Съев котлеты и допив невкусный чай, Андрей заметил, что его прямо-таки неудержимо клонит в сон. С трудом — руки не слушались, и ноги не шли — он доволок до дивана плед, скинул тапки и, не раздеваясь, упал на подушки. Отключился.
Ему снился сон. Он пошёл выгуливать собаку, и на детской площадке за домом — полянке со снесёнными качелями, прогнутым турником и расхищенной песочницей — к нему подошёл пожилой такой дедушка. Странный. Как присыпанный пылью, и от него — во сне он воспринимал запахи скорее как цветовые пятна, поэтому дед казался серо-коричневым с прозеленью — очень сильно пахло, даже воняло. Въедливый запах сырости, строительных материалов и гниения. Руки у дедушки были словно изъедены какой-то потусторонней молью. Губы старика двигались безостановочно, но Соколов запомнил только нелепую речь про куриные окорочка. «Котлетки, котлетки твои, цыпочки, вкусные», — втолковывал дедушка, но потом вдруг его настрой изменился, и он стал махать иссохшими ручками в сторону пустыря, где высился неделю назад злополучный погибельный гурмановский дом. «Убили, нельзя, убили», — вопил дедушка, — «как вы обманом, так и я»; «своё получите, умоетесь слезками кровавыми» — особенно это в чём-то былинное обещание запало в соколовскую душу.
Кажется, дед говорил долго, Соколов, не зная, как себя вести, прибито молчал. Наконец дед, ворча: «Попляшете, расплата, ужо вам», достал из кармана визитку и протянул Соколову. «Надо позвонить, сказать, от Ивана Ильича», — повернулся спиной к Соколову. Дальше во сне последовал маленький провал, и Андрей увидел себя в своей кухне, над столом с неубранной тарелкой и чашкой с остатками чая. Вынул из кармана визитку. Всё.
Андрей проснулся, повертел головой, проверяя, правда ли он проснулся и всё ли в мире осталось по-прежнему. Вроде бы ничего не изменилось. Зато в кухне ждал приятный сюрприз. Около грязной тарелки лежала пришедшая из сна визитка. Соколов усмехнулся, приподнял её и прочел вполне земной, посюсторонний телефон и фамилию директора пищевого комбината Нагайцева А. В.
«Логично. Позвонить и сказать — от Ивана Ильича. И посмотреть, что будет. А не будет, думаю, ничего. Потому что так не бывает. Бред, наваждение. Галлюцинация. Но очень реальная. Сам вчера положил на стол и забыл».
Соколов выжидающе посмотрел на телефон, ещё раз — на визитку и набрал номер. «Занято. Вот и слава богу».
Ни выпитый кефир, ни пресловутые куриные котлетки не принесли облегчения. Свербила мысль о том, что позвонить снова необходимо, иначе весь день уйдет псу под хвост. На работу (её нет) можно не спешить, спешить некуда, попробовать разве ещё раз позвонить… На этот раз, после нескольких гудков, трубку взяли. Нормальный, довольно басовитый мужской голос в трубке произнес: «Вас слушают». Соколов так и увидел картину: белый до одури кабинет, белые шторы на окнах, за окном — шум железной дороги и гудки паровоза. На столе — графин и пепельница, на стуле — человек в костюме, деловитый и серьезный… И Соколов ответил в трубку: «Алло, здравствуйте… — Помялся, — Я от Ивана Ильича…» — и выжидающе замер. Трубка, тоже помолчав, произнесла: «Девятая улица Соколиной Горы, дом 22, 2-й этаж, 23-й кабинет. С паспортом и двумя фотографиями. Сегодня в два».
Правильно расценив недоуменное молчание Соколова, добавил: «Вас. Жду». И положил трубку.
Кабинет оказался не белым, а игриво-голубым: обои, шторы, мебель — и за окном тоскливые трубы промышленных окраин. Зато Нагайцев А. В. не обманул ожиданий — он оказался высоким мощным мужчиной, эдаким мужиком (Соколов даже почему-то подумал, что ребёнком его привезли в Москву из какого-нибудь Киржача). Нагайцев говорил с лёгким акцентом: он подволакивал гласные, отчего речь его приобретала несколько инопланетный оттенок.
Секретарша внесла поднос с кофе. Соколова усадили в кресло напротив мощного стола, и Нагайцев, пристально глядя в напряжённое лицо Андрея, произнёс: «Ну, сначала о деле. Мне вас рекомендовали как отличного технолога-профессионала. Для начала поработаете пару недель в колбасном цехе. Освоитесь. Оклад на испытательный срок — 300 долларов. Нина выпишет вам пропуск. С завтрашнего дня к восьми утра прошу в цех номер 6. Вам всё расскажут. Паспорт и фотографии — на стол. Удачи».
