Осторожно пошел на Бигер-Сквер, глядя по сторонам и с рукой в кармане. Скамейка выглядела такой холодной и обдуваемой ветром, что мне стало почти жалко того, кто на ней сидел. Я бы и пожалел, но не в этот раз, поскольку эту небольшую сутулую фигуру я уже видел раньше.

Медленно пошел к ней через площадь. К «ней», поскольку Темюэль опять воплотился в женское тело старой латиноамериканки. Перед ней стояла потрепанная сумка для покупок, готовая в любой момент упасть и улететь под порывом ветра. Я глядел, не очень-то желая садиться.

— Что ж, доброго Рождества. Почти что, — сказал я. — Что такое неделя для бессмертного?

— Ты все злишься.

— Вау, какая догадливость.

— Пожалуйста, присядь.

Я уже не сжимал рукой рукоять пистолета, но и не чувствовал в себе особенно дружественного настроя.

— Нет, благодарю. Значит, ты все это время работал на Караэля?

Темюэль покачал головой. Из-за тела, в которое он воплотился, феллиниевской Крестьянской Женщины Тип А, я был вполне готов увидеть знак против сглаза.

— Не могу рассказывать об этом — ни о чем. Я же тебе сказал, все было сложно. Оно и осталось сложно.

— Знаешь, слышать это уже не так интересно, как первые пару десятков раз.

Он достал из сумки термос и отвернул крышку.

— Уверен, что так. Но что бы ты сам сказал, если бы кто-то задавал тебе такие вопросы?

— Что ты имеешь в виду?

Он ответил не сразу, сначала налив себе чего-то, от чего шел пар.

— Кофе?

Я взял крышку-стакан, понюхал, отпил. Странное и сладкое.

— Что это такое?

— Орчата. Южноамериканская, кажется. Обычно ее пьют холодной, но я предпочитаю добавлять в кофе.

Обычно я бежал со всех ног от всякого сладкого и сдобренного молоком кофе, но сырое и холодное время года уже пронизало меня насквозь, до костей. Я отпил еще.

— Неплохо.

— Ты не ответил, Бобби. Что бы ты сказал, если бы я стал задавать тебе такие же вопросы?

— Какие вопросы?

— Абсолютно очевидные. Зачем ты рисковал жизнью и душой ради твоего друга Сэма? Зачем ты отправился в Ад? Зачем ты заключил соглашение с одним из самых могущественных из ныне существующих демонов и попытался сам низвергнуть высокопоставленного ангела?

— Я не знаю. Потому, что я не видел более простого способа. Потому, что расклад был против меня, и у меня не было выбора. Это не было осмысленным планом, просто все так получилось.

— Одним словом — все сложно.

Темюэль протянул руку за стаканом, и я с удивлением понял, что уже все выпил. Он навернул стакан обратно на термос.

И до меня дошло.

— Ты работал на Караэля с самого начала, так?

— Все не так просто, Бобби.

— Это твое оправдание? Как и я, ты просто сделал все, что смог. Ты это хотел сказать?

— Я ничего не хотел сказать, — ответил он, вставая. — Я хотел тебе кое-что дать.

На этот раз он достал из потрепанной сумки конверт и положил мне в руку.

— Сказать могу лишь одно. Наверное, ты заметил, что я пару раз превышал полномочия, скрывая информацию от… моего начальства.

Он устало улыбнулся мне, именно такой улыбкой, какую я ожидал бы увидеть на лице пожилой женщины, работающей с утра до вечера и не получающей за это особой благодарности.

— Но это было не для того, чтобы защитить тебя. Это за пределами моих возможностей.

Я тоже встал.

— И что это значит?

— Я не могу защитить тебя от главных игроков — силы не те. Если они захотят причинить тебе вред, они это сделают. Нет, я пытался защитить твою личную жизнь. Иногда всем нам хочется немного своего, личного.

Он кивнул, а затем развернулся и пошел, ссутулившись так, будто потрепанная бумажная сумка весила полсотни килограммов.

— Какого хрена это значит?! — крикнул я, но Темюэль просто поднял маленькую руку и махнул ею, растворяясь в пятничной толпе рабочих, спешащих к машинам, домой, к своей жизни. Настоящей жизни — той, которой у меня не было.

