Следовательно, нравственное излечение Рауля совершилось так же скоро, как и физическое выздоровление. Сердце и плечо зажили в одно и то же время. После этой двойной раны осталась только легкая слабость в правой руке, а в душе сильное разочарование и горечь. Через несколько дней исчезла и слабость руки. Оставалась только душевная горечь.

Это расположение весьма естественно направило мысли молодого человека к тем идеям, которые до рождения его любви к Деборе были главной целью его жизни. Мы говорим о мщении, которое он намеревался привести в исполнение относительно трех наследников Реджинальда де ла Транблэ; наши читатели, вероятно, не забыли, с каким презрением прогнали они его из замка в самый день похорон маркиза.

Время не могло быть лучше выбрано для предприятия и выполнения этого столь долго откладываемого мщения. Осуществление подобного проекта должно было придать некоторый интерес жизни молодого человека, которую последние происшествия сделали очень печальной. Кроме того, он мог располагать выбором всех способов действия, потому что не имел недостатка в золоте, этом великом двигателе.

Как только мысль о мщении возродилась в голове Рауля, он ожил и понял, что жажда мести, так же как страсть к игре, никогда из угасает в сердцах, которыми раз завладела. Стоило только придумать план, исполнение которого было бы возможно. Рауль начал обдумывать.

Однажды утром Рауль, еще лежа в постели, позвонил в серебряный колокольчик, который стоял у него под рукой на ночном столике. В эту минуту пробило десять часов утра. Вошел лакей.

– Жак дома? – спросил Рауль.

– Дома, кавалер.

– Пришлите его сюда сейчас же.

Лакей поклонился и вышел. Через несколько минут Жак вошел в спальню своего господина.

– Жак, – сказал ему Рауль, – нет ли в этом квартале какого-нибудь продавца старого платья?

– Есть, живет под вывеской «Проворный Человек», недалеко отсюда, на Королевской площади…

– Он тебя знает?

– Еще бы.

– Каким образом?

Жак несколько смутился, потупил голову, покраснел и сначала не отвечал. Рауль повторил вопрос.

– У этого купца есть очень хорошенькая племянница, – сказал молодой камердинер, не без скромного замешательства. – Я несколько раз бывал в его лавке…

– А знает ли он, что ты служишь у меня? – спросил Рауль, улыбаясь.

– Кажется…

– В таком случае на этот раз не ходи к нему, а поищи другого… твоему знакомому может показаться странным то, что ты будешь покупать…

– Есть другой торговец при входе в Сент-Антуанскую улицу… Я мимоходом заметил его лавку.

– Вот этот для нас годится. Сними ливрею.

– Слушаю.

– Оденься, как одеваются мещане. У тебя должно быть такое платье?..

Жак сделал утвердительный знак, Рауль продолжал:

– Возьми с собой один из моих полных костюмов – кафтан, жилет и панталоны.

– Который?

– Все равно… первый… какой попадет под руку.

– Слушаю.

– Отнеси это платье к купцу, чтобы он снял с него мерку и по этой мерке дал тебе другой костюм.

– Какого рода?

– Самый простой, старое платье какого-нибудь бедняги писаря… Чем более истерто будет платье, тем лучше…

– Истертое платье не редкость, – возразил камердинер.

– Заплати купцу тут же половину условленной цены и скажи, чтобы он подшил новую подкладку под все это платье, не теряя ни минуты, Все это должно быть готово до вечера.

– Если вы позволите мне заплатить подороже, купец сделает невозможное.

– Позволяю заплатить сколько хочешь.

Рауль вынул из кошелька десять луидоров, подал их Жаку и сказал:

– Довольно?

– Слишком много.

– Тем лучше… что останется, возьми себе.

Жак поблагодарил и вышел.

В семь часов вечера он вернулся с большим узлом.

– Ты принес все, что мне нужно? – спросил Рауль.

– Принес.

– Посмотрим.

