Я лихорадочно смотрела по сторонам, нашаривая взглядом что-то, чем можно ударить. Справа. Если протянуть руку, можно было достать до мраморной консоли, на которой стоял лаанский светильник желтого стекла на толстой витой ножке. Сейчас мне было плевать, что я могу, действительно, убить ублюдка. Я даже хотела этого.

Мне стоило невероятных усилий перестать сопротивляться. Я обмякла в руках Невия, как кукла. Старалась смотреть в никуда, не выдать направление своего взгляда.

Он решил, что я сдалась. На какое-то время замер, отпустил мои руки и вцепился в подбородок:

— Я думал, ты глупее.

Он склонился, укусил меня за губу и втолкнул язык мне в рот. Я едва все не испортила, пытаясь отвернуться, но вовремя опомнилась и стала отвечать, чувствуя на его губах невыносимый сладковатый привкус дарны. Твердила себе, что так надо. Надо! Надо! Наконец, осмелела, вытянула руку, схватила светильник и обрушила на голову Невия со всей силы. Удар отдался в кисть.

Он рухнул тут же, обмяк в моих ногах под звон вылетевшего стекла. Я даже не понимала, дышит ли он. Стояла, закаменев, зажав светильник в руке. И только теперь в голове забилась безжалостная мысль: только что я покушалась на высокородного. Может, убила его.

Это смерть. У меня даже нет шанса.

Я просто стояла, не в силах двинуться с места. Но заметила, что Невий начал шевелиться. Я его не убила. Может, было бы правильнее добить, пока он не поднялся? Но я уже не смогу. Сейчас уже не смогу. Теперь потекли слезы. Наконец. Перед глазами плыло. Я выронила светильник, бессильно опустила руки.

Вдруг меня дернуло, рот зажала сильная ладонь. Я даже не успела вскрикнуть, как в мгновение ока оказалась в темноте.

Я забилась, отчаянно орудуя локтями, стараясь освободиться. Через мгновение разгорелся тусклый пунктирный свет, и раздался голос, который я ожидала услышать меньше всего:

— Да успокойся же!

Я замерла, холодея. Огден — хоть я не видела его, но сомнений не было.

Он не убирал ладонь, все так же зажимал мне рот:

— Я уберу руку, но ты не станешь кричать. Хорошо, Лелия?

Я молчала.

Огден шумно вздохнул:

— Договорились? Это просьба. Просто просьба.

Я с трудом кивнула, преодолевая сопротивление его хватки.

— Как только я отпущу, ты, не мешкая, пойдешь за мной. У нас совсем нет времени. Все вопросы потом.

Я вновь кивнула.

Огден медленно ослаблял хватку, будто каждую секунду опасался, что я закричу. Наконец, убрал руку, отпустил меня и быстро пошел вглубь черного тоннеля:

— Иди за мной. Если останешься здесь — тебя быстро найдут.

Я колебалась. Верить пауку… Это казалось немыслимым, безумным. Но у меня просто не было другого выхода. Он был прав. Если останусь — меня найдут. И больше мне уже никто не поможет. Никогда. Если выбирать между Невием и Огденом… Ответ очевиден.

Я вздохнула и пошагала следом, стараясь не отставать, но в голову лезли непрошенные мысли. Нет, я совсем не думала о том, что только что произошло в покоях. Будто организм сам отсекал эту информацию, спасаясь. На это будет время после. И на горе. Сейчас меня держал страх и мощнейший адреналин, который не позволял прямо здесь рухнуть, обливаясь слезами. Сейчас я умирала от невыносимой догадки. Если я права — я больше не переживу. Сломаюсь, сдамся, ослабну.

Я думала о том, что паук ведет меня на бойню. Почти так же, как тогда, когда провел через сад. Дом изрыт тайными ходами. И не было ни малейшей гарантии, что после блужданий в этом лабиринте не откроется потайная дверь, и я не окажусь снова в тех же покоях, из которых вышла.

Но я не задавала вопросов — в них не было смысла. Просто шла, потому что только в этом незамысловатом движении находила сейчас спасение. Хотя бы надежду. Я не понимала, что движет Огденом, но как подопытное животное, заключенное в лабораторном лабиринте, хотела найти выход. Сейчас это было самой главной целью.

