— Понятно, но что это имеет общего с тобой?

— Нужно вносить залоги, — напомнила она. — «Бенкрофт энд компания уже внесла все залоги, которые только было возможно, но после постройки нового магазина в Фениксе больше закладывать нечего. Я хотела открыть филиалы в Нью-Орлеане и Хаустоне, поэтому закладываю свои акции и трастовый фонд. Через неделю мне будет тридцать, и деньги, оставленные дедушкой, переходят в мое распоряжение.

Увидев, как Мэтт мрачно свел брови, она поспешно добавила:

— Нет причин расстраиваться. Нью-орлеанский магазин уже начал приносить доходы, так что пока долги банку выплачиваются, мне можно не тревожиться.

Мэтт был совершенно сбит с толку:

— Погоди, неужели ты хочешь сказать, что не только заложила собственные акции и фонд, но еще и лично гарантировала возврат долга за нью-орлеанский магазин?!

— Пришлось, — спокойно заключила она. Мэтт безуспешно попытался не вести себя словно разгневанный профессор, с высоты своих безграничных знаний читающий гневное наставление ленивому студенту.

— Никогда больше этого не делай, — предостерег он. — Никогда, слышишь, никогда не рискуй собственными деньгами! Говорю же, для этого существуют банки! Они получают проценты, и делают на этом деньги. Так пусть они и рискуют! Если бизнес придет в упадок и нью-орлеанский магазин станет убыточным, банк обдерет тебя как липку!

— Если нет другого способа…

— Если твой банкир сказал это, значит, он нагло лжет! — перебил Мэтт. —» Бэнкрофт энд компани»— процветающая солидная компания. Банк имеет право требовать персонального залога и гарантий возврата долга лишь в том случае, когда кредита просит непонятно кто, без достаточно надежной репутации кредитоспособного бизнесмена.

Мередит открыла было рот, чтобы возразить, но Мэтт повелительно поднял руку.

— Знаю, они попытаются заставить тебя поставить подпись под долговым обязательством, — кивнул он, — потому что это устраняет риск. Но ты больше не смей делать этого, ни за что и никогда. Неужели хоть на одну чертову секунду можно вообразить, будто кредиторы заставляют администраторов «Дженерал моторе» подписывать документы на займы, выдаваемые компании?

— Нет, конечно, нет. Но наш случай немного иной.

— Именно это банки вечно стараются внушить тебе. И кто, черт возьми, банкир «Бенкрофт»?

— Мой жених… Банк «Рейнолдс Меркентайл траст», — пояснила Мередит, наблюдая, как щеки Мэтта раздраженно вспыхнули.

— Да, вижу, твой жених сумел выторговать себе великолепные условия, — язвительно пробормотал он.

Мередит невольно спросила себя, уж не говорит ли в Мэтте чисто мужское соперничество.

— Ты зря нападаешь на Паркера, — спокойно обронила она. — И при этом забываешь, что ревизоры пристально следят за всеми выданными кредитами, и теперь, когда так много банков разоряются, ревизоры не очень одобряют, если банкиры вкладывают слишком много средств в одну компанию. «Бенкрофт энд ком-пани» уже задолжала банку сотни миллионов. Паркер больше не может продолжать ссужать нам деньги без того, чтобы не вызвать осуждения, особенно теперь, когда мы объявили о помолвке. Мы просто обязаны внести залог.

— Но можно найти какую-нибудь иную форму залога. Как насчет твоего пакета акций компании? Мередит, хмыкнув, покачала головой:

— Я уже сделала это, как, впрочем, и отец. Остался только один крупный держатель акций, который еще не заложил свой пакет.

— И кто это?

Мередит давно пыталась перевести беседу в другое русло, и Мэтт только сейчас, сам не желая того, предоставил ей эту возможность.

— Моя мать.

— Твоя мать?

— Да, как у всех людей, у меня тоже есть мать, — сухо сообщила Мередит. — Ей при разводе был выделен большой пакет акций в качестве компенсации.

— Почему же твоя мать не заложит акции? Вполне разумное решение, поскольку она получает доходы с магазинов. Стоимость акций растет с каждым днем, пока «Бенкрофт» расширяется и процветает.

Отложив блокнот, Мередит взглянула на Мэтта:

— Никто не просил ее.

