Наконец, где-то за час до заката, мы сделали все, что смогли. Сэм подозвал Эда, Натали Вэн и ее заместителя, Фарбера.

— Пора, — сказал Сэм. — Уводите людей отсюда. Чтобы все, кто не участвует в бою, ушли как можно дальше в течение получаса.

— Полчаса, — сказал Фарбер. — Ну, наверное, надо бы сверить часы.

Мы уставились на него.

— Шутка, — смущенно сказал он. — Поскольку у нас здесь нет часов.

— Я был в Аду, на самом деле, — сказал я. — И знаете что? Лучшими комиками там были немцы.

Он с деланным возмущением поглядел на меня, и я улыбнулся. Недолго, всего пара секунд нормальных человеческих чувств. Надеюсь, не последних в моей жизни.

— Значит, все готово? — спросил я.

— Похоже на то, — ответил Сэм, оглядевшись.

— Бог вас любит, — сказал я Вэн и пилигримам. — И, надеюсь, всех нас. А теперь уходите отсюда.

Они пошли прочь, по снегу и черному пеплу, а мы отправили Уокера и добровольцев на позиции. Проведя последнюю проверку, Сэм, Клэренс и я вошли в дом. Я дал Сэму открыть Ящик Мекки, что он сделал лишь после того, как надел ярко сверкающую Перчатку Бога. Вид был такой, будто его рука ниже запястья превратилась в одну огромную искру, но я знал, что по сравнению с тем, что может выдать Энаита, это не более чем свечка на торте и что мы все равно не осмелимся применить ее против нее.

— Думаю, куб готов, — сказал Сэм. — Но она могла заметить, что я переключил каналы, если ты понимаешь, о чем я, так что давай быстрее.

Я так и сделал. Вышел на связь и сказал всего одно слово. «Пора». Вот и все.

После этого Сэм повесил трубку космического телефона и вернул настройки к первоначальным, «горячей линии» с Энаитой, Ангелом Дождя и богиней нашей погибели. И открыл канал связи. Я прижал палец к губам, мы отползли чуть назад, а потом принялись разговаривать в голос, делая вид, что не знаем, что наши голоса прямиком отправляются на Небеса, к нашему злейшему врагу.

Результата не пришлось ждать долго.

У меня щелкнуло в ушах, будто прошел скачок давления. Будто по ушам одновременно ударили ладонями, сложенными чашкой. Я глянул на Сэма. Он кивнул и быстро подошел к кубу, снова перенастраивая его. Говорить уже не было нужды. Давление нарастало, появился характерный резкий запах озона, я почувствовал, как на волосах затрещало электричество. Сделав глубокий вдох, мы вышли наружу.

Она стояла там, среди снежных вихрей, от которых черно-белый фон стал похож на мерцание помех на экране телевизора, принимающего лишь шум, оставшийся после Большого Взрыва. Никакого стекла и керамики — она выглядела, будто сойдя с античной картины, Гера или Минерва, просто сошедшая с фрески в мир людей, больше, чем в обычной жизни, огромная и потрясающе красивая. У нее на поводках были две кошки, крохотные, по сравнению с тем, какими я их видел в прошлый раз, не львы, на этот раз, а нечто длинноухое и коричневое. Если бы не рост Энаиты, больше двух метров, и сверкающие, колеблющиеся одежды на ней, состоящие из света, а не ткани, она вполне бы сошла за богатую и прекрасную артистку, выгуливающую экзотических домашних любимцев. Правда, мы были не в Беверли-Хиллз, а на краю совершенно иного мира.

— Долориэль.

В ее голосе были сладость, любовь и сожаление. Гнев, который звучал во время нашей прошлой встречи, бесследно исчез.

— Почему ты со мной сражаешься? Почему просто не сделаешь того, что тебе сказали?

Она повернулась к Сэму.

— Все, что должен был сделать твой друг, — привести тебя, и мы проявили бы милосердие.

— Мы? — спросил Сэм. — Ты имеешь в виду себя и того, кем делала вид, что была?

Она почти что удивилась.

— Делала вид? Ты имеешь в виду маскировку, которую я использовала, чтобы призвать тебя? Никакого вида, только секретность. Разве я не сделала того, что говорила? Разве этот мир не прекрасен? Разве я не поступила, как обещала, отдав его тем, кого вы привели ко мне?

— А потом сожгла на хрен его часть, вместе с многими из них, — сказал я. — Не совсем то, что ожидаешь от ангела. Не совсем то, что обычно происходит в раю.

— Ага, — тихо сказал Клэренс. Но остался на месте. В первый раз он с ней не столкнулся, в музее. Может, и к лучшему.

