– Он был воображаемый. Правда, иногда мне хотелось быть драконом. Или героем. Но Эван не разрешал.

Я опустился рядом с ней и лег на спину, заложив руки за голову.

– Вроде это не по правилам. У меня нет сестры, но, по-моему, если ты хотела быть драконом, ты и должна была им быть.

Мне вспомнилась Карли Хеллер, которая к десяти годам превратилась в настоящее маленькое чудовище. Она бы размазала двенадцатилетнего брата по стене замка, если бы тот предложил ей играть принцессу. Исключение могло быть сделано только для принцессы, орудующей мечом.

Мелоди посмотрела на звезды.

– Да, наверное. Но Эван всегда был клоном папы, даже в детстве. Они оба всегда добиваются своего. Каждый раз.

Она вздохнула. Мне захотелось провести пальцами по ее волосам и расплести косу. А потом привлечь к себе, поцеловать и сделать так, чтобы она забыла надутого идиота, который обращался с ней как свинья. Помолчав, Мелоди сказала:

– Моя мама довольно крутая женщина. Со всеми, кроме папы. Говорит, что в браке так и должно быть. Муж и жена стараются идти друг другу навстречу, но, если найти компромисс не получается, решение принимает он.

Я подумал о том, какие отношения существовали между моими родителями. Отец был суховат, но всей душой предан маме. Чего бы она ни попросила, он все ей давал или пытался дать. «Как захочешь, Роуз» – сколько раз я слышал это за тринадцать с половиной лет!

Однажды мама призналась: «Я его люблю и поэтому никогда не попрошу ни о чем, что причинит ему боль. И он, я уверена, ни о чем таком не попросит, потому что любит меня».

– А если мужа нет, решение принимает старший брат? – спросил я у Мелоди.

– Старший брат, – подтвердила она, ложась рядом. – Или папа.

– То есть мужчина.

Теперь мне стало понятно, почему Кларк Ричардс выбрал именно ее. Она посмотрела на меня и пожала плечами:

– Выходит, что так.

Я заглянул ей в лицо и нахмурился. Моя мама была самым добрым и щедрым человеком на свете, но она никому не позволила бы решать за себя. Ни мужу, ни другу.

– Мне кажется, это неправильно.

Мелоди улыбнулась:

– Может быть, но сейчас мне все равно. Я могу и не быть принцессой, если не захочу. Спроси мою маму: когда я не получаю того, что хочется, я настоящий огнедышащий дракон.

Она не понимала, что уже стала принцессой в башне своего дружка. И ей не светило сыграть в его истории роль дракона или героя. Эти места были заняты.

Как я и ожидал, Жаклин прислала письмо, в котором просила помочь ей разобраться в пропущенном материале. Еще она поблагодарила меня за расшифровку инструкций доктора Хеллера, местами совершенно неудобоваримых. Аспиранты понимали его хорошо, но ему не всегда удавалось объясняться со студентами на доступном им языке. Для этого он нуждался во мне.

Ответив, что моя специальность не экономика (об этом Жаклин спрашивала в прошлый раз), я прикрепил к письму материалы пропущенных семинаров и в конце спросил, как ее ученики выступили на региональном конкурсе. Потом добавил: «А твой парень наверняка идиот» – и нажал «отправить».

На кой черт я это сделал? Я не имел права говорить или, тем более, писать такое студенту о студенте. Даже если это правда.

Но в следующем письме Жаклин, слава богу, оставила мою бестактность без комментариев, и я облегченно вздохнул. Похоже, она искренне считала, будто мне было в тягость ей помогать. Мне захотелось убедить ее в обратном. У меня уже давно перехватывало дыхание, когда я ждал, что во входящих снова высветится «Жаклин Уоллес» или она сама войдет в аудиторию. Она была не обузой, а совсем наоборот. Все мои сны и желания вращались вокруг нее.

В письме Джеки рассказала про двух своих учеников, которые по очереди отвели ее в сторонку и спросили, кто у нее любимчик. Я громко рассмеялся, когда прочел ее ответ (она обоим сказала: «Конечно ты!») и приписку: «Это было очень неправильно, да?»

