— «Сиборд» основана моим дедом.

— А теперь принадлежит тебе? — удивился Мэтт, вспомнив, что фирму, кажется, возглавляет женщина.

— Нет, второй жене деда и ее сыновьям. За семь лет до смерти дед женился на своей секретарше и усыновил ее детей, а когда умер, оставил им «Сиборд».

Открытие явно произвело большое впечатление на Мэтта:

— Должно быть, она настоящий талант, во всяком случае, смогла сделать «Сиборд» большим и весьма прибыльным конгломератом.

Неприязнь Мередит к этой женщине заставила ее отвергнуть незаслуженные, по ее мнению, похвалы, но при этом она выдала больше, чем намеревалась:

— Шарлотта расширила сферу влияния компании, но она и до того была достаточно велика. Фактически «Сиборд» владела всем, что удалось приобрести нашей семье на протяжении поколений, а «Бенкрофт энд ком-пани» составляла менее четверти нашего состояния. Поэтому, как видишь, Шарлотта не создавала «Сиборд» из ничего.

По изумленному лицу Мэтта Мередит заметила, что он понял, как несправедливо разделено наследство деда. В любое другое время она не открыла бы постороннему мужчине так много, но в сегодняшнем вечере чувствовалось нечто необычайное. Как хорошо после всех этих лет сидеть напротив Мэтта и тихо, по-дружески беседовать, ощущать тепло от сознания того, что они наконец сумели сломать разделяющую их стену и протянуть мостик взаимопонимания. Как приятно сознавать его неподдельный интерес ко всему, что она говорит!

Все это вместе с уютным потрескиванием пламени в камине, медленно, словно в театре, падавшими за окном крупными снежинками создавало атмосферу, располагающую к откровенности. И поскольку Мэтт тактично воздержался от дальнейших неделикатных расспросов, Мередит охотно объяснила:

— Шарлотта и мой отец ненавидят друг друга, и когда мой дед женился на ней, между ним и Филипом произошел разрыв, и до самой смерти деда они по-настоящему и не помирились. Позже, возможно, в отместку за то, что отец не пришел к нему первым, дед официально усыновил сыновей Шарлотты. Мы не знали об этом, пока завещание не было вскрыто. Дед разделил недвижимость на четыре равные доли, оставил одну отцу, а остальное перешло Шарлотте и ее детям, причем она, естественно, контролирует их доли наследства.

— Я действительно различаю в твоем голосе нотки цинизма каждый раз, когда ты упоминаешь об этой женщине?

— Возможно.

— Потому что она захватила три четверти наследства твоего деда вместо половины, что было бы более справедливо? — допытывался Мэтт.

Мередит взглянула на часы, сообразив, что пора подумать насчет ужина, и поспешно договорила:

— Нет, я не выношу ее вовсе не из-за этого. Шарлотта самая бездушная и холодная женщина из тех, кого я знаю, и думаю, она намеренно разжигала вражду между дедом и отцом. Правда, особых усилий с ее стороны не потребовалось. Оба они — и дед и отец были упрямы и вспыльчивы и слишком похожи друг на друга, чтобы жить в мире и согласии. Однажды они поссорились из-за того, как отец управляет универмагом, и дед кричал на отца, что тот сделал в жизни единственную умную вещь — женился на моей матери, да и то умудрился все изгадить так же, как теперь завалил все сколько-нибудь важные дела в магазине.

И, с извиняющейся улыбкой взглянув на часы, поднялась.

— Становится поздно, и ты, должно быть, хочешь есть. Я сейчас приготовлю что-нибудь на ужин.

Мэтт понял, что ужасно проголодался, и тоже встал.

— А твой отец действительно так уж плохо управлял магазином? — спросил он, пока они шли к кухне. Мередит, рассмеявшись, покачала головой.

— Нет, конечно, нет. У моего деда была слабость к красивым женщинам. Он был без ума от матери и просто взбесился, когда отец с ней развелся. Собственно говоря, именно он и передал ей пакет акций «Бенкрофт». Сказал, что поделом моему отцу, пусть знает, что каждый раз, когда магазин получает один доллар прибыли, ей достается доля дивидендов.

— Да, ничего не скажешь, изобретательный парень! — саркастически бросил Мэтт.

Но мысли Мередит уже целиком были заняты предстоящим ужином, и она открыла буфет, пытаясь решить, что можно есть Мэтту. Тот подошел к холодильнику и вынул бифштексы:

— Как насчет этого?

— Но не слишком ли это тяжелая пища для тебя?

