Дверь пискнула и с шуршанием поехала в сторону — вернулась Гаар с пирожными. Я повернулась и не сдержала судорожного вздоха. Инстинктивно вскочила. На пороге приемной стоял Невий. Бледный, словно мел, щеки в лихорадочных красных пятнах. Я опомнилась и поклонилась, низко опуская голову. Я обязана кланяться ему, как бы это ни было противно. Он молча сделал несколько шагов. Я слушала стук каблуков, легкое шуршание мантии. Эти звуки оглушали. Я будто обрела чувствительность Гаар и глохла от малейшего шороха.

Невий остановился в нескольких шагах. Я видела носы его начищенных сапог, синий шелк, лежащий на мраморе.

— Ты не поздравишь меня с возвращением?

Я с трудом сглотнула, сцепляя руки на уровне живота:

— С возвращением… господин.

Это слово не хотело срываться с губ. У меня был лишь один господин. Один. И я не принимала других. Невий был лишь избалованным высокородным ублюдком. Не больше. Я почувствовала на лице чужие пальцы. Другие пальцы. Эти — отвратительно пахли дарной. Совсем свежий запах, будто он выбросил омерзительную красную сигарету прямо на пороге этих комнат. Я вдыхала, борясь с желанием отвернуться. Вонь будто проваливалась в гортань, и меня начинало мутить. Желудок резануло спазмом. Я постаралась чаще глотать и глубоко дышать, тело тут же бросило в пот. Сейчас я мечтала только о том, чтобы он убрал руку, избавил от невыносимого запаха. Иначе меня могло попросту вывернуть. Я никогда не чувствовала эту вонь острее, чем сейчас.

Ублюдок будто понял, убрал руку, но пристально смотрел мне в лицо. В его черных глазах не было видно зрачков, но я не сомневалась, что они были расширены. Дарна мутит разум. Превращает безумцев в чудовищ.

Его рука коснулась моей талии:

— Говорят, я должен поздравить тебя.

Я молчала, но ему и не нужен был мой ответ. Невий просто наслаждался моей беспомощностью.

— Ты возвысилась, Лелия, — голос окрасился омерзительной приторностью, так не свойственной этому выродку. — Как тебе это удалось?

Я снова молчала.

Он провел пальцами по моей щеке, вытянул губы, будто раздумывал:

— Смазливое лицо… — он шумно выдохнул, покачал головой сам себе, — … нет. — Рука метнулась вниз, и он без жалости ущипнул сосок: — Отменные сиськи? — Вновь покачал головой: — Нет… Щель между ног? — Невий даже скривился: — Нет… Это есть у всех, этим не удивить.

Я попятилась, но уперлась в стену у окна. Отступать было некуда. Его рука нырнула под платье и оглаживала мое бедро. Я уперлась руками в его грудь и попыталась оттолкнуть:

— Прошу, не надо, господин. Сюда в любой момент может войти ваш отец. Он будет недоволен.

Ублюдок лишь придавил меня к стене, а рука уже сжимала зад:

— Сейчас мой отец очень занят. Ему не до тебя. Можешь мне верить.

Плевать на то, что он — высокородный господин. Это было невыносимо. Я не могла терпеть этих касаний и отбивалась в полную силу, но это было пустой попыткой. Силы оказывались не равны. Невий лишь сильнее прижал меня к стене, и я почувствовала на животе его ладонь.

— К тому же, нет ничего постыдного в моем желании поздравить тебя. Он здесь, да? — Он смотрел на свою руку, которая с силой шарила по моему животу: — Мой брат… Или, может, сестра? — Он вновь вытянул губы, будто раздумывал: — Нет… конечно же, это брат. Мой высокородный брат. Я буду очень любить его. Обещаю.

Мне казалось, я умираю. Я цепенела, слушая эти слова. Они ползли, как змеи, имея лишь одну цель — смертельно ужалить. Я вцепилась в его руку, отчаянно стараясь скинуть, будто одно только небрежное касание могло причинить вред моему ребенку. Я была готова впиться зубами, если понадобится. Могла бы даже убить. Лишь бы защитить, оградить, избавить.