Соколов покорно достал слегка дрожащими руками документы.
Вернувшись домой, он прилёг на матрас и задумался — в сущности, сбывалась каким-то магическим непонятным образом его детская мечта. В юности он закончил кулинарное училище, даже проработал какое-то время в кафе — специализировался на первых блюдах и подливах. Потом работа как-то потускнела, приелась, его начал раздражать запах дешёвой столовской еды, который шёл от его свитера и брюк. Казалось, даже носки предательски пахли кухней. Жанну злила его работа и низкая зарплата, он ушёл. Собственно, так кончилась его мясная карьера. Надо было пройти почти десятку лет, чтобы ему предложили опять вернуться к любимому делу. Тем более, вскинулся Андрей, запах кухни не будет преследовать его снова: его место не у плиты, а у фаршемешальных и фасовочных машин. Или как они там называются… Ехать до цеха близко, деньги нужны… Короче говоря, никаких противопоказаний к приёму работы не выявлено.
Две недели в цеху промелькнули в оживлённой суете: Соколов перезнакомился с работниками, узнал, за какую команду кто болеет, кто здесь работал до него и почему уволился («Да умер, нехорошо умер», — шепнула Валентина Ивановна); что дают на обед (вкусный!) и есть ли на комбинате красивые женщины (они были). Работа оказалась довольно рутинной, необременительной, но требующей в прямом смысле вкуса и внимания — он с удовольствием вникал в технологию выделки сосисок с сыром и пряных сарделек, в первый же день напробовавшись их до одурения…
Жизнь расцветала радужными красками. У него вошло в привычку пить после работы в парке пиво с мужичками, пешком проходить часть пути до дома, думая о чём-то отвлечённом и приятном. В конце второй недели работы выдали аванс, а в понедельник Андрей опять сидел в кресле кабинета Нагайцева. Тот, как обычно, был лаконичен. «Справляетесь. Переведу вас на куриные котлетки. Окорочка. Но особые. Наша технология. Купили рецепт у одного ИЧП… Вернее… Цех был недалеко, здесь, на Гурманова, — после взрыва даже мясорубок не осталось. Главный технолог погиб. Эксклюзивная технология, так сказать. Доверяем вам. Оклад с завтрашнего дня удваивается».
Окорочка так окорочка, интересно, что за хитрая технология? Соколов только усмехнулся, увидев на следующий день на конвейере знакомые по голодному началу августа котлетки в сухарях. «Цыпляндия»… Вспомнилась тоска, неуютность, ночь, небо в тучах и пьяненькая продавщица, открывающая камеру с упаковками куриных котлет. И вот они лежали перед ним — правда, по периметру упаковки шло название комбината, где Соколов теперь работал, а вовсе не загадочного трагически погибшего ИЧП.
В среду Соколов неожиданно обратил внимание, что Марья Алексеевна и Нина, обожавшие вобеденный перерыв подогреть на сковородке свою родную продукцию, остались без ланча. Они тянули из стаканов чай, с тоской поглядывая на холодную сковороду — и это при том, что вокруг были моря разливанные этих аппетитных котлеток в сухарях! Соколов пожал плечами и двинулся в столовую.
Назавтра история повторилась — женщины из экономии опять пили пустой чай, вздыхая и тихо переговариваясь о своём, но к «Цыпляндии» не притрагивались. Тут Соколова осенило: похоже, цех полностью перешёл с момента его перевода сюда на производство «Цыпляндии», а у женщин, вероятно, аллергия на куриное мясо — то-то они всё ели говядину да свиные тефтельки… В пятницу Андрей не выдержал и спросил у них, почему голодают. Реакция его изумила: Нина выразительно распахнула глаза, а Марья Алексеевна покрутила пальцем у виска: «Что вы, и не вздумайте есть! Вы что, забыли?» Нина оборвала ее выразительным жестом, и женщины, оскорблённо нахохлившись, синхронно поднесли стаканы к накрашенным губам.
Путём окольных расспросов Андрей выяснил, что, кроме него, эту «Цыпляндию» никто на комбинате не ест и не ел — кто ссылался на отвращение к мясу (профессиональная болезнь мясовиков!), кто — на конкретную нелюбовь к курам, кто просто уходил от ответа. Андрей сделал только один вывод: что дело с куриными котлетами явно нечисто — и на всякий случай, пораньше отпросившись с работы, сходил к гастроэнтерологу. Тот не поленился сделать УЗИ, взял анализы и через два дня успокоил Андрея, что у него идеальный желудок. «Хоть железо переварит». И Соколов решил впредь игнорировать загадку «Цыпляндии» и не забивать голову глупыми мыслями.