Жак развязал узел и положил на кресло полный костюм, заставивший Рауля улыбнуться. Это были черные суконные панталоны, еще целые, но сильно потертые у колен. Жилет был бархатный, когда-то черный, но теперь побелевший у каждой складки на швах и лоснившийся замечательным образом. Коричневый кафтан представлял те же признаки ветхости. Кроме того, в узле была пара серых бумажных чулок, маленькая шляпа, лишившаяся почти всего пуха, и толстые башмаки, совершенно новые, с огромными подошвами и медными пряжками. Как и велел Рауль, подкладка этого жалкого костюма была безукоризненной свежести. Можно было надеть все это платье, не нарушая строгих законов опрятности.

– Прекрасно! – воскликнул Рауль. – Все это выбрано мастерски.

– Вы довольны мной? – спросил Жак, и глаза его заблестели от радости.

– Доволен.

– Я это предпочитаю ста луидорам!

Рауль рассмеялся.

– Сколько тебе стоило это старое платье? – спросил он.

– Три луидора.

– С подкладкой?

– Точно так.

– Стало быть, у тебя осталось семь луидоров?

– Вот они, – сказал Жак, вынув из кармана семь золотых монет, которые положил на камин.

– Что ты делаешь?

– Возвращаю вам ваши деньги.

– Разве ты не помнишь, что я велел тебе взять себе остаток?

– Да, но вы, конечно, думали, что костюм будет стоить восемь или девять луидоров.

– Ну и честность! – поразился Рауль, смеясь. – Оставь у себя все, мой милый.

Изумленный такой невероятной щедростью, Жак не без труда решился взять золотые монеты.

– Теперь одень меня, – сказал Рауль.

Жак молча повиновался. Щегольской костюм Рауля был заменен жалкой одеждой из лавки торговца старым платьем. Одевшись, Рауль надел шляпу набекрень, потом посмотрел в зеркало. Если бы не удивительное изящество его лица, он походил бы на одного из тех очаровательных негодяев низшего класса, которые, не имея ни гроша, силятся подражать утонченному разврату знатных вельмож, волочатся за хорошенькими лавочницами и, при выходе из кабака, всегда готовы поколотить полицейских.

Рауль зажег на свечке пробку от бутылки шампанского и слегка провел под веками две черные полосы, которые тотчас придали его лицу странный отпечаток преждевременного истощения. Потом он несколько растрепал свои волосы, надвинул шляпу еще больше набекрень и, снова посмотревшись в зеркало, остался на этот раз совершенно доволен своей наружностью.

Окончив эти приготовления, Рауль обернулся к Жаку, который не без удивления смотрел на него, и сказал:

– Дай мне ключ от садовой калитки к посмотри, чтобы никто из слуг не попался мне на дороге…

– Вы уходите? – спросил Жак. – Без ужина?

– Я не буду ужинать дома.

– Должен я идти с вами?

– Нет.

– Позвольте мне сказать вам…

– Что?

– Я боюсь за вас… Да, я очень хорошо знаю, что вы переоделись для каких-нибудь приключений…

– А если бы и так?

– Париж так опасен ночью… я боюсь, чтобы с вами не случилось чего-нибудь…

– Не беспокойся, мой милый…

– Это выше моих сил… я дрожу…

– А! так поэтому-то ты и хочешь идти со мной?..

– Да… по крайней мере, на всякий случай… если кто встретится с вами… может выйти ссора… я буду тут…

– Это невозможно, мой бедный Жак; я буду осторожен и притом хорошо вооружен… Видишь, , я беру два пистолета и кинжал… это надежные товарищи…

– По крайней мере, позвольте мне подождать вас?..

– О! очень охотно; но я возвращусь, может быть, поздно ночью…

– Тем более.

– Разведи огонь в камине в моей спальне и засни в кресле.

– О нет; я чувствую, что до тех пор, пока вы не вернетесь, не сомкну глаз…

Не прибавляя более ни слова к этому простодушному, искреннему возражению, Жак пошел за ключом от калитки сада. Во время его отсутствия Рауль раскрыл шкатулку из розового дереза, в которой обыкновенно прятал деньги, вынул оттуда горсть золота и положил его в измятый карман бархатного жилета. Между тем Жак принес ключи и заверил своего господина, что ни один слуга не попадется ему по дороге. Рауль взял ключ и отправился ужинать в таверну под вывеской «Золотая Колесница», уже известную нашим читателям.