Я мог нарисовать ее, не глядя, – по одним только прикосновениям. Я представлял себе, как Жаклин выгибает спину, откидываясь через мою руку, и розовые ареолы размером с двадцатипятипенсовую монетку подаются к моим губам. Я дотрагиваюсь до них языком, и мое дыхание согревает ее кожу.

О господи!

Как будто прочитав мои мысли, она застонала, широко разомкнув губы, и я стал водить языком в ее горячем маленьком рту. Отклик, который я получил, заставил меня замычать от наслаждения и еще крепче обнять Жаклин. Мне пришлось собрать в кулак всю силу воли, чтобы не позволить себе раздвинуть ее колени, стянуть джемпер, освободить грудь от лифчика и, не прекращая целовать, проникнуть в тающее лоно. Какое это было бы сладостное мучение!

Перемежая поцелуи еле слышными стонами, Жаклин, конечно же, не думала о том, что при всей горячности наших объятий мне хотелось большего. Я погладил кончиками пальцев ее горло и уловил дрожь, которая опередила тихий напевный звук, как дрожание рельсов опережает появление скорого поезда. Оторвавшись от губ Жаклин, я принялся быстро и нежно целовать ее шею – не так сильно, чтобы оставить на коже следы, но достаточно крепко, чтобы вызвать головокружение. И показать на примере все то дальнейшее, что мне хотелось ей дать.

Проведя ладонью по спине Жаклин, я плотнее прижал ее к себе. Мои пальцы скользнули под кромку джинсов, и мы снова соприкоснулись губами. Я переходил от медленных и легких поцелуев к медленным и настойчивым, а от них – к быстрым и нежным и настойчивым и глубоким. Каждым движением рта я подводил Жаклин все ближе к заветной черте.

Моя кожа пылала под ее рукой. Мышцы играли, готовясь выполнить любую команду. Я действовал активно, пока мне это позволяли. Мое главенство было иллюзией: стоило Жаклин сказать: «Остановись» – я бы все прекратил; стоило ей нагнуться к моему уху и прошептать: «Возьми меня» – перешагнул бы черту. Я исполнил бы все, о чем и как бы она ни попросила. Если ей действительно был нужен «плохой парень», я сыграл бы «плохого парня».

Мне хотелось доставить Жаклин наслаждение. Но не в этот раз. Не сейчас. Вытянувшись рядом на узком матрасе и даже ничего с нее не сняв, я поставил нас обоих на грань безумия. Еще чуть-чуть, и мы бы рухнули вниз. При виде томной позы Жаклин и ее отяжелевших век я понял, что она опьянела от поцелуев и позволит мне все. Поэтому прошептал:

– Я должен идти.

На ее лбу появилась морщинка:

– Ты хочешь уйти?

Нет, моя красавица! Я хочу пригвоздить тебя к этому матрасу, чтобы ты потеряла голову на всю оставшуюся ночь.

– Я сказал «должен», – ответил я, целуя Жаклин в уголок влажного припухшего рта. Не знаю, что бы произошло, не прикажи я себе оторвать взгляд от этих губ. Тронув носом краешек ее уха, я проговорил: – «Должен» и «хочу» – разные вещи.

В ответ она вздохнула:

– Тогда можно мне посмотреть рисунки?

– Э-э… Да, конечно.

Мое тело воспротивилось, но я отклеился от Жаклин и сел. Потом протянул руку и помог сесть ей. Останься она, как лежала – в сбившейся одежде и с рассыпавшимися по подушке волосами, – остатки моего самообладания вылетели бы в окно. Причем с бешеной скоростью.

Подобрав блокнот, я присел рядом с Жаклин на край кровати. Оба наброска были еще сырые, требовали доработки. Но ей они, похоже, действительно понравились. Я сказал, что повторю их в угле и прикреплю к стене в своей спальне. Это привело ее в забавное замешательство, которое только усилилось, когда я пояснил:

– Ну кто не захочет, просыпаясь, видеть перед собой вот это!

Стараясь сохранить невозмутимый вид, я закусил щеку.

Собравшись уходить, я запоздало сообразил, что трогал Жаклин, не вымыв после рисования рук. Сними она джемпер, я наверняка увидел бы серые разводы, как будто расчертил ее тело наподобие своего. При этой мысли я весь напрягся. Привалившись к двери, я притянул Жаклин к себе и в последний раз поцеловал. Когда она встала на цыпочки и прижалась ко мне, я понял, что мы рискуем снова улечься через считаные секунды.