Казалось, мы шли целую вечность. Повороты, лесенки, скрытые двери. Наконец, паук остановился, провел пальцем по подсвеченной полочке ключа, и я увидела дневной свет, проникающий в открывающуюся щель. Дверь вела на улицу, вероятно, куда-то в сад.

Огден какое-то время постоял в проеме, вертя головой, махнул мне рукой, подзывая. Я подошла. Он указал пальцем на припаркованный в нескольких шагах глухой корвет:

— Бегом на пассажирское сидение.

Я кивнула. Больше не могла сомневаться — не было сил. Что бы ни замыслил Огден, если он увезет меня из этого дома — это уже будет лучше. Паук кивнул, давая мне знак бежать, но я помедлила. Посмотрела в крапчатые глаза:

— Прошу вас, скажите, что Невий солгал.

Огден смотрел мне прямо в лицо. Сосредоточенно, напряженно. Он покачал головой:

— К сожалению, это правда. — Я чувствовала отчаяние в его голосе. Он мгновение помолчал, лишь шумно дышал, будто давил в себе чувство. Подтолкнул меня в спину: — Скорее!

Я добежала до корвета, не пытаясь смотреть по сторонам, упала на сидение. Видела, как шумно задвигается створка двери, отрезая дневной свет.

Я сидела прямо, не шевелясь, вцепившись в край жесткой скамьи. Слушала гул двигателя, который отдавался внутри мелкой вибрацией. Корвет был старый, шумный. Дребезжал, как консервная банка. Такими пользовалась беднота. Этого старья было полно на Белом Ациане…

Я сглотнула, понимая, что думаю о каких-то совершенно неуместных вещах. Даже не могла понять, почему сейчас в эту минуту меня это так занимало. В тот самый миг, когда я должна была ослепнуть и оглохнуть от горя, утонуть в слезах.

Ведь я все это время надеялась. До тех пор, пока не задала вопрос. Больше того, я была уверена, что высокородный ублюдок солгал. Все произошло так быстро, нелепо… Я и сейчас надеялась, что паук тоже солгал, преследуя какую-то свою цель. Я уткнулась лицом в ладони, шумно задышала, стараясь сосредоточиться, выпрямилась.

Корвет набрал скорость и высоту, и прямо в глаза били мелькающие лучи света, проникающего через смотровые щели. Здесь не было стекол, глухие железные стены, прошитые пунктиром прорезей. Мелькание нагоняло панику, и я закрыла влажные глаза, отчаянно, с усилием замотала головой.

Просто все было не так. Я помнила пустоту в груди, когда умерла мама. Я чувствовала, как нечто осязаемое покидало мое тело. Такое не забывается. Едва она рухнула на пол — я уже все знала. Нет — чувствовала. Будто оборвалась какая-то нить, связывающая нас. Это было физическое ощущение. Я просто в единый миг поняла, что случилось. Я разумом надеялась, что она очнется, но внутри, отвратительным жестоким чувством понимала, что это конец, и ничего уже не будет. Это страшное понимание не оставляет шансов. Отсекает единым ударом, как палач.

Сейчас я не чувствовала этой пустоты. Место Квинта в моей груди было по-прежнему занято, заполнено. Оно отзывалось теплом. Теперь разум паниковал, но внутри разливалось неожиданное спокойствие.

Я очень боялась обмануться, но все нутро просто вопило о том, что он жив. Я положила руки на живот, погладила, будто набиралась сил от крошечной жизни. Будто хотела удостовериться, что мой малыш ощущает то же самое. Их связывает кровь — он должен чувствовать. Гаар говорит, что вселенная пронизывает все существующее, позволяя всему в мире взаимодействовать. Нужно лишь уметь ее слышать. Мне кажется, я потихоньку училась. Мы бы почувствовали.

Но мысли метались в голове, как безумные. Непоколебимая уверенность внезапно сменялась самым горьким отчаянием. Я отбрасывала собственные предчувствия, вмиг объявляла их ложными, надуманными, и слепла от слез. Эти терзания измотали меня. Настолько, что я чувствовала себя совершенно раздавленной физически. Я сидела на скамье обессиленная, размякшая, смотрела в пол и боролась с приступами тошноты. Но сейчас я была благодарна собственному организму. Мне стало так плохо, что это отвлекало от мыслей. Сейчас я думала только о том, чтобы кончилось это движение, тряска, гул, мелькание света. Я мечтала лечь в кровать и закрыть глаза.