Негры поднялись и побрели прочь, как лунатики. Сорок четвертый обернулся и глянул на Безумного Медоуза — его веки мгновенно опустились и прикрыли безумные глаза.

— Иди, выспись в моей постели. Утром и тебе все происшедшее покажется сном.

Медоуз поплыл, словно в трансе, вслед за исчезнувшими неграми.

— Что такое спиритизм, сэр?

Хотчкис с готовностью объяснил. Мальчик улыбнулся, ничего не сказал в ответ и сменил тему разговора.

— В бурю в деревне погибло двадцать восемь человек.

— О боже, неужели это правда?

— Я их видел, они под снегом — рассеяны по всей деревне.

— Ты видел их?

Сорок четвертый пропустил мимо ушей вопрос, прозвучавший в слове, на котором было сделано особое ударение.

— Да, двадцать восемь.

— Какое несчастье!

— Несчастье?

— Конечно, что за вопрос?

— Я не имею представления об этом. Я мог бы их спасти, если бы знал, что это желательно Когда вы захотели, чтоб я спас того человека под навесом, я понял, что это желательно, обыскал всю деревню и спас остальных заблудившихся — тринадцать человек.

— Как благородно! И как прекрасно — умереть, выполняя такую работу! О, дух священный, я склоняюсь перед твоей памятью.

— Чьей памятью?

— Твоей, и я…

— Так вы принимаете меня за усопшего?

— Усопшего? Ну, разумеется. Разве это не так?

— Конечно, нет.

Радость Хотчкиса не знала границ Он красноречиво изливал ее, пока не перехватило дыхание, потом помедлил и взволнованно произнес:

— Пускай для спиритизма это неудача, да, да, — неудача, но, как говорится, выбрось это из головы и — добро пожаловать! Я бог знает как рад твоему возвращению, даже если расплачусь за него такой дорогой ценой; и черт меня подери, если мы не отпразднуем это событие. Я — трезвенник, в рот не брал спиртного вот уже несколько лет, точнее, месяцев… по крайней мере — месяц, но по такому случаю…

Чайник еще стоял на столе, бутылка, вернувшая к жизни Медоуза, была под рукой, и через пару минут Хотчкис приготовил две порции отличного пунша, «пригодного, на худой конец, для человека непривычного», как он выразился.

Мальчик попробовал пунш, похвалил его и поинтересовался, что это такое.

— Как что? Господь с тобой! Виски, разумеется! Разве не узнаешь по запаху? А сейчас мы с тобой закурим. Я сам не курю, уж много лет как не курю, ведь я президент Лиги некурящих, но по такому случаю! — Хотчкис вскочил, бросил полено в камин, помешал дрова, и пламя забушевало; потом он набил пару ореховых трубок и вернулся к гостю. — Вот, держи. Как здесь хорошо, правда? Ты только послушай, какая буря разыгралась! Ух, как завывает! А у нас до того уютно — словами не описать!

Сорок четвертый с интересом рассматривал трубку.

— Что с ней делать, сэр?

— Ты еще спрашиваешь? Уж не хочешь ли ты сказать, что не куришь? Не встречал еще такого парня. Чего доброго, скажешь, что соблюдаешь священный день отдохновенья — воскресенье.

— А что там внутри?

— Табак, разумеется.

— А, ясно Его обнаружил у индейцев сэр Уолтер Рэли [63], я читал об этом в школе. Теперь все понимаю.

Сорок четвертый наклонил свечу и прикурил; Хотчкис смотрел на него в замешательстве.

— Ты читал об этом? Видит бог! Сдается мне, ты знаешь только то, что прочитал в школе. Так как же, разрази меня гром, ты родился и вырос в штате Миссури и никогда…

— Но ведь я нездешний. Я иностранец.

— Да ну! А говоришь, как образованный житель здешних мест, даже без акцента. Где же ты рос?

— Сначала в раю, потом в аду, — простодушно ответил мальчик.

