Дорожка петляла и извивалась. Джуди вписалась в поворот. Лона продолжала говорить:
— Он приехал на собственную свадьбу. Я послала ему записку прийти в мою комнату. Но он не пришел. Вместо этого он отправился к ней. Я слышала, как он сказал об этом Робинсу и вышел. Робине ушел. Я побежала за Генри и поймала его у ворот на конюшенный двор. Он разозлился, но вернулся вместе со мной в дом. Мы пошли в столовую. Я сняла со стены нож из коллекции и пообещала ему, что убью себя, если он по всем правилам не попрощается со мной. Он велел мне не быть идиоткой. Я сделала вид, будто повесила нож на место, но вместо этого положила его в карман. На мне был мой китайский жакет. Генри всегда говорил, что он мне идет. На них обычно не бывает карманов, но я сама пришила. Нож отлично в нем поместился. До тех пор я не знала точно, убью ли Генри. Я об этом думала, но до конца не решила. Если бы он был со мной нежен, я могла бы его отпустить, но он сказал мне, что Лесли Фрейн — лучшая женщина на свете, и он приложит все усилия, чтобы стать ей хорошим мужем. Это все решило. Я заставила его войти в коридор позади столовой, а когда мы там оказались, спросила: «Что это?», как будто что-то услышала. Он повернулся посмотреть в ту сторону, куда я указывала, а я достала из кармана нож и ударила его в спину. Это было очень легко… Приближается перекресток. Поезжай прямо и дальше по дороге!
Джуди охватило тошнотворное чувство бессилия. Она могла вести машину и могла слушать. Но больше, похоже, ей ничего делать не остается. Мозг ее напоминал остановившиеся часы — он был на месте, но не работал. Как будто ее выкинули из нормального, привычного мира в ночной кошмар. Здесь уже не осталось ни закона, ни доброты, ни жалости, ни одного человеческого чувства. Чудовищное, злобное эго, раздуваясь от гордости, важно выпячивая грудь, правило здесь.
Они пересекли перекресток и двинулись вверх по лесистому холму в направлении голой пустоши, раскинувшейся под облачным небом. Лона Дэй продолжала говорить. Голос ее то наполнял уши Джуди, то стихал. Иногда слова казались ей простым набором звуков, иногда же они медленно складывались в отчетливые картины — узкий коридор позади столовой… открытая дверь лифта… Генри Клейтон, лежащий на полу — недвижимый, тяжелый, страшно тяжелый… Лона тащит его…
Голос за ее спиной произнес:
— Медсестер учат управлять лифтом, а то у меня бы ничего не получилось. И, конечно, тележка оказалась очень кстати.
Тележка в подвале… Джуди ощутила тошноту, словно ее и здесь настиг холод подземелья. Мысли ускользали. Холодно… Джуди внезапно почувствовала свое тело, продрогшее и оцепеневшее, в одном тоненьком домашнем платье, несущееся вперед, милю за милей, сквозь февральский вечер. Она старалась не слушать хвастливый рассказ Лоны о том, как удачно удалось ей спрятать тело Генри Клейтона в трубу и загородить трубу мебелью.
— И я заперла парадную дверь, а ключ положила в карман, так что никому и в голову не могло прийти, что он вернулся в дом.
Но как ни старалась Джуди заслониться от чудовищных слов, жуткая картина все равно вырастала в ее мозгу.
— …и никто не мог ничего заподозрить. По крайне мере, теперь выходит, что это Робине сделал — хотя он спал, когда я запирала дверь, — потому что эта его дочка, которую он выдавал за мертвую, приходила в дом. Все бегала за Генри, несносное создание! И похоже, она видела нас в столовой. Но я об этом не знала до сегодняшнего дня. Что бы ни подумал сам Робине, что бы ни заподозрил — он ненавидел Генри и поэтому держал язык за зубами. Так что все было отлично до тех пор, пока мистер Пилигрим не вбил себе в голову продать дом. А я, разумеется, не могла этого допустить. С ним я все отлично провернула. Даже если бы колючку под его седлом нашли, со мной ее не могли связать. Мне повезло еще и в том, что он разбился насмерть. А потом вернулся Роджер и снова завел эту идиотскую волынку. Мужчины напрочь лишены разума. Конечно, он должен был умереть. Но в его случае мне не так повезло, как с мистером Пилигримом. Его как будто заколдовали. Дважды мои попытки провалились, но в третий раз все получилось. Это было очень легко. Я просто дождалась, пока мисс Фрейн спустится, и побежала наверх. Он смотрел в окно и даже не обернулся. Он подумал, что это мисс Фрейн вернулась, и спросил: «Что случилось, Лесли?» таким отсутствующим тоном. Он так и не узнал, кто его столкнул. Конечно, когда тело Генри нашлось, с этим нужно было что-то делать. Естественнее всего было заподозрить Робинса, так что я этим занялась. Я до сих пор хранила бумажник Генри, потому что всегда чувствовала: он мне пригодится, если ситуация осложнится. Едва я услышала, что дом будут обыскивать, я побежала наверх и засунула бумажник за нижний ящик комода в комнате Робинсов. А потом случилась одна вещь, которая вполне могла лишить меня равновесия. Но я сумела взять себя в руки. Должна сказать, я все-таки умница. Любой может придумать план, если у него куча времени. Но вот когда тебя застали врасплох — вот когда выясняется, чего ты стоишь на самом деле. Когда Робине подошел к двери и заявил, что хочет увидеть капитана Пилигрима, я сразу поняла: что-то не так. Я вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Робине сказал: «Послушайте, я больше не собираюсь держать язык за зубами. Вы в ту ночь были в столовой с мистером Генри. Моя дочь Мэйбл вас видела». Я ответила очень просто: «Ваша дочь Мэйбл мертва» — так и сказала А он ответил: «О нет, она не умерла. Я так сказал, чтобы прекратились пересуды. Она жива, и стоит мне ей приказать, как она приедет и расскажет все, что видела и слышала. У меня не было причин любить мистера Генри, поэтому я молчал. Но болтаться за него на веревке я не собираюсь. У вас есть время до ужина, чтобы убраться отсюда, если это вам поможет. Но это все, что я готов сделать, и намного больше того, что я сделать вправе». И он отвернулся и отправился наверх. Я дала ему пару минут, а потом тихонько скинула туфли и пошла за ним. Я услышала в его комнате голоса полицейских, приоткрыла дверь и заглянула. Они вынули все ящики из комода. Бумажник Генри лежал на куче старых бумаг. Полицейские стояли ко мне спиной, и я подумала, что было бы неплохо их тут запереть. Ключ торчал изнутри, но мне понадобилась одна секунда, чтобы его достать. Затем я вошла в соседнюю комнату. Там стоял Робине, высунувшись из окна. Конечно, я понимала зачем: он пытался подслушать, о чем говорят в его комнате полицейские.