И вот, Аркану доложили кореша: Дрону удалось поднять бунт, и Садовников с волнением ждал весточки с бунтующей зоны. Братва передавала ему скупую информацию о состоянии дел в колонии, что весь периметр со стороны свободы обложен ментами и военными, нет даже ни малейшей возможности подойти к зоне и узнать последние новости. Наконец, с больничной зоны и некоторых тюремных источников поступило жуткое сообщение — бунт подавлен, убитых и покалеченных было немерено, о Лехе известий пока не было.

Но к вечеру того же дня, Крут сам раздобыл информацию, что Леха Дрон погиб, и с ним еще несколько человек распрощались с белым светом, многих уже перевели в тюрьму и начинают ломать первыми допросами. Кое — кто из тюремных, прикормленных охранников, доложил, что бунтарями занимается не только оперативники из управы, но и комитетчики.

— Леха, братан! — произнес расстроенный Аркан, — ты все-таки расшатал ментов, — сказал он, как бы обращаясь к самому Дрону, — пацаны, если б вы знали, как он рвался в эту область, я даже не мог его отговорить, такой он был упорный.

Аркан на минуту задумался и собравшись с мыслями, сказал:

— Мы должны выполнить последнюю волю Лехи и найти одного мусора. Я клянусь, что найду эту тварь — зоновского кума и заставлю его задохнуться навеки. Для меня потеря брата имеет огромное значение, я ручался за Леху, и он не подвел братву воровскую. Я догадывался, что его заход в зону закончится трагедией. Здесь: на свободе, нам тоже пора действовать, надо поддержать братву в тюряге и отправить им малявы, пусть они знают, что не одиноки, мы всегда их поддержим. Леший, займись этими делами, — отдал вор распоряжение подручному, — и в другие зоны дополнительно шлите малявы, пусть братва и мужики знаю всю подноготною, а не мусорской блеф, который они будут преподносить в зонах арестантам. Тебе Крут, особое поручение, промацай все мне об этом мусоре — опере, одним словом падай ему на хвост и готовь план по его устранению. Соберите продукты, курехи побольше, чая и переправьте на больничку и в тюрьму всем, кто пострадал от ментовского беспредела. Да, Крут, вот еще что, организуй посылку и отправь родственникам Колдуна, пусть они переправят ее в крытую, филок заряди побольше, потом еще отправим. Все пацаны, по коням! По районам передайте всей братве, чтобы помогли, кто, чем может, нельзя нуждающуюся в нашей помощи бунтарскую пацанву оставлять в беде.

Прошла неделя после подавления властями бунта. Сергей Крутов получивший от Аркана поручение найти опера Ефремова, плотно включился в поиски. Чтобы выяснить все обстоятельства, связанные с бунтом в зоне, для начала нужно было найти Кузнецова, но оказалось, что майора, отстранили от работы, и на время служебного расследования он уехал из города, и где теперь его искать, оставалось загадкой.

Крут решил избрать другой путь. Раньше, во время слежки за Ефремовым, ему было известно, где проживал оперативник. Переодевшись в форму старшего лейтенанта милиции и, имея поддельное удостоверение, Крутов посетил квартиру майора. Изменив свою внешность при помощи грима и парика, он выбрал вечернее время и застал дома женщину, представившуюся ему женой Ефремова. Отсутствие опера Круту было на руку, и он назвался другом оперативника. Сергей искренне удивился, что его «друг», которого он уже не видел давно, на данный момент лежит в больнице.

Крутов — жулик со стажем, и в прошлом имел две ходки в зоны. Он, так же, как и Аркан разбирался неплохо в людях и среди своих слыл артистичной, незаурядной личностью. Недаром кореша назвали его «спецом» своего дела. Он мог легко и быстро втереться в доверие к человеку и поиметь его в последствие, как ему заблагорассудится.

У Сергея пропадал театральный талант, постепенно перетекший в криминальный.

Попасть в больницу без направления, оказалось трудно, но возможно. Крутов, решил записаться на прием к врачу-специалисту, планируя проконсультироваться у него об истинном состоянии своего здоровья. Его встретил в своем кабинете заместитель начальника больницы.

Сергей Крутов, показав свое удостоверение врачу, в котором он был вписан, как Севастьянов Олег Петрович, представился инспектором уголовного розыска Первомайского ОВД. Рассказал свою историю, что был ранен в ногу особо опасным преступником при его задержании, и теперь ранение время от времени дает о себе знать.

На самом деле так оно и было: участвуя в ограблении ювелирного магазина, а затем, убегая от ментов в «дебри» Бановского околотка, он был подстрелен милиционером в ногу. Кенты не бросили своего друга и, затащив в «Москвич», скрылись с места. Пуля прошла навылет под коленным суставом и слегка задела кость. Он долго ходил, прихрамывая, на лечение к одной бабке-знахарке, впоследствии поставившей его на ноги.

Доктор осмотрел старую рану старлея и посоветовал ему сходить в служебную поликлинику для получения направления на дальнейшее лечение: попасть в эту больницу просто так, было трудно.

Но, пятнадцать минут приятной беседы с врачом дали положительный результат. Они договорились о сумме материального вознаграждения, которая в скором времени перекочует из кармана Крутова в стол к замначальника больницы.

Взятки и здесь делали свое дело. Через три дня, сдав анализы прямо в больнице, Крутов лег в палату терапии. Без труда он прошел в хирургическое отделение, расположенное на третьем этаже и, умасливая приятными разговорами дежурную сестричку, смог заглянуть в регистрационный журнал, где и обнаружил фамилию разыскиваемого опера, привезенного неделю назад с тяжелым ранением грудной клетки.

Крутов представился медсестре коллегой офицера по работе и узнал от нее, что Ефремов получил серьезное ранение в грудь, пуля застряла в левом легком, едва не попав в сердце.

Крут, услышав о точном попадании пули, подумал: «Прими стрелок маленькую поправочку чуть ниже и левее, не лежать бы сейчас куму в светлой палате, а кормить червей на погосте».

Но ради последнего и пришел сюда Серега Крутов. Просьба Дрона о ликвидации кума была хорошо продумана, и Крут самолично взялся за ее исполнение. Он имел уже опыт в делах такого рода.

В четырехместной палате, кроме Ефремова, лежали еще двое больных: один готовился к выписке, а другого, по всей вероятности, должны со дня на день перевести в терапию.

Крутов, хотя и сменил свою внешность, все равно старался лишний раз не показываться на людях, остерегаясь последующих свидетельских показаний. Он еще раз посетил симпатичную медсестру и, как бы между прочим прошелся по коридору хирургического отделения. Заглянув невзначай в палату, он увидел Ефремова, лежавшего на койке-каталке.

Прооперированному майору уже сняли дренажные трубки, и он потихоньку начал вставать с кровати. Унизительное это дело, когда молоденькая медсестра подсовывала под него утку после операции и заправляла в нее его мужское достоинство. Состояние майора было неважным, но тем не менее теперь он сам может выходить в туалет, шаркая ногами, и по — стариковски передвигаясь по стенке. Больше всего Ефремов боялся кашля, отдававшийся болью в груди и во всех ослабленных мышцах.

Курильщиком он был заядлым, после операции ему еще не так хотелось затянуться папиросой, но когда он увидел мужиков, втихушечку куривших в туалете, попросил пару раз затянуться. Блаженство разлилось рекой по всему телу, туман поплыл в голове, обволакивая сознание. Больной, давший ему покурить, заулыбался и сказал:

— Что дружок, цепляет, как будто марихуаны покурил.

— Да — уж, — затягиваясь со смаком, блаженно произнес майор.

Курить больным в помещении отделения, и в туалете было строго запрещено, потому курильщики прятались, где попало: некоторые, покрепче здоровьем, выходили на улицу.

Хирург — он же и заведующий отделением, слыл в этом отношении очень строгим, и потому испытывать судьбу больные не решались.

Однажды Ефремов, имея при себе пачку папирос, подыскивал место, где бы ему пристроиться покурить. Днем курить в туалете опасно, можно нарваться на врачей, а идти вниз по лестнице с третьего этажа он еще не решался. В этот момент к нему подошел парень с бакенбардами на скулах, прямыми усиками и ухоженной шевелюрой каштановых волос на голове. Он тоже был в больничном халате и потянул Ефремова за рукав: