— Как проходит лечение сына? — моя реальность теперь далека от той девушки, которая очаровала, пленила, зацепила.

— Наверное, нормально, — бубнит Оксана, опуская глаза. — Я еще не звонила, а Майка лишний раз не побеспокоит. Все в себе держит, все на себе.

— Это падчерица?

— А? — непонимающе на меня смотрит. Несколько секунд уходит на то, чтобы осмыслить мой вопрос. — Ну да. Падчерица. Любит Савву.

— Будет хорошей матерью своим, — формально замечаю, доставая мобильник.

— Это в ней есть. Савве в этом плане повезло. У них это взаимно, что не удивительно. Одной крови как никак.

— Ну так брат и сестра по отцу, — нахожу счет Оксаны, перевожу всю сумму, которую должен ей отдать после рождения детей.

— Ну да, — как-то вяленько соглашается, я поднимаю глаза.

Что-то в этой истории не так. Неправильно. Не понятно. Странно. Может быть стоит над этим подумать. Уверен со временем я бы нашел ответ, что меня корежит в разговорах с этой женщиной, но не нужны мне ее проблемы и тайны ее семьи. И не чувствую я от нее тепла, беспокойства, тревоги за сына, который болен. Которого, почему-то, окружает заботой сестра, заменяя ему мать.

— А сколько лет падчерице?

— А с какой целью ты спрашиваешь?

— Просто интересуюсь, — пожимаю плечами, прячу телефон в карман пиджака. На мобильник Оксаны приходит сообщение, она берет его в руки, читает, потом вскидывает на меня глаза.

— Тут немного больше, чем оговорено.

— У меня хорошее настроение. Спасибо за сотрудничество, Оксана, надеюсь полученная сумма поможет твоему ребенку, — встаю, возвращаю стул на место. Возле двери меня Оксана окликает:

— Натан! — оборачиваюсь, она нервничает, глаза бегают из стороны в сторону. — Как ты назовешь детей? Если это не секрет.

— Оксан, — улыбаюсь, берясь за ручку. — Это уже история без тебя. Удачи.

Мальцева нервничает. Очень нервничает и свою нервозность не скрывает. Бесстрастно наблюдаю за сотрудниками лаборатории. Сегодня результат будет известен. Я бы мог попросить сделать тест в роддоме, но опасаюсь, что анализы подделают. Мне уже везде мерещится обман.

В моей практике не раз приходилось обращаться к генетической экспертизе. Когда люди разводятся, особенно богатые люди, они до последнего буду отрицать или доказывать, что дети родные-неродные. В таких ситуациях мне всегда больше всех жалко именно детей. Особенно подростков, которые понимают, что делят родители, понимают, что являются разменной монетой в разборках. Жаль, что у взрослых, ослепленных обидой, злостью, алчностью, не хватает порой времени и чуткости заглянуть в глаза своим наследникам и увидеть их боль. Боль, которая раздирает на куски, ломает на части, разбивает на осколки.

— Вы сомневаетесь в том, что это ваши дети? — не выдерживает Оксана Львовна.

— Я вообще не понимаю, почему вы тут находитесь? Ваша роль закончилась на той самой минуте, когда Оксана начала рожать, — давлю доктора взглядом.

— Что вы сделаете, если она окажутся вам неродные? — удивленно вскидываю брови. Однако, Мальцева бесстрашна.

— А они неродные? — изгибаю бровь, смотря Оксане Львовне в глаза. Выдерживает, более того, упрямо приподнимает подбородок, всем своим видом показывая, что оскорблена недоверием.

— Родные, но просто интересно, что бы было, если окажись они неродными.

— Я бы вас и центр, в котором вы работает, как минимум, засудил. Потом потребовал лишить вас медицинской практики. Центру пришлось бы вытерпеть ряд проверок. И, конечно, моральный ущерб. Так что в ваших интересах, чтобы дети оказались мне родными, Оксана Львовна, — уничтожающе окидываю побледневшую Мальцеву с ног до головы, отхожу в сторону.

В течение дня жду подвох. Мне кажется, что вот-вот подозрения оправдаются и дети не мои. Постоянно прокручиваю все прошлые разговоры, пытаюсь вспомнить мимику Мальцевой в той или иной ситуации. Виню себя, что где-то дал слабину, не подошел к вопросу выбора центра и врача более ответственно. Нужно было не на Никольскую опираться, а самому все узнавать, собирать данные. Это, конечно, затянулось на какое-то время, но итог был другой, я не сидел бы сейчас дома и не переживал.

