Юрка спросил мормируса, слышат ли эти рыбешки барракуд.

— «Куда им! — воскликнул мормирус. — Вот посмотри…» Он подплыл к стетоюлису, самому крупному в стае, что-то сказал ему. Тот на мгновение замер, будто напоролся на щупальца физалии, затем неожиданно взвизгнул. Рыбешек охватила паника. Они в беспорядке заметались перед гротом, и через минуту все вокруг словно вымерло.

— «Я им сказал, что нас преследуют барракуды… — мормирус улыбнулся, но в его улыбке была тревога. — Барракуды промчались мимо… Их очень много… Они поверяли наш след и выслали во все стороны дозорных. Если дозорные не обнаружат нас, стая рассыплется и начнет прочесывать местность. Тебе тоже надо спрятаться. Может, они уплывут дальше».

— Знаешь, мне кажется, что мы в океане живем уже целую вечность, — заметил Петька. — А всего-то четвертый день проходит. Домой хочется. И пить.

— Я тоже пить хочу. Подожди, пока все уляжется, тогда всплывем…

— Барракуды — это крупные хищники?

— Нет… мелочь… До трех метров.

— Хорошо, что нам подвернулся этот грот, — сказал Петька, пытаясь погладить мормируса.

Юрка проснулся от неумолчного стрекотания. А во сне он видел широкий луг с чуть подпаленной травой и облетевшими стрелками одуванчиков. Августовское солнце плавилось в безоблачном небе. Ласточки с пронзительными вскриками шныряли над прудом, ни на минуту не умолкали в траве кузнечики.

В открытые глаза хлынула сказка. Огромное солнце вставало из-за горизонта, спеша увидеть, как улегся над океаном мертвый штиль. В глубинах океана до самой границы между светом и тьмой все радовалось солнцу. Заросли слегка колыхались в царственном покое; тысячи разноцветных рыбок носились в воде; на фоне ярко-синей бездны плыли, как на воздушном параде, прозрачные зонты медуз.

Петька плавал в этом умиротворенном безмолвии, и его кинокамера умолкала лишь на короткий миг, когда надо было сменить кассету. Он остановился возле гигантского многоколючника и, пока рыба заинтересованно изучала незнакомца, заснял его со всех сторон.

Дельфиненок лакомился моллюсками — раковины звонко хрустели на его зубах. Мормирус стремительно наскакивал на крохотных рачков.

Из расселины показалась оранжево-желтая голова мурены. Хищница схватила проплывающую мимо рыбешку — на мгновенье сверкнули острые, изогнутые клыки, — и снова спряталась в убежище.

Петька не успел ее заснять, приблизился к норе.

— Не вздумай туда руку совать! — крикнул Юра, показываясь из грота.

Петька опасливо отодвинулся, пересек лужайку, и кинокамера застрекотала снова, вспугнув стайку рыб- носорогов. Они отпрянули и тут же, как ни в чем ни бывало, облепили другой коралловой куст, обкусывая мелкие веточки.

Петька оторвался от видоискателя и удивленно уставился на рогатых, с бессмысленно выпученными глазами, рыб.

— Что они делают?

— Ты же видишь — отламывают кусочки коралловых веток, в которых живут моллюски-черви. Носороги перетирают кораллы зубами и заглатывают. Это их ос…

Юрка не успел договорить. Сверху на них что-то обрушилось. Сильный удар разбросал ребят в разные стороны, вода взвихрилась и помутнела. Оглушенный Юрка вскочил на ноги, инстинктивно хватаясь за копье. На крутом вираже, метрах в двадцати от них, голубая акула начинала атаку.

Петька, как только увидел акулу, бросился к гроту. Он отчаянно барахтался, продираясь сквозь заросли.

Акула заметила убегающего, изменила направление и бросилась за Петькой.

— Петька, стой!

Петька так и не понял, что акулы предпочитают бегущих. По тому, как шевельнула акула челюстью, можно было понять, что теперь она обязательно пустит в ход зубы.

Юрка оцепенел — акула была в двух метрах от Петьки. В тот самый миг, когда хищница раскрыла зубастую пасть, налетели дельфины. Их черные, стремительные, как торпеды, тела закружились вокруг хищницы и ошеломили ее. Дельфины нападали снизу, сверху, сбоку, острые зубы их вонзались в мускулистые бока акулы. Это был вихрь атакующих тел. Юрка восторженно закричал. Потом, выставив копье, тоже бросился на акулу. Огрызаясь, словно медведь, затравленный собаками, акула помышляла только о том, как бы избавиться от рассвирепевших дельфинов…

Прохладное дыхание утра ворвалось под откинутые стекла гермошлемов. Мертвый штиль совершенно преобразил поверхность океана. Солнце едва поднялось над горизонтом, купаясь в собственных лучах.