Какого хрена он нес? Как он защищал мою личную жизнь? Он отдал меня нашим сотрудникам с легкостью, с какой щенка отдают на опыты. Ага, машину мне дал — долбаную уродливую машину в придачу, — но моя личная жизнь? Об этой машине все знали. Черт, половина Небес за мной начинала следить, как только я в нее садился. Так что же он скрывал от них?

И только теперь я понял, что сжимаю в руке слегка засаленный конверт, который он мне дал. Открыть его оказалось непросто, пальцы замерзли, но, открыв, я увидел там простой листок бумаги. Текст был напечатан, подписи не было, но я знал, от кого это.

Значит, мой новый босс — который, как я был уверен, и босс Темюэля, уже давно — уже нашел мне дело. Я мог бы разозлиться на то, что мне приказывают, как наемному шоферу, и я разозлился немного, но последние несколько дней у меня хорошо получалось плевать на все. Сегодняшним вечером я планировал нажраться и смотреть телевизор с выключенным звуком. Может, Караэлю потребовалось кого-то встретить. Может, поэтому Небеса оставили мне такси.

Ура — новая работа! Интересно, а о чаевых надо будет отчитываться?

Конечно, я это сделаю. Если занятие окажется слишком унылым, я всегда могу броситься под колеса междугородного экспресса на Сан-Франциско, немножко повеселив себя к выходным.

Странно, что в письме не написали, кого встречать, но, как я думал, это будет сам Караэль, в одном из своих нечастых визитов на Землю. Может, он собирается дать мне персональный инструктаж по какой-нибудь грязной работе, которую он для меня приготовил. Что ж, поглядим, но Караэлю предстоит узнать, что он не настолько хорошо держит меня на поводке, как думает. Знаете ли, я потерял практически все, так что чего мне было бояться? Уничтожения? Не смешите. В тот момент вечная тьма и молчание казались мне самой чудесной и успокаивающей вещью в мире. Конечно, Ад — куда более реальная угроза, но даже он теперь не ужасал меня так, как прежде. Пытки уже не выглядели чем-то необычным. Всего лишь боль, будь она на мгновение или навечно. Я научился справляться с болью.

Поскольку я искал взглядом рослый солдатский силуэт, такое тело, какое наверняка выбрал бы себе Караэль для пребывания на Земле, то не заметил куда более миниатюрного пассажира, хотя большинство прибывших уже прошли мимо меня, таща багаж и сосредоточенно разговаривая по мобильным. А потом голос дежурного, объявлявшего по громкой связи отправляющиеся поезда, вдруг превратился в бессмысленные звуки, когда небольшая худощавая женщина сняла шерстяную шапочку, и на ее плечи упали прямые бело-золотые волосы, будто отблеск солнечного света на снегу.

Наверное, я побежал бы к ней в то же мгновение, схватил, пока она снова не исчезла навсегда, но у меня было ощущение сна — странное, когда ты не можешь заставить тело делать то, что хочешь. На самом деле, я просто не верил своим глазам. Но она стояла там, настоящая, одетая в какую-то ужасную комбинацию из роскошной юбки и пальто, будто молодая леди из элитного университета, входящего в «Айви Лиг», в свой первый визит в Париж в 30-х годах двадцатого века. Я мог лишь стоять и глядеть на нее, а мое сердце переворачивалось в груди.

Затем мозг наконец нащупал рычаги управления, и я снова смог двигаться. Я побежал к ней, схватил ее за руку и крутанул. Ее глаза расширились, мгновение в них был страх, но потом она ахнула, узнав меня. И мы сжали друг друга в объятиях, до боли. Целовались, целовались и целовались.

Если вам когда-нибудь так случалось воссоединяться с любимыми, вы знаете это ощущение счастья и беспомощности. Вы не можете ничего сказать, поскольку слова кажутся бессмысленными. Вы не можете сделать того, что хотите, поскольку есть законы, приличия, полиция нагрянет, а еще вы появитесь на дюжине видео, которые выложат в Интернет. Поэтому вся энергия, удивление и желание вылились лишь в поцелуи. Мы прижались друг к другу губами так сильно, что дышали одним дыханием. Каз плакала, просто плакала, ее лицо покрывала вода с солью, а не снежные хлопья, как в последний раз, когда я ее видел. Я наверное, тоже немного поплакал. Обычно я не склонен хныкать, но я живу в человеческом теле, не забывайте. Я не каменный.