Она с возмущением смотрела на меня в упор. — Гек Финн, — сказала она, — может быть, ты объяснишь, с чего это они собрались за черникой в сентябре в наших краях?

Тут я понял, что запутался, и прикусил язык. Тетя Салли подождала, по-прежнему глядя на меня в упор, и наконец заявила:

— И как могла прийти людям в голову такая идиотская мысль — идти собирать чернику ночью?

— Да ведь они… мэм, э-э… они сказали, что у них есть фонарь, и что…

— Замолчи, с меня хватит! И скажи-ка мне, что они собирались делать с собакой? Охотиться с нею на чернику?

— Я думаю, мэм, что они…

— Ну а ты. Том Сойер, какое вранье ты собираешься добавить к этому вороху лжи? Ну-ка, говори, только, прежде чем ты начнешь, предупреждаю тебя, что я не верю ни одному твоему слову. Я прекрасно знаю, что вы с Геком Финном занимались тем, чем не следовало, я ведь отлично знаю вас обоих. А теперь объясни мне про собаку, и про чернику, и про фонарь, и про всю эту чепуху.

И не вздумай водить меня за нос, слышишь?

Том напустил на себя весьма обиженный вид и с достоинством заявил:

— Мне очень жаль, что Гека ругают за то, что он оговорился, а это со всяким может случиться.

— Как же это он оговорился?

— Он сказал «черника», вместо того чтобы сказать «земляника».

— Том Сойер, если ты и дальше будешь злить меня, я…

— Тетя Салли, вы по незнанию и, конечно, не намеренно, впали в ошибку. Если бы вы изучали естественную историю, как полагается, вы бы знали, что во всем мире, за исключением Арканзаса, землянику всегда ищут с собакой… и с фонарем…

Но тут она обрушилась на него, словно снежная лавина, и совершенно подавила его. Она была в такой ярости, что слова не успевали выскакивать у нее изо рта, они изливались сплошным нескончаемым потоком. А Тому только этого и нужно было. Он всегда так — даст ей повод, разозлит ее и предоставит ей выкричаться. После этого всякое упоминание о том, из-за чего шел спор, так будет раздражать ее, что она никогда уже ни слова не скажет и другим не позволит. Так оно и случилось. Когда тетя Салли пришла наконец в изнеможение и должна была остановиться, он совершенно спокойно начал:

— И все-таки, тетя Салли…

— Замолчи! — закричала она. — Я не желаю больше слушать об этом! Таким образом, нам больше ничего не грозило и никто к нам больше не приставал с этим опозданием. Том провел это дело блестяще.

Бенни во время ужина казалась ужасно огорченной и то и дело вздыхала, но вскоре она принялась расспрашивать нас о Мэри, о Сиде, о тете Полли; потом и тучи, омрачавшие тетю Салли, разошлись, к ней вернулось ее обычное хорошее настроение, и она тоже начала забрасывать нас вопросами. Таким образом, конец ужина прошел весело и приятно. Один только дядя Сайлас не принимал никакого участия в нашем разговоре, он был рассеян, без конца вздыхал и явно был чем-то обеспокоен. Очень тяжело было видеть его таким унылым, расстроенным и встревоженным.