Я слегка повернулся на бок, чтобы не дать ей коснуться моей плоти, дрожащей от желания, и уже собирался выбраться из теплой кровати и перебраться в холодное кресло, ради блага всех находящихся в комнате и, как минимум, еще одного, кого здесь не было, но тут Оксана судорожно вздохнула и сжала бедрами мое бедро с такой силой, что я испугался, как бы у меня бедренная кость не сломалась. У женщин, знаете ли, есть эти особенные мышцы. Затем она расслабилась, глубоко дыша, что-то сказала, чего я не расслышал, и заснула еще глубже.

Я долго лежал рядом, пытаясь уснуть без особого успеха. Я тосковал по Каз, как тоскует по возлюбленной любой мужчина, а теперь к этому добавились еще пара новых поводов, которые раньше мне и в голову не приходили. Со временем кровь отхлынула к тем местам, где ей и положено быть, выполняя свои обычные функции, и я снова провалился в темноту на этот раз увидев во сне бесконечные белые коридоры, из которых не было выхода.

Не знаю, как вы, а я, несколько недель что-то планировав, чувствую себя хреново, когда оно разваливается, сгорая и принося смерть, ужас и ощущение бесполезности, но тут же начинаю планировать что-нибудь новое. Сами понимаете, чтобы не останавливаться на месте.

Конечно, я был опустошен и предпочел бы беспробудно пить, пытаясь забыть допущенные мною ужасные ошибки, но сейчас я не мог себе этого позволить. Надо было выяснить, что делать дальше, поскольку то, что «дальше», случится со мной, хочу я этого или нет.

В утренних новостях Сан-Джудаса были результаты нашей ночной вылазки во всей красе. «Погром в Стэнфордском музее — вандализм или политический протест?». «Курьер» в своем репертуаре. К счастью, я не заметил никаких упоминаний о телах. Видимо, тот охранник, которого уложили, все-таки выжил, а отсутствие иных тел говорило о том, что парни из «Черного Солнца» забрали раненых с собой, когда убегали. Я, конечно же, был уверен, что некоторые из этих раненых были из категории «скорее мертв, чем жив», но порадовался тому, что любовь неонацистов к чистоте и порядку обеспечила то, что расследование не превратится в расследование убийства. Если расследуется тяжкое преступление, избежать неприятностей в десять раз сложнее, могу сказать вам, исходя из собственного печального опыта. Как я тосковал по тем дням, когда еще мог действовать законно, с точки зрения Небес, мог вызвать команду зачистки из Небесной Диспетчерской, как я сделал, когда обнаружил, что устроили парни из «Черного Солнца» этажом выше над моей старой квартирой.

Но последствия провала операции в музее и так грозили уничтожить меня. Я не только ясно выразил Энаите свое отношение, я дал ей пощечину, такую сильную, какую только мог дать, но так и не нашел рог. Разозлил ее, не причинив практически никакого вреда.

Когда я закончил читать газеты, Оксана все еще спала, выглядев так, будто способна проспать еще не один час. Это меня вполне устраивало. Сон — единственное, что может делать человек, испытавший такие лишения, а я не знал, как я могу поддержать ее в нынешней ситуации. На самом деле, я уже всерьез подумывал, как бы побыстрее отвезти ее в аэропорт и посадить на самолет, летящий куда-нибудь подальше, чтобы не защищать еще и ее от того дерьма, которое скоро на меня свалится. Учитывая, сколько денег из моего бюджета я потратил на провальную авантюру в музее, мне, может, было бы правильнее отвезти ее на автостанцию и посадить на междугородный автобус. Отправить хотя бы в Салинас, без большого вреда для бюджета.

Провал? У меня? Только в этом пространственно-временном континууме, ребятки. Есть куча альтернативных реальностей, в которых я все еще Крутой.

Я вышел во двор, чтобы сделать несколько звонков, но тут же заметил, что что-то отчаянно колотится в кустах рядом с дорожкой, будто кошка, пытающаяся отрыгнуть не комок шерсти, а целую кошку. Хорошенько приглядевшись, я обнаружил низзика — самого настоящего низзика, новенькое устройство чтения-записи с крыльями летучей мыши, запутавшееся в кустах можжевельника. Видимо, он забрался туда в тень, когда взошло солнце. С максимальной осторожностью я вытащил его из-под веток и отнес в дом. Тварь все так же дрожала и издавала тихие рыгающие звуки, так что я положил ее на противень, прикрыв чашкой, и поставил печку на 120 градусов.