Я вернулся к вопросным листам, которые она заполнила, и указал кое-какие неточности, а после признался, что, будь мне четырнадцать, я бы до потери пульса влюбился в студентку, которая играет на контрабасе. Закрыв глаза, я представил себе девушку вроде нее рядом со мной четырнадцатилетним – безнадежным щенком, которого только заметь, и он уже втрескается по уши.

К письму я зачем-то добавил: «Если тебе интересно, моя любимая ученица – ты».

Со стороны ассистента это был совершенно недопустимый флирт, но я на все наплевал – до того мне хотелось, чтобы Лэндон завоевал симпатию Жаклин. Тогда, узнав, кто я такой, она простила бы меня за участие в злополучных ночных событиях.

План был обречен на провал. Но я все-таки влез в эту авантюру и остановиться уже не мог.

В пятницу вечером служащие «Старбакса» маялись от безделья. Уже десять минут к нам вообще никто не заходил. Мы торчали за стойкой вдвоем. Будь моей напарницей Гвен, я согласился бы в сотый раз выслушать про ее ребенка (как он ползает, как у него болит животик, как режутся зубки и т. д.) – лишь бы не заснуть. Но я работал с Ив, а она, не выпуская из рук телефона, утрясала свои планы на уик-энд. Поэтому ничто не отвлекало меня от размышлений над дилеммой Жаклин Уоллес.

Наконец появились две увлеченные беседой посетительницы. В одной из них, рыженькой, я узнал подружку Жаклин, которая была с ней в понедельник, но обняла и убежала, не дождавшись очереди.

На девушках были футболки с греческими буквами, из чего я заключил, что передо мной – члены женского студенческого союза. В принципе, Джеки тоже могла оказаться одной из «сестричек» (раз встречалась с «братишкой» и была на той пьянке), но я почему-то совершенно не представлял ее в этой толпе. Правда, я никогда не тусовался в таких компаниях и не знал, кто туда входит, а кто нет. Да и не хотел знать.

До сих пор.

Ив подошла к кассовому аппарату, а я затеял чистить контейнер для кофе без кофеина и случайно подслушал разговор. Услышав, о чем шла речь, я уже не смог отойти.

– …Если бы Кеннеди не был таким козлом, – сказала рыжая.

В этот момент Ив не слишком приветливым тоном осведомилась:

– Заказывать будем?

– Ну а по-моему, не такой уж он и говнюк. То есть он, по крайней мере, сперва с ней расстался, – возразила темноволосая девушка, прежде чем ответить Ив: – Два больших диетических зеленых чая со льдом и лимоном.

Моя напарница пробила заказ. Мочки ушей у нее были растянуты серьгами-тоннелями, а столько пирсинга и татуировок я не видел больше ни у кого. Поэтому, даже не зная Ив, я догадался бы, что она не жаловала «сестричек». Не знаю, была ли у нее для этого веская причина. Так или иначе, откровенничать со мной она не собиралась. Думаю, что наши прохладные отношения объяснялись просто: по мнению Ив, как и по мнению всех окружающих, мои собственные татуировки и пирсинг свидетельствовали о том, что я был расположен к общению не более, чем она сама. Отчасти это было правдой. Меня действительно не тянуло к людям. Исключение составляла всего одна девушка, причем наверняка социально активная.

Я вдруг представил себе, как поступила бы Ив, если бы какой-нибудь качок-«братишка» рискнул к ней излишне приблизиться. Наверное, вынула бы из брови штырь и заколола этого дурака, а уж потом стала бы спрашивать.

– Вот тут позвольте с вами не согласиться, – сказала рыженькая своей подруге. – Кеннеди самый что ни на есть натуральный долбаный говнюк. Она не понимала, а я уже знала. Он порвал с ней, перед тем как начать клеить всех подряд, только потому, что ему так было удобнее. Он думал, это снимет с него ответственность за то, что он разбил ей сердце. Они встречались три года, Мэгги. Это долго! У меня в голове не укладывается!

Мэгги вздохнула:

– Да уж. Мы с Уиллом три недели как вместе. Если бы не член, как у…

– Вашу карту, – вмешалась Ив с нескрываемой брезгливостью в голосе.

Я предпочел не рисовать в своем воображении портрет этого Уилла, кем бы он ни был.