Пришлось написать: «Извини, я не дома, давай спишемся потом».

«Вот черт!» – пробормотал я, швырнув телефон на столешницу и направившись к дивану.

Стараясь отделаться от назойливых воспоминаний, я надавил ладонями на глазные яблоки, но все равно продолжил думать о волшебной податливости Жаклин в моих объятиях. «Она мне доверяет» – эта мысль не радовала, а только мучила меня. Я не заслуживал ее доверия, потому что не только слал ей противоречивые сигналы, но и делал это от лица двух разных людей.

– Я лживая тварь! – сказал я Фрэнсису.

Тот зевнул.

В субботу, в девять часов утра, я меньше всего ожидал увидеть в холодной аудитории университетского центра досуга Жаклин Уоллес. Пока сержант Дон Эллсворт регистрировал двенадцать пришедших женщин и раздавал им пакеты с учебными пособиями, я зашнуровал свои низкие ботинки для тхеквондо и принялся раскладывать маты. Заметив, что в зал вошла рыжеволосая подружка Жаклин, я замедлил движения, а увидев ее саму – оцепенел.

Вообще говоря, я подумывал предложить ей походить на курсы самообороны, но мне казалось, что она еще не была готова, раз до сих пор молчала о случившемся. Явившись сюда раньше времени, она могла испугаться наплыва неприятных воспоминаний, развернуться и больше не прийти.

Но рыжая, наверно, все же была в курсе. Не случайно же она ни на шаг не отходила от своей подруги, ободряюще гладила по спине и локтем преграждала путь к отступлению. Увидев меня рядом с лейтенантом Уоттсом, Жаклин чуть не бросилась наутек. Она быстро спрятала глаза, вцепилась в пакет с распечатками так, что у нее побелели костяшки, и что-то прошептала на ухо рыжей. Та тихо ответила, дотронувшись до ее ноги.

Уоттс обратился к женщинам с воодушевляющей речью. Представляя нас с Эллсвортом, у которого было на лбу написано: «Я запросто выжимаю трехсотфунтовую штангу из положения лежа», – он ввернул свою всегдашнюю шутку:

– Вот этот хлюпик слева от меня – сержант Дон, а этого страшилу зовут Лукас, он следит за порядком на парковке.

Женщины прыснули. Уоттс похвалил их за то, что они пожертвовали ради наших занятий субботним утром, и кратко обрисовал программу.

После беседы об основных принципах самообороны мы перешли к отрежиссированному показу атак и блоков, чтобы женщины поняли, в чем суть приемов, которым мы собирались их учить. Эллсворт нападал, я защищался, а Уоттс комментировал происходящее. Он перечислил наиболее уязвимые участки тела (очевидные, такие как пах, и неочевидные – например, середина предплечья) и подчеркнул, что цель обороняющегося – убежать.

Женщины начали попарно отрабатывать, а мы ходили и наблюдали за техникой. Чтобы не усугублять для Жаклин и без того стрессовую ситуацию, я взял на себя противоположную часть зала, но краем глаза постоянно замечал ее темно-синие спортивные брюки и белую футболку. Я ждал от нее проявлений тревоги, типичных для людей, подвергшихся нападению. Я знал, какой момент сценария особенно остро напомнит Жаклин о случившемся, и боялся его наступления.

Благодаря подружке, которую звали Эрин, она хорошо справилась с ударами, сопроводив каждое движение криком «Нет!», как полагалось по инструкции. Потом блокировала замах кулаком и улыбнулась.

Наконец мы подошли к последнему приему первого занятия. В тот момент, когда мы его показывали, я не мог следить за реакцией Жаклин, но, как только женщины снова разбились на пары, паника не заставила себя ждать: застывшая поза, расширенные глаза, мелко и часто вздымающаяся грудь. Эрин взяла Жаклин за руку, и они, склонившись друг к дружке, обменялись несколькими фразами. Жаклин покачала головой, продолжая мертвой хваткой держаться за подругу. Сказав ей что-то еще, рыжая все-таки подвела ее к мату и легла на живот.

Жаклин пришлось исполнить роль нападающего. Когда она встала на колени и склонилась над Эрин, ее руки задрожали. Выполнив прием один раз, девушки еще дважды проделали все без изменений. Я не смог не оглядываться на них и поэтому почти не смотрел на пару, за которой должен был наблюдать. Когда они наконец-то поменялись местами, я даже издалека почувствовал ужас, охвативший Жаклин, и испугался, что она не справится с участившимся дыханием и упадет в обморок. «Ну, давай! У тебя получится!» – мысленно твердил я.

