Я кивнул, поднялся:

— Проводи меня к ней.

Я вздрогнула, когда щелкнул замок, и дверь с шипением поехала в сторону. Я только и делала, что вздрагивала от звуков. Я стояла в нише окна, прислонившись спиной к камню, и смотрела в сад. Но ничего не видела.

Я не сразу поняла, что вижу Квинта Мателлина. Здесь, в этой комнате. Глаза считывали образ, но мозг еще не получил нужный импульс. Наконец, будто опомнившись, я поклонилась, держась за стену. Я боялась упасть. За спиной господина маячил управляющий, но я не хотела даже смотреть на него, видеть самодовольное лицо с изогнутой полоской рта. Его хотелось раздавить каблуком, как жирную глянцевую гусеницу. И проворачивать, проворачивать, проворачивать, пока не останется мерзкое мокрое пятно.

Я так и стояла, согнувшись. До тех пор, пока не почувствовала под подбородком знакомые пальцы. Пришлось выпрямиться, поднять голову. Квинт смотрел мне в лицо, и с каждым мигом его тягучего молчания я умирала от страха снова и снова.

— Я рад этой новости.

Я слышала звуки, знакомый низкий голос, но не понимала смысла. Сильная рука привычно обхватила шею, большой палец поглаживал за ухом. Я понимала, что это хорошо, но…

Я подняла голову:

— Какой новости? — голос дрогнул.

Управляющий прошуршал мантией в нашу сторону и согнулся, сцепив руки с видом торговца:

— Ты беременна, Лелия. Это большая честь, — слова слипались, будто облитые сладким сиропом. Казалось, он вот-вот захлебнется этой патокой.

Я потеряла дар речи. Просто смотрела в спокойное умиротворенное лицо Квинта, в ясные глаза и не могла поверить. Значит, мои опасения оказались верными… Но что значит это одобрение? Неужели Гаар ошиблась? И… я украдкой взглянула в лицо паука и не узнавала его. Он будто сдулся, побледнел, осунулся, стал ниже ростом. В крапчатых глазах дрожало смятение. Он старался не смотреть на меня. Куда угодно, только не на меня.

Я прижалась к широкой груди Квинта, сама не понимая, что именно чувствую. Мне было спокойно. Очень спокойно и тепло. Но я смотрела на паука, не отрываясь. Неужели он просчитался?

Уже к ночи я переехала в другие комнаты. Вернее сказать, это были небольшие покои с собственной приемной, двумя комнатами, просторной ванной и открытой террасой. Они почти напоминали наши с мамой покои в доме Ника Сверта. Были ничуть не хуже, если не сказать лучше. Мира от восторга забывала закрывать рот, а моя радость была омрачена навязчивым присутствием управляющего.

Все изменилось. Теперь он лебезил передо мной, но в каждом слове, каждом жесте чувствовалась желчь. Неужели он впрямь так просчитался? Как и Гаар, он был уверен, что неожиданная новость угробит меня. Нужно набраться смелости и все рассказать. Нужно. Немного позже, когда мое положение упрочится.

Огден будто невзначай поправил край рукава своей зеленой мантии:

— Надеюсь, ты не думаешь, Лелия, что получила эти комнаты благодаря своим достоинствам?

Я склонила голову, изображая смирение:

— Конечно, нет, господин управляющий. Все это лишь благодаря милости моего господина.

Паук поджал губы:

— Эти комнаты принадлежат твоему нерожденному ребенку, никак не тебе. Помни об этом.

Я поклонилась еще ниже:

— Конечно, господин управляющий.

Теперь мне доставляло удовольствие вспоминать его лицо в тот самый миг, когда они оба вошли. Думаю, я стану часто его вспоминать. Паук вновь потрогал рукав, будто скрывал неловкость:

— Ты можешь выбрать себе служанку. Которую захочешь видеть рядом с собой.

Я выпрямилась от неожиданности. Не слишком верилось, что Огден говорил это серьезно. Я всматривалась в его лицо, искала подвох. Наконец, опустила глаза:

— Правда?

Он раздраженно поджал губы:

— Да. Но если будешь долго думать, получишь ту, которую выберу я.

Я вскинула голову:

— Гаар! Я хочу видеть Гаар.

Паук закатил глаза и направился к выходу:

— Я так и думал.

