Бойс изобразил внезапный приступ кашля, чтобы скрыть смех. Помимо незадачи с аналитическим чтением, у моего приятеля было еще одно слабое место: он не умел сдерживать гогот. Я сделал над собой усилие и сохранил непроницаемую физиономию. Директриса не могла отчислить нас за избиение парня, который заявил, что мы не имели к этому никакого отношения. Тем более что ее свидетель отказался от своих показаний. Наверняка это произошло не без вмешательства Бойса, но спрашивать я не стал.

Через два часа после отплытия девица в красно-белом полосатом купальнике соблаговолила со мной заговорить. Она была похожа на рождественскую леденцовую тросточку со вкусом мяты – такая же жгучая. Хотя и высокомерная. Впрочем, ее снобизм меня не особенно смущал: на нашей лодке редко появлялись симпатичные девушки, а если приходили, то длинный день, заполненный только водой и рыбой, сразу начинал казаться мне не таким унылым.

– В моей школе парни с твоей наружностью – ну, всякие там эмо и готы – гораздо бледнее и не такие качки. Я думала, что быть доходягой для них вроде как философия, стиль жизни.

Я прищурился и покосился на нее. Она потихоньку подошла ко мне, пока я насаживал наживку на удочку, закрепленную на правом борту. Сегодня у нас была глубоководная рыбалка.

– Стиль жизни? – Я усмехнулся. – Знаешь, мне как-то некогда философствовать. – «Крошка», – добавил бы я, если бы собеседница не была дочерью наших клиентов. – Просто я тот, кто я есть.

– И кто же ты?

У нее в глазах горел хитрый огонек, которого я до сих пор не замечал. Предыдущие два часа она провела в темных очках, работая над своим загаром. Сейчас очки были подняты на лоб. Она пыталась не обращать внимания на своих родителей, которые обменивались завуалированными или прямыми оскорблениями на корме лодки. Я криво улыбнулся:

– А кем ты хочешь, чтобы я был?

Она закатила глаза:

– Местные девчонки ловятся на эту удочку?

Я провел кончиком языка по лабрету и присел, чтобы открыть ведро с наживкой, а заодно лишний раз продемонстрировать мускулы, которые симпатичная клиентка уже упомянула.

– Да.

– На что еще они ловятся? – спросила она, выгибая бровь.

Я обернулся: отец стоял у руля и не мог постоянно сверлить меня хмурым взглядом.

– Давай, я научу тебя насаживать наживку на крючок и держать удочку, а потом продолжим разговор на эту тему. Если ты правда хочешь услышать ответ, мне понадобится время, чтобы выложить полный список.

Я поднялся. Она встала передо мной, широко разведя ноги, чтобы не упасть. Открытое море слегка разгулялось, и рыбалка пошла бы лучше, вернись мы в бухту, но клиент не захотел.

– Я и так все знаю про отморозков, крючки и наживку. – При этих словах она посмотрела вдаль, положив обе руки на перила и повернувшись так, чтобы с моего места эффектно смотрелись ее налитые груди: сейчас они были прижаты друг к другу и крошечные треугольники лифчика их едва прикрывали. Действительно наживка. – И держать удочку я тоже умею неплохо. Так как, ты сказал, тебя зовут?

– Лэндон.

– Очень приятно. Я Честити.

Это я и так помнил. Перед началом экскурсии ее папаша представил нам дочь и жену. С последней, как выяснилось вскоре, он собирался целый день собачиться: супруги то сидели в зловещем молчании, то принимались друг на друга шипеть. Черт, дамочка даже попыталась флиртовать с моим отцом. Он словно и не заметил.

Над водой, заглушая плеск волн и крики чаек, разносились слова вроде «шлюхи» и «осла». Папа старался держаться как можно незаметнее, но, разумеется, прекрасно видел все, что происходило в десятиметровой лодке. Нам с Честити приходилось с этим мириться.

– У родителей проблемы?

– Ага. Это мой отец и моя мачеха-жаба. Она считает, что он завел кого-то на стороне. Очень даже может быть. Но давай не будем о них. Они такие нудные, а мне хочется хоть раз за эти дурацкие каникулы немного развлечься. И по-моему, Лэндон, ты можешь мне в этом помочь.