— Почему ты создаешь столько проблем, Долориэль? — безо всякой злобы спросила Энаита. На самом деле, она говорила тоном, каким мать убеждает детей не делать глупостей. — Ты был колючкой у меня в боку, с самого начала. Совершенно напрасной.

— Я тебе ничего не сделал. А ты послала за мной психа с ножом. Не сделала ничего, просто попыталась меня уничтожить.

— А ты так старался уничтожить мои труды, — сказала она спокойно, скорее печально, чем зло. — Ты, а еще этот доклад, который ты написал. У нас еще были месяцы до того, как здесь бы все было готово, годы, по земному времени, прежде, чем другие узнали бы про это место. Но ты все испортил, ты, мелкое глупое создание, разрушил план, величие и красоту которого ты даже не в состоянии осознать. Ты смеешь жаловаться на то, что я сделала? Надо было сразу тебя испепелить. На самом деле, следовало уже давно это сделать. В самом начале.

Никакого смысла я в этом не видел, поскольку, за исключением моего доклада, который я составил после взбучки, устроенной мне начальством по поводу исчезновения Эда Уокера, я ничего ей не сделал. Мне казалось, что мое вмешательство создало проблемы Сэму, тому, кто вербовал Уокера, куда больше, чем самой Энаите.

Или она имела в виду что-то другое? «В самом начале». Сейчас это уже не имело значения. Я сказал себе, что подумаю об этом позже, если останусь в живых и мои мыслительные органы не сгорят.

— Слушай, оставь в покое этих людей, это место и Сэма, и я сам уйду, куда скажешь.

Она долго смотрела на меня, долго, пока мы стояли под кружащимся снегом, а потом рассмеялась, будто птичьим голосом, мягко, задорно, но очень, очень коротко.

— Представляете? Ты предлагаешь мне сделку. Ты, Долориэль, тот, кто так много сделал, чтобы испортить триумф, который ты даже не в состоянии был бы оценить.

Внезапно я вдруг вспомнил слова, сказанные Генрихом Гиммлером своим эсэсовцам, которые уже устали и ужаснулись, претворя в жизнь Окончательное Решение. «Мы должны совершать это, оставаясь при этом людьми чести, — сказал он. — В этом и заключается истинный героизм». Энаита действительно безумна. Я никогда не думал, что с ангелом такое может случиться, но она безумна. Она настолько верила в свою правоту, что остальное для нее не играло роли. По сути, она едва замечала все остальное.

— Чудесно, — сказал я. — Никакой сделки. Иди и возьми меня.

— Как пожелаешь, Долориэль. Но я не стану пачкаться о тебя снова. Не хочу, чтобы твоя грязная кровь замарала мои одеяния.

И она бросила поводки.

Кошки ринулись вперед. Пробежав пару шагов, они увеличились и продолжали делать это, двигаясь к нам по снегу и пеплу. Их глаза горели янтарным огнем, они стали размером со львов, а потом еще больше. Бежали так быстро, что я едва успел бы сосчитать до трех, если бы у меня для этого были воздух в легких и слюна в пересохшем рту. Ближайшая ко мне прыгнула, огромная серо-коричневая тень, когда я только начал пятиться назад. Опустилась на землю рядом со мной, скользя по пеплу. И провалилась в черную прямоугольную яму, которую мы вырыли. Когда она упала на заточенные колья внизу ямы, удивленное рычание сменилось безумным предсмертным воем.

Вторая кошка уже летела следом. Легко перепрыгнув через ловушку, уже открывшуюся, она приземлилась чуть сбоку, и вместо того, чтобы ее поглотила вторая ловушка, прикрывавшие ее доски, взятые из дома, и собранные ветки просто упали вниз. У чудовищной кошки осталось под лапами достаточно земли, чтобы вцепиться в нее когтями и выкарабкаться целой. Это она осталась целой. Но для меня это грозило иным.

Мы успели вырыть всего две ямы.

Я не думал ни о ямах, ни о рытье, поскольку вторая кошка, найдя опору, снова прыгнула. Полтонны когтей, зубов и каменно-твердых мышц полетели на меня. Я даже не успел поднять копье и упереть его пяткой в землю, когда она на меня обрушилась. Мы покатились по земле, и, хотя я так треснулся головой о землю, что мгновение не мог понять, где я, я вполне осознал, что полная зубов пасть сейчас захлопнется у меня на лице и что копья у меня уже нет. Массивные челюсти сомкнулись, и меня окутала темнота, мерзко пахнущая и очень слюнявая.