– Я лучше пойду. А то потом не смогу… – выдохнул я.

Она не сказала «уходи», но не сказала и «останься». Просто промолчала. Правда, в ее глазах я заметил сомнение, свидетельствовавшее о том, что я был для нее чем-то большим, нежели месть ее бывшему, как замышляли подружки. Не позволив себе поверить, я поцеловал Жаклин в лоб и в кончик носа, нарочно не тронув соблазнительных губ. Потом пробормотал: «Пока» – и вышел, пытаясь распутать мысли и призывая к порядку бунтовавшее тело.

Я учился в «камерной» частной школе и кое-что знал о жизни в маленьком городе. Там невозможно сохранить тайну. Слухи о чужих секретах распространяются со скоростью лесного пожара, пока он не поглотится другим, более сильным.

На весенних каникулах домик Ричардсов на берегу сняли четыре студентки. Отец послал Кларка, чтобы тот передал девушкам ключи. Кларк захватил с собой двоих приятелей из университетской бейсбольной команды и вместе с ними задержался в приморском коттедже на час. Это бы ладно, но потом они вернулись с еще одним парнем и остались уже до утра.

Кто-то из участников оргии не выдержал и похвастался ночными приключениями (да его, собственно, и не просили молчать). Рассказ был не слишком оригинален: «Куэрво», покер на раздевание, четыре парня с четырьмя девушками в двух спальнях, многократные смены партнеров… О таком любят почесать языками.

А некоторые не ограничиваются болтовней и в доказательство своих подвигов рассылают друзьям фотографии и ролики, причем делают это в таком состоянии, когда трудно заметить, что на видео запечатлен кто-то из своих и чуть ли не помолвленный, но в данный момент его оседлала полуголая девица, которая совершает телодвижения и издает звуки, недвусмысленно выдающие суть их занятия.

Мы с Бойсом увидели ролик на следующий день.

Мелоди тоже была уже в курсе дела, когда Ричардсон заявился вечером к ней домой. Произошел грандиозный скандал, и миссис Доувер даже пригрозила, что, если Кларк не успокоится и не уедет, она позвонит его родителям. Он чуть не перевернулся на своем джипе и оставил на газоне две параллельные черные полосы.

А часа через три я увидел Ричардса у одного из разведенных на пляже костров и захотел ткнуть его мордой в песок: этот придурок вел себя так, будто потеря Мелоди была для него мелкой неприятностью. Бойс сказал мне, что Кларк и раньше бахался с туристками, просто до сих пор его не палили.

– Пацаны не видят беды в том, чтобы перепихнуться с приезжей цыпой. Это ведь на один раз.

Словно нарочно иллюстрируя наблюдение Бойса, Кларк через пять минут подкатил к какой-то незнакомой мне девчонке. С виду ей было лет тринадцать, и она смотрела на него глазами олененка из мультика.

– Ого! Глянь-ка, старик! – сказал Бойс, махнув сигаретой.

По песку брела Мелоди в сопровождении Перл, которая держала в руках картонную коробку. Отыскав Кларка при дрожащем свете костра, Мелоди осыпала своего бывшего дождем разорванных фотографий, смешанных с чем-то вроде начинки плюшевого медведя.

– Что это за хрень, Мелоди?! – взвыл Ричардс и выпустил перепуганную девчонку, которая свалилась с его колен на песок и по-крабьи уползла.

– Ты. Лживая. Скотина!

Достав из коробки золотой браслет, Мелоди швырнула его Кларку под ноги. Украшение ударилось о его щиколотку и, отскочив, покатилось к воде.

– Это бриллианты, сука психованная! – крикнул он, вскакивая, чтобы подобрать браслет.

– Ты меня не купишь!

– Да больно надо!

Мелоди разрыдалась и побрела домой. Перл пошла за ней, предварительно швырнув Кларку в голову пустую коробку. Он пригнулся, и снаряд пролетел над плечом.

Внимательно прислушавшись к ночным шумам, я потянул за веревку, открывавшую дверь форта. Мне показалось, что кто-то едва уловимо всхлипнул, но, может быть, это шуршали листья.