— Натан Якович, результаты готовы, можете подъехать, — официально равнодушно мне сообщает администратор через семь часов. Хочется попросить тут же мне сообщить этот самый результат и прекратить мои мучения, но это не по уставу, не разрешено. Поэтому сомнения продолжают меня грызть изнутри.

Как в тумане, доезжаю до лаборатории, на автопилоте захожу в здание. Меня просят подождать несколько минут. Эти минуты длятся целую вечность. Из-за нервов не замечаю, как начинаю дергать ногой, жевать губу, постоянно поглядываю на стрелки часов.

Может уйти? Не узнавать? Забить? Закрыть глаза и плыть по течению?

Мне очень хочется занять позицию страуса. Только прятаться это не в моем характере.

— Натан Якович? — подходит девушка в белом халате, улыбается. Облизываю моментально пересохшие губы, слегка подрагивающей рукой забираю протянутый мне конверт. Умудряюсь кивнуть и поблагодарить улыбкой.

Сажусь обратно на стул, смотрю на стену, пытаясь понять, а нужно ли мне все узнавать до конца. И все же вскрываю, так как знаю, позже меня все равно одолеют мысли по поводу ДНК.

99%

Облегченный вздох вырывается из груди, расслабляюсь и опираюсь о спинку стула, прикрыв глаза.

99%

Улыбаюсь, провожу ладонью по лицу, стирая с углоков глаз внезапную влагу. Сердце учащенно бьется в груди, трепещит и не верит до конца, что худшее не оправдалось.

Теперь можно уверенно начинать новую жизнь. Теперь у меня есть Матвей, Марина и Вера Семеновна. Моя семья.

Устало вздыхаю, глушу машину. Забираю с соседнего сиденья папки, на выходные нужно поработать. Последние месяцы моя жизнь крутится между работой и домом. Меня в принципе никуда не тянет, больше домой, потому что там ждут.

В доме тихо. Пристраиваю на краю стола в холле папки, не спеша поднимаюсь на второй этаж. Прежде чем направиться в свою спальню, я заглядываю в детскую. Царит полумрак, на стенах с холста сонно на меня поглядывают нарисованные медведи, в комнате влажно, так как бесшумно работает увлажнитель, никакого беспорядка и хаоса, под ногами не хрустит забытая игрушка.

Подхожу к кроваткам, любуюсь детьми. Матвей спит в позе звезды, скинув в себя одеяльце. Заботливо его накрываю, хмурит свои темные бровки, причмокнув. Марина спит на бочку, в позе эмбриона, в отличие от братца, любит быть под одеяльцем. Немного его сдвигаю, чтобы маленький носик свободно дышал. Дочь вздыхает.

Они родились в один день, но с первого взгляда не скажешь, что это двойня. Разные. Матвей темноволосый, сероглазый, с моей мимикой и настроением. Он, как и я, не любитель шумных компаний, ему дай где-то в одиночестве поковыряться с интересной игрушкой. Марина русоволосая, возможно, позже потемнеет, глаза с темно-синего цвета перешли на зелено-карие. Вечно в ней мне мерещится Майя. Я каждый раз напоминаю себе, что не нужно фантазировать о невозможном, Марина и Матвей никак не могут быть рождены от ее клетки. Я ведь лично сам видел донора-девушку, которая подписывала документы. И это точно была не Майя.

И все же дети, мое — все. Глядя на них, невозможно не улыбаться. Они стали для меня маяком в море-жизни, я постоянно ориентируюсь на них, выбирая цель на будущее, планируя свои свободные минуты. С появлением детей я с Русланом стал редко видеться, а вот на фоне отцовства сблизился с Эмином Умаевым. Оказывается, разговоры о детях могут быть вполне увлекательными. Не в стиле мамок, обсуждающие «а мой сел в два месяца», «а мой побежал в полгода», «а мой в год говорит по-английски», а вот как-то сдержанно обсуждая трудности перевода крика ребенка, испытывать гордость за то, что твой карапуз с восторгом размазывает кашу по пластиковому столу, сидя в кресле для кормления.