На следующий день никто не заговаривал о ночном происшествии, хотя было ясно, что все только о нем и думают. Мисс Коламба выглядела еще более мрачно, чем обычно. И когда Джуди сообщила ей, что разрешила Пенни погостить в доме Лесли Фрейн, та отделалась от нее кратким «Хорошая мысль», не произнеся больше ни слова.

Пенни пребывала в восторге. Она запаковывала в воображаемый чемодан одеяла и подушку для медвежонка по имени Бруно, своей последней фантазии.

— Только он уже не очень маленький, потому что он говорит. Слышишь, как он здорово говорит, Джуди? Он говорит, что будет каждый день приходить и играть с Джеромом и Джуди. Он любит Джерома, потому что это он мне его подарил. И еще он подарил мне для медвежонка чемодан, и одеяла, и подушку. Какой добрый, да? Мы с Бруно думаем, что он очень добрый.

Джуди вернулась назад с легким сердцем. Пенни, радостно подбежавшая к ватаге эвакуированных детей, даже головы не повернула ей вслед. Здесь ей будет очень хорошо и никакой опасности! А все остальное не важно. Эта мысль вернула Джуди утраченное было самоуважение, и девушка поняла, что теперь, когда Пенни нет в доме, ей уже не страшно. Она была вполне готова отправиться в комнату Джерома, но оказалось, что ей этого позволять не собираются. Лона выхватила у нее из рук швабру и ведро и практически захлопнула дверь у нее перед носом. Сама не зная почему, Джуди страшно разозлилась. Она удержала слова, уже готовые сорваться у нее с языка, но глаза, сверкавшие слишком ярко, явно ее выдали.

Позже Лона очень мило объяснилась:

— Сегодня я не могу никого к нему пускать. Ему необходим полнейший покой. Прошу вас, не принимайте это на свой счет. Я просто боюсь, что он начнет об этом говорить — извиняться, что вас побеспокоил, и все в этом роде. Вы же меня понимаете, Джуди, не правда ли?

Джуди чувствовала, что повела себя как полная дура.

В доме витала незримая тревога. Миссис Робине выглядела так, словно недавно плакала. Глория, немного поболтавшая с Джуди в ванной, объяснила ей причину:

— Сегодня день рождения ее дочери. Эта Мэйбл Робине оказалась очень плохой девушкой. Мама говорит, она слишком высоко метила — экзамены сдавала, стипендии получала, невесть что о себе думала. А знаешь, у нее были потрясающие волосы, черные-черные. И кудрявые, а спереди — волнистые, очень красивые. Ей никогда не надо было ни завивку делать, ничего. И огромные темно-синие глаза. Но она была плохая, вот и доигралась. Только никто так и не узнал, что это был за парень. Мама говорит, наверно, встретила кого-нибудь в Ледлингтоне. Миссис Робинс с горя чуть не умерла. И знаешь, они с мистером Робинсом сегодня поругались. Я пришла немножко пораньше и случайно и услышала. «Сегодня день ее рождения», — говорит она, ясное дело, о ком это. «Все иногда плачут». А мистер Робинс говорит: «Слезами ее не вернешь», а она: «Не говори так жестоко!» А он: «Это еще цветочки по сравнению с тем, что бы я сделал, если бы получил такую возможность!» Ну, что ты об этом думаешь?

— Я думаю, тебе лучше заняться этими кранами — это не краны, а позор! — ответила Джуди и поняла, что напрасно не сказала этого раньше.

Выйдя из ванной, она чуть не столкнулась с мисс Силвер, которая стояла у двери с пачкой мыльных хлопьев в одной руке и полудюжиной носовых платков в другой. Интересно, сколько же времени старая леди тут провела?

Во время ленча напряжение достигло высшей точки. Мисс Жанетта, сегодня особенно раздражительная, заявила, что сосиски несъедобны, потом спросила, неужто в их огороде растет одна капуста и больше никаких овощей? И почему так сильно дует?

— Робине, ты уверен, что все закрыто? Малейший сквознячок — и я слягу. Пожалуйста, проверь, нет ли где щели.

Мисс Коламба не отрывала глаз от тарелки. Мисс Силвер невинно поинтересовалась, можно ли привозить в «Приют пилигрима» рыбу из Ледлингтона. Но выяснилось, что более неудачной темы для разговора она предложить не могла. С тонким смешком мисс Жанетта ответила:

— О да, можно — мы так и делаем. Но не мешало бы подсчитать, сколько раз она оказывалась с душком. Очень бы не мешало.

— На прошлой неделе у нас была очень неплохая рыба, — проговорила мисс Дэй умиротворяющим тоном.

Но мисс Жанетту он ничуть не умиротворил. Она вскинула голову, и так резко, что все ее кудряшки затряслись мелкой дрожью.

— Лона, дорогая! Все, конечно, зависит от того, что ты понимаешь под словом «неплохой». О вкусах не спорят, но я полагаю, рыба должна быть свежей. Возможно, это ошибочное мнение, но меня так воспитали, и боюсь, теперь я уже не могу измениться. Я бы и хотела, но не представляю как.

Роджер Пилигрим все это время молча ел, а теперь расхаживал по столовой. Вернувшись от окна в дальнем конце комнаты, он вскинул голову и сказал с ноткой нервного раздражения:

— Если тебе нужны перемены, тетя Нетта, то они ждут всех нас в самое ближайшее время. И не могу сказать, что сожалею об этом. Тут было много всякой болтовни и колебаний насчет продажи дома. Но я этим сыт по горло. Я принимаю предложение Чемпиона и собираюсь как можно скорее обделать это дельце. И если хотите знать мое мнение, для всех нас это будет наилучший выход.

Потрясенные этим сообщением, его домочадцы буквально онемели. Мисс Коламба не поднимая глаз упорно продолжала смотреть в тарелку. Лона Дэй подалась вперед, приоткрыв от изумления рот, не отрывая взгляда от лица Роджера. Робине остановился на середине комнаты, его смуглое лицо застыло, руки и ладони напряглись, оцепенели, словно неживые. Только лицо мисс Жанетты сохраняло подвижность. Она закричала:

— Нет, нет! Это неправда! О, Роджер, ты не можешь! — Тут голос ее оборвался, и послышались тихие истерические всхлипывания. На нее тяжело было смотреть.

Роджер и не собирался смотреть. Он громко, пожалуй слишком громко, произнес:

— Каждое из этих слов — правда! — оттолкнул стул и вышел из комнаты, а чуть позже все услышали, как хлопнула входная дверь.

Мисс Жанетта плакала, утирая слезы салфеткой. Лона Дэй поднялась, чтобы подойти к ней. Мисс Коламба впервые подняла глаза и взглянула на сестру: