– Все ли благополучно? – спросил он Жака, который вышел встретить его.

– Все благополучно, кавалер.

– Мадам де ла Транблэ?..

– Здорова и с нетерпением ожидает вас…

– А пленница?..

– У ней не было недостатка ни в хлебе, ни в воде… она кажется спокойна, но после вашего отъезда ни разу не заговорила со мною.

– Она имеет причины быть спокойной, потому что скоро перестанет страдать…

– Вы намерены освободить ее?.. – спросил Жак с удивлением.

– Да, – отвечал Рауль со странной улыбкой, – да, я намерен освободить ее… Скажи нашим людям, – прибавил он, – чтобы через два часа они все, все без исключения, собрались в большом подземелье…

– Слушаю, кавалер,

Рауль пошел к Жанне, между тем как Жак отправился исполнять его приказание.

Через два часа фальшивомонетчики находились в полном комплекте в месте, назначенном их начальником. Он не заставил ждать себя.

– Друзья мои, – сказал им Рауль, – наше общество, столь цветущее до сих пор, приближается к концу… Сильная протекция, позволявшая нам существовать и пренебрегать всеми возможными полицейскими сыщиками, рушится… Я знаю наверно, что через несколько дней полиция явится отыскивать нас здесь, и потому нам остается только два выбора – сдаться и бесчестно погибнуть на колесе, на Гревской площади, при кликах свирепой и упоенной радостью толпы, или сопротивляться до последнего дыхания и быть погребенными под обрушившимися обломками этих сводов, которые мы взорвем… Избегаем же этих гибельных крайностей, пока еще можем… Вы знаете, за этими решетками лежат груды золота… Вот вам ключи… пусть каждый из вас возьмет себе этого золота сколько хочет, а потом пойдет куда ему укажет случай или фантазия… Через три дня я оставлю Францию, с тем чтобы никогда уже не возвращаться… Если кто-нибудь из вас пожелает ехать со мною, я охотно возьму его… Решайте же, что вы намерены делать, но решайте сию же минуту… Я сказал все.

После неизбежной минуты суматохи, которая должна была последовать за известием такого рода, фальшивомонетчики быстро решились. Двое из них изъявили желание ехать с Раулем; другие предпочли разойтись в разные стороны. Рауль отдал им ключи от двери, за которой хранилось золото, и пока они кидались на эти сокровища, хотя фальшивые, но все-таки сокровища, молодой человек вышел из подземелья. Наверху лестницы он нашел Жака, который неподвижно и безмолвно присутствовал при рассказанной нами сцене.

– Я даже не спрашиваю тебя, едешь ли ты с нами, друг мой, – сказал ему Рауль, – я слишком в тебе уверен, чтобы сомневаться…

– И Богу известно, что вы правы, кавалер! – вскричал слуга. – Но так как мы оставляем Францию через три дня, то я умоляю вас оказать мне милость…

– Какую?..

– Позвольте мне отлучиться на двадцать четыре часа.

– Куда ты хочешь ехать?..

– В Париж.

– Тебе очень этого хочется?..

– Очень, кавалер!

– Сердечное дело, не так ли? – сказал Рауль, улыбаясь.

Жак не отвечал, и Рауль из этого заключил, что попал метко.

– Если я не решаюсь дать тебе позволение, – продолжал он, – так потому, что боюсь за тебя. Я опасаюсь, чтобы в Париже тебя не узнали и чтобы ты не подвергся через это какой-нибудь опасности…

– О! вы можете быть спокойны, кавалер; я переоденусь и вооружусь с ног до головы…

– Ну хорошо… Когда же ты поедешь?..

– Сию минуту.

– А воротишься?..

– Завтра вечером.

– Не позже, не так ли?..

– Вам уже известна моя аккуратность…

– И не только твоя аккуратность, но и твоя преданность, а это гораздо лучше…

– Должен я теперь отнести пленнице хлеб и воду на завтрашний день, или вы отнесете сами?

– Я отнесу сам.

Жак поблагодарил своего господина и, переодевшись по-прежнему старым солдатом, сел на лошадь и уехал. Огромный палаш, о котором мы говорили, бился по боку его лошади.

На другой день все фальшивомонетчики, за исключением двух человек, которые пожелали ехать с нашим героем в Англию, оставили замок.

