Как бы то ни было, но уже через полчаса я сидел в уютном бильярдном зальчике, и Ганс, завалив на обшитый бархатом стол местного начохраны, выжимал из последнего показания, гуляя стволом «Стечкина» но ежику волос на затылке поверженного.

– Где Баранович с Лафой?

– Ушли…

– Понимаю, что не испарились. Куда ушли?

– По подземному лазу.

Мы с Гансом переглянулись. Подобный вариант, увы, не исключался с самого начала.

– Где их теперь искать?

– Не знаю! Правда, не знаю!

– Надо найти, – произнес я. – Сегодня же.

Ганс ответил кивком и с силой вдавил голову охранника в стол.

– Вот что, голубь глумливый, ты ведь у них пост занимал, верно? Так что соображать малость должен. Не поверю, чтобы ты ничегошеньки не знал. Поэтому выбирай, либо ты с сегодняшнего дня у нас на службе и получаешь свои сто дукатов, либо я размазываю твои мозги по столу. Надеюсь, ты мне веришь?

Из горла охранника вырвалось невразумительное мычание.

– Ага, вижу по глазам, что веришь! Ты ведь уже наблюдал, что в той комнатке наделала наша гранатка. Так что, наверное, понял: парни мы серьезные и шуточки у нас тоже своеобразные. Короче, решай: или – или. А я пока посчитаю. До трех или до пяти – это уж как ты сам себя поведешь. Один… Два…

– Согласен! Да! – захрипел мужчина.

– Вот и славно! Значит, ты сейчас встаешь, причесываешь макушку и баки, после чего мы с тобой едем вдогонку за нашими кобельками, верно?

Охранник часто закивал.

– Ты уверен, что мы их найдем? – сладкоречиво продолжал вопрошать Ганс.

– Если… Если вы сделаете, как я скажу, то скорее всего найдем.

– Умничка! – похвалил я. – Езжай, Гансик, с ним. И позволь товарищу проявить инициативу. Если козлик того стоит, отблагодарим. Может, даже произведем в орлы.

– Слышал, козлик? – Ганс шлепнул мужчину по ягодицам. – Хочешь стать орлом?

Бледное лицо начохраны изобразило нечто непередаваемое. Будущему орлу было до одури страшно.

– Ну, а коли хочешь, то хватит разлеживать, поднимайся. Считай, что ты уже на работе.

– Август остается со мной, – добавил я. – Поддерживайте с нами связь. И помните, Барановича необходимо взять живым.

Курящийся над полом дым, разбитая в щепки мебель, – здесь ЭТО все и произошло. В комнате с бирюзовыми обоями, с подвесным, щедро заляпанным кровью потолком. То есть, тогда он был еще белым, как и положено, до того самого момента, пока Сом не распахнул свою роковую папку.

Я зажмурил глаза, пытаясь представить себе, как это случилось. Щелкает замочек, крышка поднимается. На свет выныривает кожаная папка. Глаза всех присутствующих устремляются к ней, ибо в ней, если верить записке Ящера, их жизнь и смерть. Так оно, собственно, и было. Жизни им папочка не предлагала, а вот смерть гарантировала мгновенную. Можно сказать, безболезненную. И было их тут, включая охрану человек восемь или девять – и всех одной сокрушительной волной погрузило в небытие, жестоко и грубо расплескав по стенам. Пуленепробиваемые стекла вынесло наружу вместе со стальными рамами. В одном месте мощная кирпичная кладка треснула, зигзагом протянувшись до выщербленных паркетин. Струйки дневного света пробивали терпкий туман, усиливая эффект иллюзорности. Кадр из знаменитого «Сталкера», а возможно, и того недосмотренного нами фильма.

Я прошелся по помещению. На людские останки глядеть не хотелось. Мало это напоминало прежних живых людей, и в комнату я заглянул просто так, чтобы подытожить нелегкие сутки. Тройка солнечно-желтых «луноходов» мерцала мигалками у подъезда, но внутрь представителей милиции не пускал наряд, высланный Васильичем. Офицеры безопасности дело свое знали, никого не слушали, с каменными лицами стыли в дверях. Эти детали мы тоже заранее оговорили. Лаврами престарелый генерал делиться ни с кем не желал, а за «Харбин» ему кое-что светило – и не только от нас. При условии, конечно, если все довести до логического конца. Так или иначе, но людишек своих Васильич подбросил к гостинице с завидной оперативностью, и нужные улики успели лечь на свои законные места, ожидая следовательских глаз, следовательских рук. Сам я ждал известий от Ганса, но пока рация в кармане безмолвствовала. Бригада Дина, исполнив свои суровые функции, благоразумно растворилась в воздухе. Посапывая, следом за мной топали парни Каптенармуса. На коридоры, мебель и прочее хозяйство «Харбина» они взирали вполне хозяйским оком. Собственно, они и были здесь хозяевами. С этого самого дня и часа…

Зашумела вода, и я обернулся. Ощущение было таким, словно меня ударили растопыренными пальцами в глаза. Тотчас после слепящей вспышки наступила мгла, и не сразу я обнаружил, что стою по пояс в бурлящей воде в каком-то каменном каземате.

Впрочем, свет здесь все-таки присутствовал. Самую капельку, но вполне достаточно, чтобы наблюдать струящуюся отовсюду воду. Черт его знает, откуда она взялась, но ледяное течение ощутимо цепляло за ноги, норовило развернуть и опрокинуть. По змеиному шевеля хвостом справа проплыла крупная крыса. Утраченное зрение вновь вернулось, и я разглядел, что каземат представляет собой темный, убегающий в темноту тоннель. Само собой разумеется, лучше от этого мне не стало. Какая разница – каземат или пещера! И то, и другое в одинаковой степени увязать с реалиями никак не получалось. Только что я находился в «Харбине», и вот уже нет ни обоев, ни подвесных потолков, ни охраны за спиной.

Я огляделся. Вода набегала из волглой темноты, и упругое ее давление, кажется, нарастало. Опустив голову, я рассмотрел, что поверхность течения напоминает кипящее варево. Тут и там вспухали и лопались жирные пузыри. Причем лопались они с тем же шумом, с каким лопаются выдуваемые детворой жвачные шарики. И пахло от воды как-то особенно мерзко. Отчетливо ощущался некий болотный оттенок с кисловатым застарелым запахом. Так пахнет морское побережье после отлива, покрытое водорослями и мутновато-студенистыми тушками медуз. Не знаю, встречается ли такое на Черном море, но на Атлантике, на побережье Франции и Испании я наблюдал подобное сотни раз.

Прошло, должно быть, не более минуты, но вода успела значительно подняться, добравшись до груди. Ничего не понимая и совершенно одурев от холода, я оперся о мокрую стену и попытался шагнуть вперед. Что-то надо было срочно предпринимать, придумывать некую спасительную соломинку, но сонная апатия сковала члены, напрочь затуманила разум, лишив сил противодействовать действительности.

Впрочем, было ли окружающее действительностью? Вряд ли… То есть происходящее и впрямь доходило до сознания, выводы, подсказываемые осязанием и обонянием, ничуть не расходились с тем, что я наблюдал собственными глазами, однако странность заключалась в том, что все это не вызывало адекватной реакции. Я не ужасался и не впадал в панику, хотя должен был бы по идее испугаться. Сжавшись в колючий ком, я покорно ждал появления чего-то, чем должно было завершиться это кошмарное действо. И тело действовало только потому, что я не мешал ему действовать. Так руки выброшенного в волны сами собой начинают бить по воде, а мышцы повешенного судорожно сокращаются, пытаясь в последнем усилии вырвать умирающую плоть из цепкого аркана смерти. Оцепенев разумом, я пытался шагать, хотя двигаться против течения было чертовски сложно. Но выбора не оставалось. Тоннель предлагал всего-навсего два направления, и каким-то нутряным чутьем я понимал, что шагать следует именно вперед, а не назад. Каменный пол скользил под ступнями, я то и дело погружался в воду с головой. Мышцы стягивало судорогой, и, подобно спущенному на дно водолазу, мне приходилось наклоняться вперед под острым углом, чтобы не позволить течению снести меня назад.

Что-то толкнулось в колено, и я непроизвольно дернулся. Нечто темное и лохматое вынырнуло из воды, заставив меня отшатнуться к стене. Утопленник глядел на мир остекленевшим взором и, видимо, за что-то зацепившись, то всплывал, то снова погружался. Волосы на его голове развевались темной ожившей гривой, кожа была мертвенно-синей. Узнать его не представляло особого труда. Рядом со мной поплавком покачивался тот самый охранник, что отправился с Гансом на поимку уцелевшего начальства. Стоило мне об этом подумать, как поблизости от охранника всплыл Лафа. С искаженным лицом и оскаленным ртом, с капроновой удавкой на шее. А вода продолжала пузырить, словно под дождем, и подобно грибным шляпкам тут и там на поверхность показывались головы мертвецов. Изрешеченные осколками Мороз и Паша-Кудряш, ухмыляющийся и разорванный пополам Бес, Витек, чьи умоляющие глаза по сию пору напоминали глаза святого с иконы, какой-то вовсе неузнаваемый покойник с исполосованным бритвой лицом. Всплывали и другие, кого я не мог толком разглядеть, но вся эта гоп-компания невообразимым образом колыхалась вокруг меня, словно стая мальков возле лакомой наживки. Они не были живыми, но несуразность ситуации мало-помалу все же доходила до обмороженного сознания. Туман в мозгах рассеивался, и, выхватив дрожащей рукой «Беретту», я прицелился в ближайшее от меня лицо.