– Позвать вашего человека? – чинуша суетливо выскочил из-за стола, придержал меня за локоток.

– Не надо. Лучше денежки спрячьте.

– Да, да, конечно!

Я приблизился к двери, обернувшись, напомнил:

– Завтра, максимум – послезавтра они должны сидеть у меня в офисе. Везите на самолете, на ракете – на чем угодно, – расходы я оплачу.

– Будет сделано! – спина чинуши чуть прогнулась, он почти что кланялся. Деньги со стола уже исчезли. В принципе, если призадуматься, я обеспечил этого жучка на всю жизнь. То есть, если, конечно, обойтись без яхт, без аэропланов и прочих рокфеллеровских вывихов. Он это безусловно понимал. Потому-то я и не ждал отказа.

Остановив машину возле телефона-автомата, я извлек пригоршню жетонов и с четвертой попытки дозвонился до Сохи Красоватого. Слышимость оказалась никуда не годной, но подстраховаться все же не мешало. Не тот это был треп, чтобы позволить слушать себя посторонним ушам. В сотовую же связь меня отучил верить Гансик – в тот самый месяц, когда принес магнитофонную запись полудюжины телефонных бесед одного из российских министров. Век, черт бы его побрал, действительно принадлежал к разряду просвещенных.

Позвонил я, как выяснилось, не в самый удачный час, – Красоватый, по голосу чувствовалось, приплывал от травки. Поэтому задание пришлось повторить трижды, чтобы дошло до одурманенного наркотой сознания. Этот в отличие от Ганса удивляться не стал, с молчаливым покорством проглотил сказанное. Оно и понятно, после шести ходок и семнадцати лет, проведенных за проволокой, у человека вырабатывается завидное равнодушие ко всему сущему. То есть – завидное или нет, это, вероятно, можно поспорить, но, вешая трубку, я твердо знал, заказ Соха исполнит без мук и колебаний.

После Красоватого Гоша-Кракен отвез меня к Артуру, нашему внештатному лепиле. Выпроводив Кракена за дверь, я устроился в кресле и внимательно взглянул в водянистые глаза доктора. Он своих в сторону не отвел. Сразу было видно – опытный гипнотизер! Набил руку на нашем брате. Верно, мог бы выдержать зрительную дуэль и со зверушкой пострашнее.

– Ну? Как ваши зубы?

– Великолепно. Сегодня раскусил два первых гвоздя.

Артур понятливо усмехнулся.

– А нога? Сильно беспокоит?

– Твоими молитвами, Артурчик! Терпимо.

Он немного помолчал.

– Жаль Ганса. Малый был проворный.

– Да уж. Был…

– Какое-то очередное осложнение? – Артур устроился за столом, выложил перед собой белые ухоженные руки. Именно этими руками он вспарывал моих ребяток, выуживая пули с осколками, по фрагментам собирая и свинчивая раздробленные кости. По отзывам пациентов, получалось у него неплохо. Когда же за лечение платили сверх привычного, он превращался в настоящего кудесника. Оттого и попал в нашу теплую компанию. Жить без здоровья – скучное дело, и потому добрый лепила всегда в цене и бесхозным не будет ни при каком режиме.

– Почему обязательно осложнение? – цыркнув фарфоровым зубом, я вытянул ноги, выбирая удобное положение для раненной ступни. – Консультация нужна, Артурчик. Маленькая, но удаленькая.

– Если по поводу головы, то я уже предупреждал: ходить вам еще рановато. Нейрончики, знаете ли, – штука нежная. Поэтому не обойдется без головокружений, тошноты и прочих сопутствующих радостей.

– Да нет, тут совсем другое. Хотя с головой тоже некоторым о образом связано. Видишь ли, меня интересуют галлюцинации.

– Галлюцинации?

– Точно. Видишь ли, у одного моего парня проблемы. Наблюдает, понимаешь, разную чепуху. Иногда очень и очень занятную. При этом он все соображает, контроля над собой отнюдь не теряет, но видения все равно приходят. Какие-то картинки из былинного прошлого, людишки, которых вроде как и нет уже.

– Интересно… А этот твой парень случаем не ширяется?

– Гарантирую, что нет. Проверял самолично.

Артур растопырил пятерню.

– Если пациент опытный – кого хочешь проведет. Можно ведь не только в вену колоть, полным-полно самых хитрых мест. К примеру, меж пальцами иглу вгоняют, в паховую область, – так что поди проверь подобных умельцев!

– Пах я у него, разумеется, не разглядывал.

