Шаг первый. Самый худший, поскольку он заключал в себе признание своей вины и поражения. Надо отослать оставшуюся в живых амазонку, Оксану, из Сан-Джудаса. Время подходило к концу, мои шансы в борьбе с Энаитой становились все меньше, а любовница Оксаны и Так уже погибла по моей вине. Я даже представить себе не мог, что со мной станет, если на моей совести, и так перегруженной, будут лежать жизни обеих.
Конечно, она не хотела соглашаться.
— Нет. Как я могу уйти, когда Галину убила эта… персидская сука?
Я не знал, что значит по-русски «сука», но, судя по скривившимся губам Оксаны, вряд ли это означало «лапочка».
— Я уйду, когда курва умрет.
— Ты не понимаешь. Эта, как-там-ты-ее-назвала, была богиней и теперь стала ангелом. Она со связями. Это ты понимаешь, Оксана? Как русская мафия. Даже если мы сможем ее убить, а мы не сможем, вместо нее за нами придут другие, еще и еще. Ты не можешь объявить войну всем Небесам, даже напав всего лишь на одного влиятельного ангела, и ждать, что Небеса не нанесут ответный удар.
— Мне все равно.
Она плюхнулась на диван и яростно поглядела на меня, отчего я лишь почувствовал еще большую ответственность за нее. Эта молодая хулиганка, несмотря на все ее тренировки с оружием и солдатскую устремленность исправить несправедливость, совершенную в далеком прошлом, была просто невинна. Знай я, что все станет настолько серьезно, я бы вообще не стал их впутывать. Я предполагал, что у Энаиты в музее будет какая-нибудь система охраны, но не мог предположить, что Ангел Дождя явится туда собственной персоной. Это был просчет, с которым мне предстояло прожить остаток моей ангельской жизни (который, правда, был очень недолог, исходя из последних тенденций).
Тем не менее я не собирался совершать дважды одну и ту же ошибку.
— Мне плевать, что тебе все равно, Оксана. Ты уезжаешь. Я могу купить тебе билет на самолет в Киев и привезти в аэропорт, а могу вызвать иммиграционную службу США. Как по-украински будет «ла мигра»? Они депортируют тебя, без сомнения, только предварительно ты проведешь пару месяцев в одной из их долбаных тюрем, тебя будут обрабатывать от вшей и с десяток раз проведут обыск, вплоть до внутренних полостей. Почему бы тебе не пропустить этот этап и не сесть в чудесный чистенький самолет с банкой «Диет-Коки», пакетом арахиса и каким-нибудь ужасным фильмом Адама Сэндлера на экране телевизора?
Ну, это было все равно, что убеждать дочку-подростка, что она совершенно точно не пойдет на вечеринку. Крики, слезы, по полной программе. Не говорю, что мне легко было это делать, просто это было результатом трагической ситуации, за которую я нес личную ответственность, но я уже дошел до точки, когда терпения у меня осталось очень мало. У меня вообще очень мало чего осталось, если честно.
Наконец Оксана закрылась от меня в спальне Каз, и я воспользовался передышкой, чтобы заказать онлайн билет, за тысячу сто баксов, на послезавтра. Оставив обиженной амазонке записку с разъяснением того, что должно произойти, в надежде восстановить с ней нормальные отношения, я приписал, что этим вечером мы будем дома вместе, и я принесу бургеров от Юниора. Честно говоря, это было все равно, что успокаивать затосковавшую дочку-подростка, тренированного убийцу по совместительству. Что ж, по крайней мере, теперь я знаю, как это бывает.
Но задача вывести Оксану из зоны боевых действий была лишь Пунктом Первым моей обширной программы. Дописав записку, я плюхнулся в мою «Желтую Бобмарину» и поехал в деловой квартал. Да, я не мог удержаться от того, чтобы не приехать туда. Как сказано в Библии, «Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою» (кстати, большое спасибо Королю Якову и компании за то, что этот образ закрепился у меня в голове). Глупостей, мною сделанных, было более чем достаточно.
День был самый подходящий для Дельта-блюза, подумал я, проезжая по Сан-Джудасу под проливным дождем. Сон Хаус пел «Иоанна Богослова», когда я подъехал к своему старому дому, туда, где произошло столько интересных событий. «Пел» — не совсем верное слово для того, что делал Сон Хаус, все равно что сказать, что Джимми Хендрикс «бренчал», а Майкл Фелпс «ни за что не утонет». Я бывал на Небесах, бывал и в другом месте, и слушать Сона, говорившего, что блюз помогает ему не свихнуться, значило почувствовать истинный вкус и того, и другого.
В любом случае, дождь барабанил по крыше машины, и я припарковал ее на ближайшей улице. Песня как раз заканчивалась.
По большей части, когда слушаешь такую песню, это просто слова, даже если знаешь, что Книга за Семью Печатями — Откровение от Иоанна Богослова. Печатями запечатана судьба мира, и когда в Конце Времен они будут сняты, получат свободу Четыре Всадника, потом протрубят трубы, и мир сделает пшик. Эй, я же ангел, на самом-то деле, так что, по большей части, слушая эту песню, я лишь поражаюсь искусству Сона Хауса. Но сегодня у меня было несколько иное ощущение, и не только потому, что мой личный Конец Времен был куда ближе общего. Я уже попадал в крутые переделки, но теперь все выглядело иначе. Может, потому, что я воочию видел, как твердь Небесная немного приподнялась и что за твари оттуда поползли. Одно дело знать, что тебе очень многого не говорят, и совсем другое — когда все это начинает вокруг тебя ползать.
Даже несмотря на это, я совершал, вероятно, исключительно глупый поступок, вообще возвращаясь на старую квартиру, еще более глупым было оставаться здесь дольше, чем надо. Заглушив мотор, я проверил, заряжен ли пистолет, поднял воротник и пошел за своими старыми шмотками.
Открыв дверь, я будто попал в музей последних ночей, проведенных мною здесь. Часть мебели так и была опрокинута, с тех пор как я пытался ловить четверорукий ужас, который обнаружил в шкафу, в раковине валялись тарелки, не мытые с того дня, как я получил первое послание от Каз, поскольку я и Сэм поругались, а на следующий день я съехал. С тех пор прошла всего пара недель, но ощущение было уже такое, как от древней истории. И не в добром смысле, а, скорее, в духе Проклятия Фараонов, когда тебе очень хочется побыстрее убраться из этой проклятой гробницы. Но у меня здесь были дела. Я хотел убраться в квартире, и в буквальном смысле слова, и в эмоциональном, хотя и не собирался тратить на это весь день. Поскольку я был уверен, что в Сан-Джудасе не осталось ничего серьезного от «Движения Черного Солнца», я считал, что здесь безопасно, однако оставаться надолго в известном другим месте все равно было глупо.
Для начала я забрал свою стереосистему. Компьютер Каз был вполне хорош, в плане воспроизведения музыки, но стереосистема была единственным приятным предметом собственности, помимо пистолетов и ножей, теперь, когда у меня не было «Матадора». Система была компактной, с хорошим сабвуфером, за который я отдал достаточно приличные деньги, и никогда не использовалась на полную катушку, поскольку чаще всего я жил в многоквартирных домах или мотелях. Пусть я и в опасности каждую секунду, что здесь нахожусь, но будь я проклят, если я оставлю мой сабвуфер тут и его украдут какие-нибудь мерзавцы.
Стереосистема заняла пол и переднее сиденье такси. В багажник я положил три коробки с CD, а свою убогую одежку швырнул на заднее сиденье, стараясь не комкать ее больше, чем она уже была скомкана. Поглядев на коробки с автомобильными журналами, которые я постоянно таскал за собой с места на место, я вдруг ощутил приступ ужасной усталости от одной мысли, что и их придется тащить вниз по лестнице. И оставил их в квартире, тому, кому они, может, понадобятся. Закинув в сумку туалетные принадлежности, я свернул в скатку одеяла и простыни (прямо, как есть) и тоже отнес в багажник. А потом вернулся наверх, чтобы окинуть квартиру взглядом, напоследок. Так мало радостей случалось со мною здесь.