— Можно узнать, почему, или ты не хочешь говорить об этом? — спросил Мэтт, не желая, чтобы она подумала, будто он, вместо Того чтобы помочь, вмешивается в чужие дела.

— Она живет где-то в Италии, и ни я, ни мой отец — не имели с ней ничего общего с того времени, как мне исполнился год.

И, увидев, что Мэтт не проявил никаких эмоций, по крайней мере внешне, Мередит внезапно решила рассказать ему о том, что обычно предпочитала не вспоминать, и, пристально наблюдая за его лицом, с улыбкой объяснила:

— Моя мать… была… и есть… Кэролайн Эдварде. Темные брови недоуменно сошлись в прямую линию, но Мередит пояснила:

— Вспомни старый фильм с Гэри Грантом, там, где он на Ривьере, а принцесса сказочного королевства скрывается…

И по его улыбке поняла, что Мэтт вспомнил кинозвезду. Откинувшись на спинку дивана, он с веселым удивлением рассматривал Мередит.

— Она твоя мать?

Мередит кивнула.

Мэтт в задумчивом молчании сравнивал изысканное совершенство лица и фигуры Мередит с тем образом актрисы, который удалось вызвать в памяти, Мать Мередит была прекрасна, но дочь превзошла ее красотой.

Словно некий внутренний свет озарял ее, зажигал выразительные глаза, наполнял нежностью улыбку. Такому природному изяществу нельзя было выучиться в актерской школе. Природа подарила Мередит тонкий прямой носик, которому мог бы позавидовать любой скульптор, высокие скулы и полные, четко очерченные губы, словно зовущие мужчин целовать их, хотя весь ее вид предупреждал их о необходимости держаться на расстоянии.

Даже если один из этих мужчин был ее мужем…

Мэтт постарался немедленно выбросить из головы тревожащие мысли. В конце концов лишь по закону считается, что они муж и жена, на самом же деле они чужие люди.

«Чужие люди, познавшие наивысшую близость», — немедленно напомнил ему засевший в мозгу демон, и Мэтту невольно пришлось вынуждать себя не опускать взгляда ниже выреза ярко-желтого свитера. Но ему не было нужды смотреть. Когда-то он ласкал и целовал каждый дюйм этих округлых грудей, так отчетливо выделявшихся сейчас под тонким трикотажем, и теперь по-прежнему отчетливо помнил, что испытывал, когда они наполняли его ладони: мягкая кожа, тугие соски, аромат…

Раздраженный постоянно возникающими в воображении чувственными картинами, Мэтт пытался сказать себе, что это, должно быть, естественная реакция мужчины при виде женщины с неотразимой способностью выглядеть одновременно невинной и соблазнительной в простом свитере и слаксах. И Мэтт, неожиданно сообразив, что молча уставился на Мередит, попытался связать прерванную нить разговора.

— Я всегда удивлялся, от кого ты унаследовала это очаровательное лицо — уж как Бог свят, наверняка не от своего папочки!

Выведенная из равновесия неожиданным комплиментом и необычайно обрадованная тем, что Мэтт находит ее очаровательной даже сейчас, когда она приблизилась к порогу тридцатилетия, Мередит благодарно улыбнулась и слегка пожала плечами, поскольку совершенно не представляла, что ответить.

— Но как случилось, что я до сих пор ничего не знал о твоей матери?

— У нас просто не было возможности поговорить по душам.

«Потому что мы почти все время проводили в постели», — подсказал ехидный демон, вновь возвращая картины тех жарких бесконечных ночей, когда он держал Мередит в объятиях, сливаясь с ней, стремясь удовлетворить жгучую потребность дать наслаждение и стать с ней единым целым.

Мередит обнаружила, как удивительно приятно открывать душу Мэтту, и поэтому решила поведать еще кое-что.

— Ты когда-нибудь слышал о «Сиборд консолидейтид индастриз»?

Мэтт, порывшись в памяти, очевидно, припомнил название.

— Это, кажется…на юго-западе, если не ошибаюсь, во Флориде. Холдинговая фирма, владевшая сначала парой больших химических компаний, а позже вложившая капиталы в горнорудное дело, авиацию, производство деталей компьютеров и сеть аптек.

— Супермаркетов, — поправила Мередит с той, легкой, беспечной улыбкой, которая неизменно возбуждала в нем жажду стиснуть ее в объятиях и сцеловывать эту усмешку с ее губ, пока они не набухнут от желания.