— Ничуть. Я уже несколько дней не ужинал по-человечески.

Несмотря на голод, Мэтту почему-то совсем не хотелось прекращать разговор, возможно, потому, что они ни разу не беседовали так дружески откровенно, и впечатление было совершенно новым, столь же необычным, как видеть Мередит в роли внимательной, заботливой жены, ухаживающей за больным мужем. Разворачивая мясо, он наблюдал, как она обвязывает тонкую талию полотенцем вместо передника, и в надежде побудить ее к дальнейшим откровениям шутливо осведомился:

— А твой отец упрекал тебя в том, что ты завалила все порученные тебе дела в универмаге?

Вынимая буханку хлеба, Мередит ослепительно улыбнулась, но улыбка отчего-то не осветила ее огромные выразительные глаза:

— Только когда он в необычайно хорошем настроении.

Мередит заметила промелькнувшее в его взгляде сочувствие и немедленно решила доказать, что это вовсе ни к чему.

— Знаешь, очень неловко, когда он обрушивается на меня в присутствии других администраторов, но все уже к этому привыкли. Кроме того, время от времени каждый оказывается под его обстрелом, хотя не так часто и не таким образом, как я. Видишь ли, они понимают, что мой отец из тех людей, кто терпеть не может, когда сталкивается с тем, что кто-то способен справиться с любой проблемой без его помощи и вмешательства. Он нанимает компетентных, знающих людей с прекрасными замыслами, но тут же запугивает их, унижает и заставляет подделываться под собственный образ мыслей. Если идея сработает, он приписывает заслугу себе, если же оказывается неудачной — они становятся козлами отпущения. Те, кто смеет противоречить ему и гнет свою линию, получают повышение и прибавки к жалованью, если их предложения оказываются успешными, но никогда не слышат слов благодарности и уважения. И «каждый раз, когда они предлагают что-то новое, их снова ожидает такая же битва.

— А ты, — спросил Мэтт, прислонившись плечом к стене, — как ты справляешься с делами, когда играешь первую роль?

Мередит, вынимавшая столовые приборы, обернулась и взглянула на Мэтта, неожиданно вспомнив о совещании, которое он проводил в тот день, когда она пришла в офис, но, к несчастью, отвлеклась видом его обнаженной груди, открывшейся в разошедшихся бортах халата. Почему ее так волнуют эти мышцы под бронзовой кожей, покрытой порослью темных курчавых волос? Внезапно задохнувшись, она поспешно подняла глаза и странное состояние постепенно исчезло… но не прошло ощущение интимности мгновения.

— Точно так же, как ты, — тихо сказала она, не пытаясь скрыть восхищение, которое испытывала к нему.

Мэтт вздернул темную бровь.

— Откуда ты знаешь, как я справляюсь с делами?

— Поняла в тот день, когда пришла в твой офис. Я всегда знала, что следует обращаться со служащими гораздо лучше, чем это делает отец, но боялась, что покажусь слишком слабой и женственной, если попытаюсь вести более открытый диалог, когда стану президентом.

— И?.. — допрашивал он, слегка улыбаясь.

— И ты вел себя со своими служащими точно так же, только никто не обвинял тебя в слабости и женственности. И поэтому, — закончила она с приглушенным смущенным смехом, снова обернувшись к ящику со столовым серебром, — я решила стать такой же, как ты, когда вырасту.

Молчание повисло в комнате, ощутимое, словно нечто теплое, живое и дышащее. Мередит делала вид, что очень занята, а Мэтт был доволен ее похвалой гораздо больше, чем хотел признать.

— Ты мне льстишь, — чопорно выговорил он наконец, — но все равно спасибо.

— Пожалуйста. Ну а теперь почему бы тебе не посидеть, пока я приготовлю ужин?

После ужина они вернулись в гостиную, и Мередит подошла к книжному шкафу, рассматривая старые книги и игры. Она провела прекрасный незабываемый день, и теперь ее терзали угрызения совести из-за Паркера и еще какое-то странное чувство, которому не было названия. Нет, конечно, было, признавалась она себе с беспощадной прямотой, только она не понимала, почему оно так действует на нее. В этом доме царила такая атмосфера всепобеждающего, мужского обаяния, что в сердце невольно проснулись старые воспоминания. Она совсем не предвидела этого, когда ехала сюда. Не ожидала, что вид обнаженной груди Мэтта пробудит грешные мысли о тех мгновениях, когда она так часто видела эту грудь: по ночам, лежа на спине…. и Мэтт… над ней… и в ней… глубоко, почти болезненно глубоко…