Крупные вельможи мало размышляли. Однако они знали, что в счетах Фуке обнаружатся не только следы его злоупотреблений, но и имена всех тех господ… и всех тех дам, услуги которых он оплачивал. Поговаривали даже о чудовищно компрометирующих подробностях того, как вельможи, вплоть до принцев крови, во время Фронды продавались хитроумному финансисту.
Нет, тогда никто еще не признавал в этом втором аресте, более зрелищном и молниеносном, нежели первый, ту же властную руку.
Один только Людовик XIV, срывая печати с депеши, сообщавшей ему о восстании, поднятом в Лангедоке гасконским дворянином по имени Андижос, вздохнул: «Самое время!»
Бельчонок, убитый молнией на вершине дерева, падал все ниже и ниже с ветки на ветку. Да, самое время: Англия не восстанет ради Фуке, как Лангедок восстал за того странного человека, которого пришлось заживо сжечь на Гревской площади.
Дворянство, которое Фуке подкупал роскошью, не встанет на его защиту из страха вслед за ним испытать превратности судьбы. А несметные богатства Фуке вернутся в государственную казну, что будет только справедливо. Лево, Лебрен, Франсине, Ленотр, даже насмешник Мольер и Ватель – все художники, которых он выбрал и поддерживал вместе с их бригадами рисовальщиков, художников, рабочих, садовников, комедиантов и поварят, отныне будут работать на одного хозяина. Их направят в Версаль, в этот затерянный среди болот и лесов «маленький карточный домик», где Людовик XIV впервые сжал в объятиях кроткую Лавальер. В честь этой испепеляющей любви там будет воздвигнуто самое неопровержимое свидетельство славы «короля-солнца».
Что же касается суперинтенданта Фуке, надо будет провести очень долгое расследование. Запрем бельчонка в крепость. О нем забудут.
У Анжелики не было времени размышлять над этими новыми событиями. Судьбе было угодно, чтобы падение того, кому принес тайную жертву Жоффрей де Пейрак, последовало слишком скоро за взлетом. Но для Анжелики было уже слишком поздно. Она даже не попыталась вспомнить, понять…
«Великие» приходили, устраивали заговоры, предавали и вновь входили в милость, а потом исчезали. Молодой король, властный и бесстрастный, ударом топора равнял придворных по росту. Ларчик с ядом по-прежнему был надежно спрятан в башне замка дю Плесси-Бельер. А Анжелика теперь была всего лишь безымянной женщиной, прижимающей к сердцу своих детей и со страхом наблюдающей за приближением зимы.
Если королевский двор напоминал разрушенный внезапным ударом ноги муравейник, то воровской мир кипел в ожидании битвы, которая обещала быть жестокой. И в тот момент, когда королева и цветочницы ждали рождения дофина, в Париж входили цыгане…
Сражение на знаменитой Сен-Жерменской ярмарке, утопившее ее в крови в день открытия, своим продолжением озадачило тех, кто пытался найти ему объяснение.
Лакеи избивали студентов, знатные сеньоры протыкали шпагами перевозчиков, женщин насиловали прямо на мостовой, поджигали кареты. И никто не понимал, где разгорелась смута.
И только один человек не заблуждался на этот счет. Это был парень по имени Дегре, человек образованный, с бурным прошлым. Он только что получил должность при Шатле. Его боялись, а теперь стали поговаривать о нем как об одном из самых ловких полицейских столицы.
Позже молодой человек прославится, организовав арест самой известной отравительницы своего времени, а возможно, и всех времен, маркизы де Бренвилье, а в 1678 году первым приподнимет покров тайны над известным «делом о ядах», и брызги грязи от его разоблачений достигнут даже ступеней трона.
А пока, в конце 1661 года, полагали, что эти два обитателя Парижа, капитан стражи Дегре и его собака Сорбонна, лучше всех знают все притоны и всю фауну города.
Дегре уже давно следил за соперничеством, столкнувшим двух могущественных бандитских главарей, Каламбредена и Родогона Цыгана. Они оспаривали обладание территорией Сен-Жерменской ярмарки. Но Дегре также знал, что они соперники в любви, сражающиеся за благосклонность женщины с изумрудными глазами, по прозвищу Маркиза Ангелов.
Незадолго до открытия ярмарки полицейский пронюхал о стратегических движениях в воровском мире.
Несмотря на второстепенный чин, ему удалось как раз в утро открытия ярмарки вырвать у командования дозволение сконцентрировать все силы столичной полиции в окрестностях предместья Сен-Жермен. Он не сумел предотвратить начало сражения, разгоревшегося с крайней быстротой и жестокостью, но ограничил и пресек его со столь же мощной внезапностью, вовремя потушив пожары, организовав в боевые каре находившихся на ярмарке вооруженных дворян, произведя массовые аресты. Еще только занимался рассвет после этой кровавой ночи, когда два десятка «лучших» бандитов были уведены из города к зловещей публичной виселице Монфокон и повешены.
По правде сказать, популярность Сен-Жерменской ярмарки по всем статьям оправдывала жестокую распрю, затеянную бандами парижских мошенников за исключительное право обирать ее.
С октября по декабрь и с февраля до поста здесь бывал ВЕСЬ Париж. Сам король не гнушался порой вечерком посетить ее в сопровождении придворных. Какое раздолье представляет стая этих диковинных птиц для карманников и прочих грабителей!
Чем только не торговали на Сен-Жерменской ярмарке! Свой товар представляли торговцы из больших провинциальных городов: Амьена, Руана, Реймса. В роскошных лавках спорили из-за марсельских накидок, алансонских алмазов, верденских конфет.
Португалец продавал серый янтарь, тонкий фарфор. Провансалец выкладывал на прилавок апельсины и лимоны. Турок расхваливал персидский бальзам, ароматические воды из Константинополя. Фламандец привез свои знаменитые картины и сыры. Это был Новый мост во вселенском масштабе, в шуме колокольчиков, флейт, дудок, тамбуринов.
Дрессировщики показывали животных, чудеса природы привлекали публику. Парижане приходили посмотреть, как под звуки скрипки танцуют крысы, а мухи, размахивая соломинками, сражаются на дуэли.
В публике соседствовали простолюдины в лохмотьях и порядочные люди. Каждый приходил на Сен-Жерменскую ярмарку не только чтобы увидеть отливающие всеми цветами радуги прилавки, но и насладиться свободой нравов и поведения, чего нельзя было найти больше нигде.
Все там было предусмотрено, чтобы ублажить чувства.
Безудержный разгул соседствовал с обжорками, украшенные зеркалами и золотом прекрасные кабаре – с притонами для игры в брелан или ландскнехт.
Не было там парня или девушки, одержимых любовным бесом, которые не могли бы найти удовлетворения своей страсти.
Но во все времена цыгане оставались главной притягательной силой Сен-Жерменской ярмарки. Со своими акробатами и предсказателями они на ней были королями. Уже с середины лета можно было видеть караваны их повозок, груженных женщинами и детьми вперемешку с кухонной утварью, ворованными окороками и курами. Повозки волокли тощие клячи с заплетенными гривами.
Надменные и молчаливые мужчины с длинными черными волосами под украшенными перьями шляпами, в тени которых угольками горели глаза, тащили на плечах бесконечно длинные мушкеты.
Наблюдая за ними, парижане ощущали жадное любопытство своих отцов, которые в 1427 году впервые увидели, как у стен Парижа появились эти вечные скитальцы с кожей цвета самшита. Их прозвали египтянами. Еще говорили «цыгане». Нищие признавали их влияние на законы воровского мира, и во время праздника дураков герцог Египетский шел рядом с принцем нищих, а высшие сановники Галилейской империи вышагивали впереди главных помощников принца нищих.
Родогон, будучи цыганом, не мог рассчитывать на высокий титул среди парижских нищих. Поэтому, по справедливости, он хотел оставить за собой окрестности тех магических святилищ, украшенных жабами, скелетами и черными кошками, которые гадалки, «смуглые колдуньи», как их называли, возводили посреди Сен-Жерменской ярмарки.