Невий внезапно отстранился. На губах играла усмешка, в глазах таилось снисхождение:

— Ну, что ты! Разве брат может причинить вред брату? Или его матери? — Он покачал головой: — Конечно, нет. Ты удостоилась великой чести, Лелия. Не разочаруй нас. Ты носишь ребенка, принадлежащего высокому дому. Береги его, как самое великое сокровище. И он вознесет тебя до небес… Может быть. — Он замолчал, смотрел на меня, потирая подбородок. Вдруг покачал головой, вздохнул: — Но есть одна мелочь… Мой отец чтит наши законы и традиции. Знаешь, что принято в таких случаях?

Я молчала. Понимала, что сейчас ублюдок озвучит нечто такое, от чего перехватит дыхание. Даже если это окажется ложью. Хотелось заткнуть уши, но я была не в силах пошевелиться.

— От матерей узаконенных полукровок принято избавляться. Отсылать, как можно дальше, чтобы оборвать недостойную связь. Некоторые поступают наверняка… — Невий красноречиво провел большим пальцем поперек своего горла. Только идиот не поймет этот жест. — Мера с гарантией.

Я сжала кулаки:

— Все это не правда.

Он кивнул:

— Для кого как. Но мой отец слишком уважает свой высокий дом и чтит традиции. — Невий направился к выходу, но через несколько шагов остановился, обернулся. Лицо выражало самое искреннее благодушие: — Но ты не думай о плохом, Лелия. Говорят, в твоем положении нужно больше радоваться. Побольше приятных мыслей.

Ублюдок, наконец, вышел. А я обхватила себя руками и съехала на пол по стене. Я отказывалась верить в то, что услышала.

Не знаю, как я сдержался.

Огден протиснулся в дверь, а у меня было лишь одно желание — приложить о стену его лысеющий затылок. И я мучительно жалел, что Огден не был мне ровней. Чистокровный свободный имперец — этого было ничтожно мало, чтобы опуститься до мордобоя. Но хотелось так, что чесались кулаки.

Он понял неладное уже по одному моему взгляду — слишком хорошо знал. Сжался, подтянул руки, превращаясь в уродливого испуганного грызуна. Глаза бегали, а лицо покрылось испариной и лоснилось. Знал ли он причину? Возможно, догадывался. Точнее, наверняка. Никогда не поверю, что этот делец, знающий дом от и до, что-то упустил. Хотя бы не предугадывал. И тем нелепее казался его поступок.

Он присеменил к моему столу, поклонился так низко, будто хотел вымести волосами пол. Наконец, разогнулся, но так и остался сгорбленным, сжатым.

— Вы звали, мой господин…

Я вцепился в подлокотники кресла. Чтобы не сорваться.

— Теперь рассказывай все.

На его лице сначала отразилось непонимание, потом испуг:

— О чем вы хотите услышать, ваше сиятельство.

Я подался вперед:

— О том, как и где принц Эквин видел мою рабыню.

Клянусь, он задрожал. Лицо мертвенно побледнело, но следом налилось кровью, став пунцовым. Зеленая мантия добавляла нездоровые отсветы. Вены на висках вздулись. Мне казалось, его вот-вот хватит удар, и это не было игрой. Наконец, он взял себя в руки:

— Это случилось сразу после вашего отъезда, ваше сиятельство.

— Я уже догадался. И теперь хочу услышать правду, которую ты скрыл от меня, Огден. Скрыл… Имея умысел.

Его будто ударило током. Он вздрогнул всем рыхлым телом, с неожиданным проворством обогнул стол и повалился мне в ноги, хватаясь за сапоги. Это было… омерзительно. Недостойно.

— Умоляю, простите меня, мой господин. Все мои помыслы, все мои поступки служат лишь благу вашего высокого дома. Вашему благу, ваше сиятельство, благу вашего высокородного сына и наследника.

Огден вел себя дико. Он был виноват — это бесспорно. Но он был свободным имперцем, имеющим высокое положение. Он мог опуститься передо мной на колени, но даже в этом жесте должно быть достоинство. Мы все перед кем-то склоняемся, признавая силу и власть. Лишь Император от этого избавлен. Но всему есть предел. Не каждый раб позволит себе такие жесты, какие позволял мой управляющий. Я был о нем лучшего мнения.

Я убрал ногу, освобождаясь от его цепких пальцев, чувствовал брезгливость:

— Как моему благу может служить вранье?

— Не вранье! — Огден отчаянно тряс головой, все еще стоя на коленях. — Не вранье, мой господин! Я лишь пытался сохранить мир в вашем доме. Уберечь от разлада с вашим высокородным сыном. Я пекся о вашем покое.