— Ну, Петр, айда вниз!.. Выберем место для ночлега.

— «А, это вы?» — сказал калкан,

— «Мы, дружище! Мы!»

— «Ну что, нашли то, что искали?»

— «Пока нет. Но найдем!»

— «Если не помешают акулы», — рассудительно добавил калкан.

— «A-а, что нам акулы! — Юра с деланной беспечностью махнул рукой. — Акулы нам не могут помешать, но, если говорить откровенно, они нам досаждают!»

— «Вам что! У вас есть чем защищаться!» — сказал калкан.

— «Да, в обиду мы себя не дадим!»

— «А у нас единственная защита — это поплотнее вжаться в песок, сделаться как можно менее заметными»,

— «Это тоже неплохая защита. Мы называем ее мимикрией».

— «Твой друг уже спит!» — заметил калкан. — А я вот сплю плохо. Все время надо быть настороже, чтобы не проглядеть опасность!».

— «Знаешь, калкан, я много думаю о том, что ты мне рассказал о своих сородичах. Ты многое помнишь. Расскажи еще что-нибудь интересное!»

«На память я не жалуюсь, — не без гордости ответил калкан. — И рассказывать люблю… В прошлый раз я говорил тебе о том страхе, в котором держали нас акулы, барракуды, зубатки, морские окуни. Они находили нас всюду, куда бы мы ни прятались. Печаль и скорбь стали нашими вечными спутниками…

Как-то в наши края заплыл веселый, никогда не унывающий тунец. И то сказать, с чего унывать! Он быстрый, от любой акулы уйдет, не то, что мы, несчастные… «Братцы, что носы повесили! — воскликнул он. — Жизнь прекрасна! Долой печаль — она мешает наслаждаться жизнью! Долой скорбь — она уродует ваши души! Будьте оптимистами! Чему быть — того не миновать! Все к лучшему в нашем далеко не лучшем океане. Кто может сказать, что я тоже жертва? Мне приходится постоянно остерегаться облав, которые нам, тунцам, устраивают акулы. Жизнь тунца полна тревог. А разве по нас это видно? Я знаю, Кархародон и его подручные, — а их у него тьма-тьмущая! — хотят, чтобы все рыбы в океане жили по принципу: «рыба рыбе враг!» Нашим поработителям выгодно, чтобы часть нашей ненависти к ним перекинулась на других рыб, таких же обездоленных, как и мы сами. Тогда кархародонам легче было бы жить и править в океане. Мы все это знаем… Так будем, друзья, жизнерадостны назло нашим лютым врагам! Берите пример с нас, тунцов! Кто нас только не жрет, ха-ха-ха! Все, у кого острые зубы и широкая пасть! А нашим сестрам-скумбриям приходится и того хуже. Ну и что? Все равно мы веселы и толсты, потому что у нас жизнерадостный характер. Тунец — это весельчак, неунываха! Ха-ха-ха!

Призываю вас, друзья калканы, презреть удары судьбы… кха-кха!»

Тут тунец осекся, его глаза округлились, и он обеспокоенно стал оглядываться, готовый немедленно скрыться. Все стало понятно, когда мы увидели, что за кустом горгонарий притаился лоцман, подлый шпик, презренный доносчик… Он понял, что его обнаружили, и кинулся к акулам. Всем нам стало не по себе. Еще бы! Лоцманы — самые надежные осведомители Кархародона и его зубастой клики.

Тунец заторопился-по своим делам, а нами еще больше овладели тоска и чувство безнадежности. Нас томила неизвестность…

Ночью снова прошел сильный тропический ливень. Юрка проснулся от бурного монотонного шума, доносившегося с поверхности океана. Там, казалось, кипел огромный котел. Время от времени подводный мрак озарялся ярким сиянием — наверху ночную темень вспарывали ослепительные молнии. Ливень прибил, пригладил размашистую океанскую зыбь. Вода почти не двигалась, заросли водорослей и буйные кусты горгонарий неподвижно толпились вокруг песчаной площадки.

…Ребята неторопливо плыли на глубине около пяти метров. Солнечные блики весело играли на кораллах, водорослях, камнях, на песке, в котором странно мерцали глаза звездочета. Вода была столь прозрачной, что коралловые рыбки четко различались даже на тридцатиметровой глубине. Из синей бездны всплывало огромное количество медуз, мелких и крупных. Они, едва пошевеливая краями полупрозрачных — с розовым и фиолетовым оттенками — зонтов, направлялись к поверхности, предвещая тихую, солнечную, безветренную погоду. Петя весело и беспечно носился со своей кинокамерой, снимал каждую рыбешку, каждый красивый уголок среди скал. Его беспечность привела к тому, что он запутался в длинных нитевидных щупальцах физалий. Юре пришлось вмешаться, чтобы освободить приятеля от цепких узлов.