Минут через десять, надев рукавицы, я достал противень. Маленький демон явно был рад перемене, и уже декламировал послание. Выключив свет на кухне, я дослушал его до конца, дожидаясь, пока крылатый посланец пойдет говорить по второму кругу.

«Видимо, я именно поэтому в тебя влюбилась, а не убила сразу, как следовало бы — из-за твоей безумной неспособности идти на компромиссы и поступать умно. Я уже так устала от тех, кто делает все наилучшим для себя способом, что ощутила очарование, увидев того, кто просто не способен поступать разумно, даже под угрозой пыток и смерти.

По поводу той цыганской истории, которую я тебе рассказала, когда мы познакомились, ты был прав. Ты бы не сделал того, что сделал Коркоро. Ты бы бросился в битву на ту гору с Королем Тумана, и хуже было бы всем, только из-за того, в чем ты и сам не уверен.

Эх, Бобби, даже сказать не могу, как мне хочется сейчас, чтобы ты меня трахнул. Чтобы ты лежал на мне, прижав меня всем своим весом и держа так, будто я хочу вырваться. Но даже не стану. Потому, что знаю, как я не люблю, когда меня держат против моей воли, и знаю, когда я сама хочу, чтобы меня держали. Сама отлично знаю разницу. Что же это за глупый и ужасный мир, любимый, где два человека, которые просто хотят быть вместе, для этого вынуждены перевернуть с ног на голову всю вселенную? По крайней мере, один из нас пытается это сделать. Но не я.

Может, нам не стоит больше разговаривать, какое-то время, по крайней мере. Думаю, я постараюсь это сделать, хотя не думаю, что смогу. Наверное, за все те годы, что я прожила в Лондоне, следовало научиться этому у англичан. У них правильный подход. С людьми, живые они или мертвые, надо держать дистанцию.

И не говори мне ничего, Бобби, отчего я буду плакать. Если захочешь что-нибудь ответить, пришли что-нибудь смешное. Будь добр. Иначе я просто не вынесу».

Я не был готов ответить, по крайней мере, сейчас же. У меня в голове крутилось слишком много мыслей. Сами знаете, как бывает у ребенка, такая злость и горе, что просто плакать начинаешь. Типа того. Вместо того, чтобы плакать, я сунул низзика обратно в еще теплую чашку и прикрыл парой грязных носков (решив, что от их запаха демон почувствует себя как дома). И убрал подальше в буфет, чтобы Оксана не испугалась, если она внезапно встанет. Потом сварил себе кофе, такой крепкий, что он, наверное, нарушал не одно требование техники безопасности, и снова вышел во двор, чтобы звонить. В первую очередь я позвонил Клэренсу.

— Бобби! — воскликнул он, взяв трубку. — Хвала Господу, ты жив.

— Ага, — ответил я. — Сэм и Оксана тоже. А вот Галина… не выкарабкалась.

Мальчишка искренне опечалился и разозлился, что характеризовало его как правильного ангела. На самом деле, он, похоже, принял это даже ближе к сердцу, чем я, а мне тоже было невесело. Но в моем случае сильнее была не потеря Галины, а моя неспособность уберечь ее. Клэренс Ангел-Новичок, как любой приличный человек (или ангел), в первую очередь среагировал на сам факт гибели Галины и то, что это значило для Оксаны.

После того как я подробно рассказал ему об окончании боя, мальчишка сказал, что он и Уэнделл вернулись на работу, как ни в чем не бывало, и, похоже, пока никаких неприятностей у них нет.

— Что же нам делать теперь, Бобби?

— На этот раз не «нам». Пока что ты вне подозрений, вроде бы. Пусть так и останется, особенно с учетом того, что я понятия не имею, что мне делать дальше, за исключением немедленной сдачи в плен. Ты и Уэнделл держитесь так, будто ничего не случилось. Если что-то изменится, я с вами свяжусь.