Меня захлестнула волна гордости: Жаклин нашла в себе силы выполнить все точно по инструкции. Как только девушки поднялись, Эрин обняла подругу и, видимо, похвалила ее. Жаклин не смотрела на меня до конца занятия. Когда она вышла, не оглядываясь, я облегченно вздохнул.

Мне не хотелось, чтобы она отказалась от занятий, по какой бы причине это ни произошло: из-за ее воспоминаний или из-за моего присутствия. Я должен был помочь ей преодолеть скованность и страх.

Тем же вечером, не успев себя от этого отговорить, я отправил Жаклин эсэмэску: спросил, по-прежнему ли она хочет увидеть угольный рисунок. Она ответила, что да. Тогда я попросил ее собрать волосы и надеть что-нибудь теплое, а сам запрыгнул на свой «харлей» и рванул за ней.

Подъехав к общежитию, я встал возле мотоцикла и приковался взглядом ко входу. Люди появлялись и исчезали, но я ни на кого не обращал внимания. Когда вышла Жаклин, я снова отметил, насколько разительно мы отличались друг от друга. В последние годы я зарабатывал достаточно, чтобы не отовариваться в секонд-хенде, но в целом мой облик мало изменился. А на ней все было дорогое, элегантное и сидело так, будто шили на заказ. Она остановилась на крыльце и принялась искать взглядом меня, застегивая короткое черное пальто, как у героини фильма шестидесятых годов, – этот стиль нравился моей маме.

Быстро меня заметив, Жаклин оступилась: я не знал, как это истолковать. Мне захотелось подхватить ее и целовать так, будто и не было той недели, что отделяла сегодняшний день от того момента, когда мы разомкнули объятия. Мне захотелось разломать рамки той роли, которую отвели мне ее подружки, – роли «плохого парня», второстепенного звена, соединявшего два важных этапа: Кеннеди Мура и того, кто должен был занять его место.

– Так вот зачем понадобились парикмахерские советы, – произнесла Жаклин, изучая шлем, который я ей протянул.

Для нее это был замысловатый артефакт с другой планеты. То, что она раньше никогда не ездила на мотоцикле, почему-то добавило моим ощущениям остроты, хотя я и так заводился с полоборота, когда дело касалось Жаклин.

Она подняла на меня глаза, и я надел ей шлем. С умышленной медлительностью подтягивая и застегивая ремешки, я любовался ее губами, вкус которых до сих пор ощущал, стоило мне опустить веки, и глазами, глубокими и ярко-голубыми, как вода в открытом море.

Я ехал очень осторожно, но Жаклин, похоже, этого не понимала, на что я, правда, ничуть не жаловался: от страха она уткнулась мне в спину, а на поворотах обхватывала так крепко, будто боялась улететь в Оклахому.

За время езды у нее замерзли руки. Припарковав мотоцикл, я поочередно взял их в свои ладони и медленно втер в них тепло. Мне было странно, что такими пальчиками можно заставить петь такой внушительный инструмент, как контрабас. Я вовремя прикусил язык, не дав себе сказать это вслух.

Она ведь только Лэндону сказала, на чем играла.

Чувство вины усилилось, когда Жаклин спросила, не мои ли родители живут в доме, который виден в глубине двора.

– Нет, я снимаю квартиру, – сказал я.

Мы поднялись по лестнице и вошли. Фрэнсиса нисколько не смутило то, что я привел в дом девушку. Он равнодушно спрыгнул с дивана и прошествовал к двери, как будто решил позволить мне побыть с гостьей наедине. Когда я назвал его по имени, Жаклин рассмеялась. Он показался ей больше похожим на Макса или Кинга, но я объяснил, что мой кот и без крутой клички чувствует себя настоящим мачо.

– И все равно имя важно, – ответила она, медленно расстегивая пальто.

Услышав эти слова и поняв, какой смысл мог за ними скрываться, я похолодел, но мое оцепенение быстро прошло благодаря гипнотическому воздействию маленьких тонких пальцев, высвобождавших пуговицы из петель. Эти неторопливые движения милосердно вытеснили из моей головы все остальное и заставили сердце забиться чаще. Когда Жаклин расстегнулась полностью, остатки моего терпения уже догорали. Я нырнул большими пальцами под лацканы пальто и осторожно снял его, проведя руками по ее согретым синим джемпером плечам.