— Они не повредили мне костюм? — встревожился Петя.

— Нет.

— Очень уж красиво сегодня — и ни одной акулы! — восторгался Петя.

— Ну вот, я так и знал! — воскликнул Юра упавшим голосом.

— Что «знал»? — спросил Петя, да так и застыл с открытым ртом.

Вокруг них, в какую сторону ни посмотришь, кружились акулы. Их движения были нервны, но целеустремленны. Центром их внимания были мальчишки — это не вызывало сомнений. Кольцо постепенно сужалось. Появилась и Мако.

— Плохи наши дела! — прошептал Петька. — Теперь все…

— Спокойно, Петька, что-нибудь придумаем… Они сыты, смотри, как их всех расперло… Сразу набрасываться не станут.

Юра мучительно думал, как вырваться из акульей осады.

Вдруг акула-лисица насторожилась. Она прислушивалась, пока не обратила на себя внимание Мако.

— «Что ты там слышишь?» — спросила Мако.

«Мне кажется, сюда плывут косатки».

— «Косатки?! Откуда им тут взяться? Еще утром их здесь не было!»

Мако испугалась. С косатками шутки плохи. Их хитрость равна их силе, а кому не известно, что в силе косатка уступает разве что одному кашалоту! Мако подумала о том, как бы незаметно скрыться, так, чтобы остальные акулы не заметили ее трусливого бегства. Она могла бы повелеть всем акулам немедленно рассеяться, но тогда у нее самой осталось бы меньше шансов на собственное спасение. Мако строго посмотрела на акулу-лисицу и прошипела:

— «Тише! Что орешь на весь океан?! Ты действительно слышишь косаток? Не ошибаешься?»

— «Не ошибаюсь! Они уже близко!»

— «Хорошо, — сказала Мако. — Я скажу остальным акулам, что мы уединяемся, чтобы посовещаться, а сами незаметно улизнем!»

— «Уже поздно!»

— «Что значит поздно?»

— «Да вот они, косатки! Они уже окружили нас!» — крикнула лисица и рванулась в глубину.

Мако бросилась вслед за нею, но сверху стремительной глыбой свалилась косатка, ужасные зубы которой сомкнулись на загривке акулы.

— Что это, Юрка? — спросил Петя. Акул вдруг охватила отчаянная паника, они заметались, сбились в кучу. Со всех сторон на них налетели косатки и дельфины…

Это было ужасное побоище. В нем погибло около четырех десятков крупных акул. Косатки и дельфины окружили их тесным кольцом, не позволяя вырваться из круга смерти. Впрочем, небольших акул, таких, как суповая, кошачья, кунья, косатки выпускали…

Перед Юркой появился дельфиненок и пытливо уставился на мальчишку сквозь стекло шлема.

— «Я очень боялся, что мы опоздаем!»

— «Так это ты привел косаток и дельфинов?»

— «Я! — сиял дельфиненок. — Дельфины сразу решили выручить вас, но косатки… их пришлось упрашивать!»

— «Ну, молодец, малыш!»

Пока Юра разговаривал с дельфиненком, побоище закончилось. На дне лежали убитые косатками акулы: синие, мако, тигровые, молоты… Одна из косаток, чья голова была покрыта (множеством шрамов, приблизилась к ребятам.

— «Что, натерпелись страху? — спросила она. — Мы, кажется, поспели вовремя…»

— «Мы вам очень благодарны, — сказал Юра. — Акулы готовились убить нас, и, если бы вы немного опоздали, нам пришлось бы нелегко!»

— «Мы рады были помочь. О нас в океане чего только не говорят, но людей мы не обижаем. Мне кажется, что мы, косатки, и вы, люди, — дальние родственники».

— «Дельфины — тоже родственники людям!» — сказал старый дельфин Карро.

— «Возможно, — согласилась косатка. — Мы-то с вами, дельфинами, родственники несомненные, хоть вы и терпите иногда от нас всяческие притеснения, особенно в голодные годы, не правда ли?»

— «Что правда, то правда… Косатки иногда очень сильно обижают дельфинов, а ведь мы — их меньшие братья!» — грустно сказал Карро.