Хотчкис выпустил из одной руки стакан, из другой — трубку и, чуть дыша, с глупым видом уставился на мальчика. Наконец он неуверенно промямлил:

— Я полагаю, пунш с непривычки, всякое бывает, может, мы оба…— Хотчкис замолчал и только хлопал глазами; затем, собравшись с мыслями, сказал: — Не мне судить об этом, все слишком загадочно, но как бы то ни было, мы запируем на славу. С точки зрения сторонника сухого закона…— Хотчкис наклонился, чтоб снова наполнить стакан и набить трубку, и понес нечто бессвязное и невразумительное, а сам тем временем украдкой поглядывал, поглядывал на мальчика, пытаясь успокоить свой потрясенный и взбудораженный ум и обрести душевное равновесие.

А мальчик был спокоен, он мирно курил, потягивал виски и всем видом выражал довольство. Он вытащил из кармана книгу и принялся быстро листать страницы.

Хотчкис присел, помешивая новую порцию пунша, и не сводил с Сорок четвертого задумчивого и встревоженного взгляда. Через одну-две минуты книга легла на стол.

— Теперь мне все понятно, — заявил Сорок четвертый. — Здесь обо всей написано — о табаке, спиртном и прочих вещах. Первое место отводится шампанскому, а лучшим табаком признается кубинский.

— Да, и то, и другое — своего рода драгоценность на нашей планете. Но я что-то не узнаю этой книги. Ты принес ее сегодня?

— Да.

— Откуда?

— Из Британского музея.

Хотчкис опять сконфуженно заморгал глазами.

— Это книга новая, — пояснил мальчик — Она лишь вчера вышла из печати.

Снова сконфуженное моргание Хотчкис принялся было за пунш, но передумал, покачал головой и опустил стакан. Потом открыл книгу якобы для того, чтобы глянуть на обложку и шрифт, но тут же захлопнул ее и отложил в сторону. Он разглядел штамп музея, датированный вчерашним днем. С минуту Хотчкис нервозно копошился с трубкой, потом поднес ее дрожащей рукой к свече, просыпав при этом часть табака, и смущенно спросил:

— Как ты достал эту книгу?

— Я ходил за ней в музей.

— Боже правый, когда?

— Когда вы наклонились за трубкой и стаканом

Хотчкис застонал.

— Почему вы издаете этот странный звук?

— По-по-потому что я боюсь.

Мальчик потянулся к нему, тронул дрожащую руку и мягко сказал:

— Вот так. Теперь все прошло.

Беспокойство исчезло с лица старого поборника сухого закона, и он произнес с чувством огромного облегчения и довольства:

— Я весь трепещу, ликование пронизывает меня Восхитительно! Ликует каждая клеточка, каждый волосок — это колдовство! О, волшебник из волшебников, говори со мной, говори! Расскажи мне обо всем.

— Разумеется, если вы хотите.

— О, это чудесно! Только сначала я разбужу старуху Рейчел, мы перекусим и сразу почувствуем себя славно и бодро. Я едва на ногах держусь, да и ты, полагаю, тоже.

— Подождите. Нет нужды ее будить. Я сам что-нибудь закажу.

Дымящиеся блюда стали опускаться на стол; он был накрыт в минуту.

— Все как в арабской сказке. И теперь я не чувствую страха. Сам не знаю почему, наверное, из-за магического прикосновения Но на этот раз не ты принес эти блюда; ты никуда не исчезал, я наблюдал, за тобой.

— Да, я послал своих слуг.

— Я их не видел.

— Можете увидеть, если захотите.

— О, я бы все отдал за это!

Слуги сделались видимыми; они заполнили всю комнату. Ладные они были ребятишки — маленькие, алые, словно бархатные, с короткими рожками и острыми хвостиками; те, что стояли, стояли на металлических пластинках, те, что сидели — на стульях, кружком на диванчиках, на книжном шкафу, — дрыгая ногами, тоже подложили под себя металлические пластинки.

— Предосторожность, чтобы не опалить мебель, — спокойно пояснил мальчик, — они только появились и еще раскалены.

— Это маленькие дьяволята? — спросил Хотчкис слегка сконфуженно.

— Да.

— Настоящие?

— О да, вполне.

— Им здесь не опасно?

— Нисколько.

— А мне можно их не бояться?

— Конечно, нечего их бояться.

— Тогда не буду. По-моему, они очаровательны. Они понимают по-английски?

— Нет, только по-французски. Но их можно обучить английскому за несколько минут.

— Это поразительно. Они — извините, что я спрашиваю, — ваши родственники?

— Нет, они сыновья подчиненных моего отца. Вы пока свободны, джентльмены.