Теперь у меня не было никаких сомнений — Полита следила за мной. Упорно и неустанно. Лигурка постоянно появлялась вслед за управляющим, дождавшись, когда тот уйдет. Вот и сейчас она шмыгнула в покои, едва паук покинул их. Что ж… Я вскинула голову и смотрела, как Полита выплывала из приемной, виляя бедрами. Будто исполняла без музыки призывный танец. Мне никогда не стать такой… Но мне почему-то казалось, что от меня этого и не хотели.

Я — другая. Я — не Полита. Я — это я.

Теперь я не боялась ее злого языка. У меня было нечто, о чем она могла только мечтать. И я хотела в мельчайших деталях запомнить ее темное лицо, когда она все узнает. Как оно посереет, вытянется. Как забегают глаза. Хотела видеть ее жгучую зависть, с которой она не сможет ничего поделать. В этот миг я была так счастлива, что, казалось, будто я светилась.

Она плавно вышагивала, но я прекрасно замечала, что ее едва не трясло от злости. Она украдкой сжимала и разжимала кулаки. Полита оглядывала покои, хоть старалась и демонстративно не подавать вида. Но я замечала все. Хотела замечать.

Лигурка, наконец, подошла, остановилась в нескольких шагах. Сжала зубы и молча смотрела на меня, будто пыталась что-то разглядеть. Наконец, вскинула остренький подбородок:

— И за какие же это заслуги, криворукая?

— Видно, за те, которых нет у тебя.

Она подошла совсем близко и почти дышала мне в лицо:

— Чем ты лучше меня, криворукая? Чем?

Ее глаза увлажнились. Казалось, еще немного, и Полита просто зарыдает. Она шмыгнула носом, уставилась мне в лицо и молчала, замерев. Лишь сопела, раздувая ноздри. Наконец, встрепенулась и толкнула меня в грудь так, что я едва не упала:

— Чем ты лучше? — она снова толкнула меня, но уже не так сильно. — Чем? Я дольше тебя в этом доме. Я люблю своего господина больше всех! Больше всех здесь! Слышишь? Так, как никто никогда не любил! — она вновь и вновь толкала меня, но с каждым словом эти яростные толчки ослабевали. Она будто теряла силы. — Чем ты лучше, поганая мерзавка?!

Она взвизгнула и хотела вцепиться мне в волосы, но я успела отшатнуться. Лигурка лишь ощутимо дернула прядь. Она стояла, наклонившись, сжав кулаки. Шумно дышала и, казалось, вот-вот снова кинется.

Я выпрямилась, глубоко вздохнула. Пусть она знает! Пусть удавится от зависти!

— Потому что я…

— пошла вон! — Гаар возникла, будто из воздуха. Подбежала и встала между мной и Политой. — Пошла вон отсюда!

Я усмехнулась:

— Почему же… Пусть послушает! Раз так хочет.

Гаар молниеносно обернулась ко мне:

— Замолчи.

Она вытолкала обессилившую от злости Политу, как паршивую собаку. Вернулась ко мне. Гаар казалась бледнее, чем обычно:

— Ты с ума сошла.

Я лишь пожала плечами.

— Молчи. Молчи до тех пор, пока можно молчать.

— Почему?

Она усмехнулась:

— Потому что у остальных теперь гораздо больше поводов желать тебе зла. Ты должна быть очень внимательной и осторожной. Всегда.

На меня будто подуло холодом. Я осознала, насколько она была права. Я промолчу, но что-то колкое в груди подсказывало, что управляющий не станет молчать. Он сделал ошибку, но очень хочет, чтобы расплатилась за нее я.

Порой мне казалось, что Варий умел читать мысли. Еще с детства.

Когда мне доложили о том, что причалил его корвет, я насторожился. Дядя крайне редко появлялся здесь. Все время ссылался на недомогания, мигрени, больные ноги, старость. На все то, на что можно и удобно ссылаться старику. Сидел в своем дворце, но умудрялся все про всех знать. Он даже отказывался от официальных визитов, но порой с удовольствием и резвостью навещал кого-нибудь из старых друзей. Когда хотел. И никогда иначе.

Я сам вышел на парковку в тот момент, когда Варий выходил из корвета, опираясь на трость. Весь в белом и сиурском жемчуге, снежные волосы тщательно уложены. Он будто светился и величием не уступал Императору. Улыбнулся, увидев меня. В голубых глазах плясали азартные искры. Казалось, у него было очень хорошее настроение, и это не предвещало беды. Я обнял его, но никак не мог избавиться от засевшего внутри напряжения: