– Здесь не хватает цветов. Вон та бычья голова выглядела бы совсем иначе с двумя маками в ноздрях и пионом на темени.

– Сударыня, мы не хотели даже веточкой петрушки попытаться оспорить изящество и ловкость, которые вы демонстрируете в области, где вам нет равных, – невероятно учтиво парировал папаша Буржю.

Милых дам усадили перед огнем, а из подвала принесли кувшин лучшего вина.

Прелестный Лино, устроившись поблизости, медленно крутил ручку шарманки, а Флоримон играл с Пикколо.

Меню праздничной трапезы было согласовано в самой сердечной обстановке. Стороны прекрасно поладили.

– Ну вот, – выдохнул хозяин харчевни, когда с почтительными поклонами выпроводил цветочниц за порог. – И что мы теперь будем делать со всеми этими расставленными на столах изысками? Сейчас придут перекусить ремесленники и рабочие. Уж они-то не станут есть эти деликатесы, а тем более платить за них. К чему эти ненужные траты?

– Вы меня удивляете, господин Буржю, – сурово возразила Анжелика. – Я полагала, вы деловой человек. Эти ненужные траты позволили вам залучить к себе компанию, которая десять раз окупит ваши сегодняшние расходы. Не говоря уже о том, что никто не может знать, какую расточительность позволят себе дамы, начав пировать. Они у нас станут танцевать и петь, а прохожие, видя, какая веселая жизнь кипит в харчевне, захотят тоже получить свою долю удовольствия.

Папаша Буржю изо всех сил сопротивлялся, однако все же позволил себе разделить ожидания Анжелики.

Жар и энергия, потраченные им на подготовку пиршества в День святого Вальбонна, заставили толстяка позабыть о своей привычке к выпивке. Ковыляя на своих коротких ногах, он вновь обрел расторопность повара и властную манеру общаться с торговцами, а также свойственную всякому уважающему себя кабатчику слащавую любезность. В конце концов Анжелике даже удалось убедить его, что респектабельный вид необходим для успеха предприятия, и господин Буржю дошел до того, что заказал полное обмундирование для своего племянника… и еще один комплект – для Флипо.

Огромные колпаки, куртки, штаны, фартуки – все вместе со скатертями и салфетками было отправлено прачкам и вернулось от них белоснежным и туго накрахмаленным.

Утром знаменательного дня папаша Буржю, улыбаясь и потирая руки, подошел к Анжелике.

– Милая моя, – ласково сказал он, – ты ведь сумела вернуть в мой дом веселье и жизнь, которые когда-то царили здесь при моей святой и доброй женушке. И вот что я подумал. Пойдем-ка со мной.

Ободряюще подмигнув, он знаком пригласил ее следовать за ним.

Анжелика стала подниматься по винтовой лестнице. На втором этаже они остановились. Оказавшись в супружеской спальне, Анжелика ощутила ужас, которого прежде не испытывала. Уж не лелеет ли хозяин харчевни идею просить ту, которая так отважно заменила его супругу в делах, пойти немного дальше в исполнении столь деликатной роли?

Загадочное выражение его улыбающегося лица, когда он с таинственным видом направился к гардеробу, ее отнюдь не успокоило.

Неужели ей придется отказаться от своих прекрасных планов и покинуть этот уютный кров, чтобы снова скитаться с двумя детьми и жалкой маленькой бандой?

Уступить? Щеки Анжелики вспыхнули, она тревожно озиралась в спальне мелкого торговца, разглядывая широкую кровать и занавеси из зеленой саржи, два колченогих скрипучих стула и туалетный столик с умывальным тазом и серебряным кувшином.

Над очагом висели две картины на сюжет Страстей Христовых, а к подставке для оружия были прислонены два небольших ружья, мушкет, аркебуза, пика и шпага с серебряной гардой и эфесом – гордость всякого ремесленника и буржуа.

Хозяин «Храброго Петуха», такой вялый в обыденной жизни, был сержантом гражданской милиции, и это ему нравилось. В отличие от большинства своих коллег, он охотно шел в Шатле, когда наставал его черед заступать на дежурство.

Теперь Анжелика слышала, как он пыхтит и шумно ворочается в прилегающем к спальне чулане.

Господин Буржю появился, толкая перед собой тяжелый ларь из почерневшего дерева.

– Помоги-ка мне, девушка.

Вдвоем они выволокли сундук на середину комнаты.

Хозяин отер пот со лба.

– Вот, – сказал толстяк. – Я тут подумал… Ты ведь сама твердила мне, что для этого ужина надо, чтобы мы были столь же прекрасными, как швейцарские гвардейцы. Давид, два поваренка, я сам – мы-то будем во всей красе. Я надену коричневые шелковые штаны. А вот ты, бедняжка, совсем не делаешь нам чести, несмотря на свою хорошенькую мордашку… Так вот, я подумал…

Он умолк, задумался, потом открыл сундук.

Там, заботливо переложенные веточками лаванды, хранились юбки матушки Буржю, ее корсажи, чепцы, шейные платки и превосходная шляпка из черного фетра с квадратными шелковыми вставками.

– Она была пополнее тебя, – сдавленным голосом произнес хозяин харчевни. – Но при помощи булавок…

Смахнув пальцем слезу, он внезапно рявкнул:

– И нечего меня разглядывать! Выбирай.

Анжелика принялась перебирать одежду покойной. Скромные наряды из саржи или полушелка, но с бархатной отделкой и подкладками ярких цветов, тонкое белье доказывали, что к концу жизни хозяйка «Храброго Петуха» была одной из самых зажиточных торговок квартала. У нее даже имелась крошечная муфта из красного бархата с золотыми узорами, которую Анжелика с нескрываемым удовольствием покрутила на руке.

– Сумасшедшая! – снисходительно улыбнулся папаша Буржю. – Увидела ее в торговой галерее и все уши мне прожужжала. Я ей говорил: «Амандина, что ты будешь делать с этой муфтой? Она для благородной дамы из Марэ, которая ездит кокетничать в Тюильри и на Кур-ла-Рен». А меня это бесило. Я подарил ей муфту на последнее Рождество. Как же она радовалась!.. Кто бы мог сказать, что спустя несколько дней… она… умрет…

Анжелике удалось справиться с волнением.

– Я уверена, что ей доставляет удовольствие видеть с небес, сколь вы добры и великодушны. Я не стану носить эту муфту, потому что для меня она слишком хороша. Но я охотно принимаю ваш дар, господин Буржю. Посмотрю, что мне подойдет. Не могли бы вы прислать ко мне Барбу, чтобы она помогла подогнать одежду?

Анжелика с удовольствием отметила, что стоит перед зеркалом с камеристкой у ног, и расценила этот факт как первый шаг к намеченной цели. Зажавшая в зубах булавки Барба тоже ощущала это и с видимым удовольствием неустанно называла ее «госпожой».

«Подумать только, что все мое состояние – это несколько су, что дали мне цветочницы с Нового моста, и подаяние, которое ежедневно посылает графиня де Суассон!» – радостно изумлялась Анжелика.

Она выбрала корсаж и юбку из зеленой саржи, отороченные черным атласом. Черный атласный передник в золотой цветочек дополнил ее наряд успешной лавочницы. Он был рассчитан на пышную грудь мамаши Буржю, поэтому точно подогнать одежду под маленькие, крепкие и высоко посаженные груди Анжелики не удалось, и зияющий вырез корсажа прикрыли розовым шейным платком с вышивкой зеленым шелком.

В маленьком саше Анжелика обнаружила незатейливые украшения владелицы харчевни: три золотых перстня с сердоликами и бирюзой, два крестика, две пары сережек и восемь ниток великолепных четок – одни из гагата, а остальные из горного хрусталя.

Анжелика спустилась в харчевню. Из-под скрывающего ее стриженые волосы накрахмаленного чепца сверкали серьги с агатами и жемчугом, а шею украшал крестик на черной бархотке. При ее появлении добрый кабатчик не мог скрыть радости:

– Клянусь святым Николаем-угодником, ты похожа как раз на ту девочку, которую нам всегда так хотелось иметь, но которой у нас никогда не было! Иногда мы предавались мечтам. «Сейчас ей было бы пятнадцать лет, теперь шестнадцать, – говорили мы. – Она была бы одета так или вот так… Она появлялась бы в нашем заведении и весело шутила с клиентами…»

– Как мило с вашей стороны, господин Жак, что вы говорите мне такие прекрасные слова. Увы, мне уже не пятнадцать лет и даже не шестнадцать. Я мать семейства…