– Вот-вот! – воодушевился Артур. – А можно еще и в анальное отверстие закачивать раствор. Если знать, конечно, технологию и пропорции. Всего-то и нужно – небольшую клизмочку. Тогда вовсе никаких следов не найти.

– Я уже сказал: он не ширяется, – абсолютно трезвый мужик! Я ему верю, и он мне нужен. Одна беда – галлюники. Совсем как у генерала Хлудова.

– Это что же, Булгаковский подопечный? Мда… И что же от меня требуется?

– Ясно что! Необходимо, чтобы парень вылечился ото всей этой ерунды.

– Тогда ведите этого парня ко мне, потолкуем более предметно.

– В том-то и беда, что надо обойтись без свиданий. В общем долго объяснять… Ты мне суть растолкуй – что и от чего бывает, какую гадость глотать, и лечится ли это вообще?

Артур невесело рассмеялся.

– Легкий вопросик, ничего не скажешь! Психических заболеваний сотни. Практически каждый год сопровождается серией открытий в области психологии.

– Это все тонкости. Наш случай простой.

– Простых случаев не бывает.

– И все-таки, если попробовать обобщить?

– Это будет несерьезно. Я ведь не дилетант.

– Не набивай себе цену. То, что ты не дилетант, я знаю. Потому и пришел к тебе. – Я раздраженно вздохнул. – И про сотни заболеваний калякать мы с тобой не будем. Оэрзэ, ангины, сто сорок форм гриппа, а в сущности лечите одним и тем же. Скажешь, вру?… Нет, не вру. Так что давай без длительных предисловий, лады?

– Лады, – он серьезно кивнул. – И все равно, Павел Игнатьевич, сколько психологов, столько и теорий. Все, что касается подкорки и аномальности человеческого поведения, трактуется весьма неоднозначно. Франкл все на фрустрацию сваливал, Фрейд – на детство и комплексы. А Гаррисон с Песцели, например, ратовали за фатализм, – дескать, чему быть, того не миновать. Один гадал по ладоням, другой по глазам. И если суждено, мол, спятить, то девяносто процентов, что спятишь.

– Почему?

– Потому что – судьба. Потому что одни рождаются гениями в пьяно-пролетарских семействах, а другие вопреки талантливым и непьющим родителям отчего-то однажды становятся маниакальными садюгами, голубыми или еще каким чудом похлеще.

– Так… Ну, а сам-то ты как считаешь?

– Я считаю, что прав Гаррисон. Мир – это фарш, что ползет из мясорубки, и всего в нем намешано вровень – и лука, и сала, и мяса. Печально, но факт: в сущности своей – психические болезни неизлечимы. Их сглаживают и заглушают транквилизаторами, из пульсирующего состояния переводят в латентное, но полностью и бесповоротно, увы, уничтожают только с личностью пациента. Разумеется, я обобщаю, но в целом все обстоит именно так. Отказаться от довлеющих обстоятельств, привычного образа жизни, круга знакомых – вещь практически невозможная. Значит, опять все зависит от пациента. Найдет в себе силы измениться, произойдет психологический слом, перестроятся полевые формы, начнется выздоровление. А будет бегать от болячек по курортам, да врачам, в лучшем случае – добьется только небольшой форы. Человек должен ХОТЕТЬ быть здоровым.

– Есть такие, что не хотят?

– Еще бы! От одного суицида в России умирает ежегодно в три раза больше, чем погибло в Афгане.

– А ты знаешь, сколько погибло в Афгане?

– Ну, согласно официальным цифрам…

– Забудь о них. Это все туфта для российской статистики. Но речь не об этом, продолжай.

Артур смутился.

– Я, конечно, могу ошибаться насчет Афганистана, но о суициде кое-что знаю. Как официальном, так и неофициальном. И если пытаться всерьез анализировать ситуацию с суицидом неявного характера, то можно смело утверждать: в той или иной степени ему подвержены две трети всего населения.

– Не понял?

– Тут как раз все понятно. Люди наловчились губить себя самыми изощренными методами. Одни превращают жизнь в газетно-телевизионный суррогат, другие ревностно служат его величеству желудку. Кто-то собачится с ближними, кто-то молчаливо слушает и терпит. И первые, и вторые, и третьи зарабатывают таким образом болезни. А психозы, какими бы они ни были, просто так не проходят. Либо ты их, либо они тебя. Какая в сущности разница, залезешь ли ты сегодня в петлю или загнешься чуть позже от рака.