— Как ты думаешь, далеко они погнали акулу? — спросил Петька.

— Можешь быть уверен — они ее уже прикончили.

В стороне, противоположной солнцу, показались черные точки. Одна… третья… десятая… Как по команде, дельфины взвивались в воздух и по крутой траектории почти без всплеска врезались в воду.

Вскоре резвые, шаловливые животные с умными глазами окружили ребят. Юрка подумал, что у обыкновенных зверей такого умного выражения глаз не бывает. Всепонимающие глаза у собак, но у дельфинов они совершенно необычны: в них светится такое любопытство, они так доброжелательно подмигивают, что нельзя отделаться от ощущения, будто под гладкой коричневой шкурой морского млекопитающего скрывается очень добрый и хитрый человек.

Годовалая афалина подплыла к Петьке, и он погладил ее. Дельфиненок прижался к Юрке, распластавшемуся на волнах лицом к солнцу, и с любопытством наблюдал, как Юрка достает из водонепроницаемой сумки транзисторный приемник. Непривычно громкий поющий голос взлетел над волнами.

Афалина оторопела и пугливо отодвинулась. Другие дельфины тоже насторожились, но увидев, что ребята спокойны, стали недоуменно переглядываться.

А когда над океаном полилась грустная мелодия виолончели, дельфинов нельзя было узнать. Они тесным кольцом окружили ребят, задние напирали на передних, каждому хотелось быть поближе к непонятному источнику прекрасных звуков… Дельфины возбужденно хрюкали, повизгивали, толкались.

Старый дельфин толкнул Юрку в плечо. Юрка щелкнул тумблером логофарма.

— «…так ты меня узнал или не узнал?»

— «Это ты, Карро! Здорово же досталось от вас акуле!»

— «Вы, как всегда, ведете себя беспечно. А мои сородичи! Посмотри, как они преобразились! Услышали музыку и все с ума посходили».

— «Я рад, что дельфины любят музыку».

— «Давным-давно, когда я впервые услышал музыку, я тоже чуть не помешался… и долго гнался за небольшим белым пароходом. Люди на нем были веселые, и один человек по вечерам извлекал музыку из черной продолговатой штуковины, не знаю, как она у вас называется…»

— «У людей много «штуковин», из которых можно извлекать музыку».

Карро задумался.

— «Та штуковина была немного похожа на электрического ската. Человек держал ее за тонкий конец, а другим упирался в подбородок. В другой руке он держал тоненькую палочку…»

— «А-а! Должно быть, скрипка!»

— «Не знаю. Много дней и ночей плыл я за белым пароходом и очень тосковал, когда человек переставал извлекать музыку. Музыка делала меня великим и сильным, хотя я еле-еле шевелил плавниками от голода и усталости. Я боялся отстать от парохода, поэтому не думал о пище. А потом показалась земля. Там стояло много пароходов, я испугался и вернулся обратно к своему стаду… Я люблю людей. Люди и дельфины у самых древних истоков жизни были братьями…»

— «Может быть…»

— «Вы живете на том острове, с которого взмывают в небо огромные серебристые, извергающие гром, птицы?»

— «Да, там есть аэродром».

После недолгого молчания дельфин сказал:

— «Вам долго придется плыть к своему острову. Жаль, что бродяга-кашалот до смерти перепугал финвала, и тот умчался в сторону заходящего солнца. Но мы надеемся вам помочь. Как — пока умолчу. Это будет «сюрприз».

— «Спасибо, Карро!» — ответил Юрка и стал думать, что за сюрприз готовят дельфины.

Дно, на которое опустились ребята, еще хранило следы недавнего землетрясения. Разломы пластов лишь слегка затянуло илом, кое-где успела разрастись дазия, ярко-красная водоросль с бахромчатыми листьями. Пока Юрка внимательно изучал скалы, Петька тем временем всплыл на поверхность и сменил кассету. Зарядив кинокамеру, он захлопнул гермошлем и на несколько минут распластался на воде, подставив затянутое силиконвинилом тело жаркому солнцу. Под воду уходить не хотелось. Он проводил тоскующим взглядом пролетающих птиц. Огромная медуза, загребая краями студенистого зонта, поднялась к нему из глубины, но, едва коснувшись его ноги, поспешила обратно.