Она станцевала вокруг удочки, схватила ее и прижалась ко мне бедром.

– Так ты правда Честити[28] или тебя назвали от противного?

Она мягко рассмеялась и, скользнув по удочке обеими руками, прижалась плечом к моей груди.

– Это уж мое дело, и…

– Да ладно, не суетись. Я и так выясню.

– Ты самоуверенный подонок, да?

Я улыбнулся:

– Я бы предпочел формулировку «уверенный в себе». Но в принципе ты права. Так чем ты занимаешься сегодня вечером?

– Хм… Не знаю. Может, тобой?

То, что я наплел Честити про местных девчонок, не вполне соответствовало действительности. Вообще-то, я старался с ними не связываться. Им хотелось сладких свиданий и школьных дискотек, а меня эта фигня не интересовала. Почти все, с кем я спал, были туристками. Я цеплял их на пляже, в «Снастях и наживке» или где-нибудь в городе, а кувыркались мы в их съемных коттеджах, гостиничных номерах или, если было темно и девушка попадалась не очень привередливая, прямо на песке.

С Честити ситуация получалась непростая: о том, чтобы переспать в общественном месте, хоть бы и в кромешной тьме, не могло быть и речи. Под боком у ее отца и мачехи – тоже не вариант. Перед тем как сойти вместе со мной на берег, она сказала родителям, что случайно встретила школьных друзей.

– Пообещала вернуться домой к полуночи. А пока, мол, будем жарить рыбу и есть сморы[29]. – (Мне показалось маловероятным, чтобы на это кто-нибудь повелся.) – Поехали к тебе, – сказала Честити. Мы целовались, гуляя по пляжу, где, кроме нас, было еще несколько десятков человек. – Я даже не пикну. Обещаю.

Итак, я сделал то, чего никогда раньше не делал: привел к себе девушку в то время, когда отец находился дома. Было только десять часов или около того, но папа вставал на заре и ложился тоже рано. Его комната была в конце коридора. Мы прокрались через темную гостиную, стараясь не наступать на скрипучие доски, и вошли в кухню. Как только я закрыл за нами дверь моего чулана, Честити прошептала:

– Офигеть, какая крошечная! Это что – кладовка?

Я зажег ночник, который незадолго до этого повесил на стену, выключил верхний свет и, скинув свои старые ботинки на резиновой подошве, поставил их рядом с босоножками гостьи.

– Будем обсуждать мою комнату или…

– Я лишь подумала, что нам было бы просторнее даже в…

Я снял футболку. Честити разинула рот. Когда я наклонился, чтобы поцеловать ее, она стащила с себя кофточку и развязала тесемки на шее. Груди, высвободившиеся из полосатого лифчика-леденца, упали мне в ладони. Честити торопливо забралась с ногами на кровать. Я за ней.

– Так что ты там говорила?

Она ничего не ответила. Только покачала головой и потянула меня к себе.

Мы проснулись около часа ночи, в чем уже было мало хорошего: время, отведенное Честити для вечерних развлечений, истекло шестьдесят минут назад. В телефоне, который она поставила на беззвучный режим, набралась целая куча пропущенных вызовов, голосовых сообщений и эсэмэсок.

А разбудил нас мой отец. Понятия не имею, чего ради он вдруг решил открыть дверь моей комнаты. Может, он и раньше ко мне заглядывал, проверял, дома я или нет, просто я не просыпался. Зато сейчас, черт побери, пять секунд – и сна ни в одном глазу.

– Лэндон Лукас Максфилд! Какого хрена ты здесь творишь?! – взревел отец и тут же развернулся на сто восемьдесят градусов, потому что Честити, по-прежнему без лифчика, села на кровати. – Совсем оборзел?! Ее родители вообще в курсе, где она?

– Нет, папа, – пробормотал я, прокашлявшись, и потянулся за нашими вещами.

Одеваться при отце, торчащем в дверном проеме, было, мягко говоря, неловко.

– Они знают, что она с тобой?

Я посмотрел на Честити. Она покачала головой.

– Нет, папа.

– Встал и отвез ее обратно в гостиницу. Сейчас же! Черт возьми, Лэндон. Черт возьми.