Подземелья были мрачны и пусты. Рауль, уже приготовившийся к отъезду, был одет по-дорожному. Костюм его был весь черный. Как будто чем-то озабоченный, он сунул в карман небольшой пузырек, обернутый черной бумагой, взял в левую руку огромный хлеб, а в правую большую кружку с водой и с тяжелой связкой ключей за поясом спустился в подземелье. Этот хлеб, эту воду он нес Антонии Верди, рассчитывая, что такого количества припасов пленнице достанет, по крайней мере, на неделю.

Рауль отворил дверь ее тюрьмы и остановился на первой из каменных ступеней лестницы. Антония Верди медленно повернула голову и взглянула на Рауля. Тогда в мыслях или скорее в памяти кавалера произошло нечто странное. Воспоминание, уже совершенно изгладившееся, вдруг явилось перед ним так ясно и так отчетливо, как будто бы происшествия, промелькнувшие в нем, случились только вчера. Рауль вспомнил видение, которое показывала ему Молох в графине воды…

– Итак, это была правда! – пролепетал он. – Молох не солгала… Десять лет назад я видел то, что должно было происходить сегодня, в этой тюрьме!.. О! таинственная, необъяснимая природа… Но откуда же происходил этот странный свет, освещающий иногда будущее для устрашенных взоров людей?..

Рауль подошел к Антонии Верди и поставил перед нею кружку и хлеб. Пленница хотела встать, но силы изменили ей: она упала на грязную солому, которая служила ей и седалищем и постелью.

– Это вы, Рауль? – сказала она голосом почти невнятным, – это вы… Так как вы не прислали вашего слугу, а пришли сами, значит, новый удар должен поразить меня… но каков он бы ни был, я жду его безбоязненно: я столько страдала, что уже не могу страдать более, без того чтобы не умереть… а смерть теперь для меня освобождение.

– Вы правы, Венера, – отвечал Рауль спокойно, – я в самом деле принес вам освобождение… Сегодня дверь этой тюрьмы затворяется с тем, чтобы никогда уже более не растворяться… В эту минуту вы в последний раз видите человеческое лицо…

Между тем как Рауль произносил эти слова, в Антонии Верди пробуждалась та горячая любовь к жизни, которая никогда не угасает, даже в сердцах самых жалких, самых несчастных существ.

– Итак… – пролепетала она, указывая на хлеб и на воду и дрожа всеми членами, – эта провизия?..

– Сберегайте ее, Венера, она уже не возобновится…

– Но когда не останется ничего… наступит голод… голод со всеми его муками? О! Рауль… Рауль… неужели вы останетесь безжалостны до конца?..

– Нет, потому что если вы хотите, вы можете избегнуть страданий, ужасающих вас…

– Хочу ли?.. ах! конечно, хочу… но каким образом?..

Рауль сошел с лестницы, подал Венере пузырек, завернутый в черную бумагу, и сказал:

– Вот смерть внезапная, поражающая в одно мгновение, видите, что от вас зависит не страдать…

Венера с жадностью схватила пузырек, но почти тотчас же уронила его на землю, вскричав:

– Смерть!.. повсюду смерть!.. Но я хочу жить!.. я хочу жить…

Рауль сделал несколько шагов к двери.

– Итак… – спросила Венера, задыхаясь, – итак, ты не хочешь, чтобы я жила?..

– Не хочу, – отвечал Рауль.

И он взошел на первую ступеньку.

– Ну, если уже надо умереть, я умру!.. – вскричала Венера. – Но прежде чем ты уйдешь, я растравлю в твоем сердце закрывшуюся рану и оболью ее кровью!.. Ты говоришь, что я сделала тебе много зла! Но ты еще не знаешь всего, что я сделала против тебя!.. Вспомни Дебору, твою обожаемую жидовку!.. эту израильскую женщину, которая приносила тебе в приданое свою дивную красоту, свои миллионы, свою любовь!..

Рауль остановился и обернулся. Лицо Венеры было покрыто мертвенной бледностью, а глаза налились кровью. В этом виде она походила на злобного демона, проклинающего все святое. Судорожный хохот подергивал ее губы. Она продолжала:

– Знаешь ли ты, что я сделала?.. Я убила Дебору!.. Дебора умерла от яда, который я налила ей, целуя се!.. Я убила Дебору!.. слышишь ли ты, Рауль? я убила Дебору!..