Я хватаю ртом воздух

и

весь

мир

исчезает

У меня во рту привкус смерти.

Я с трудом разлепляю глаза, и тут же острая боль пронзает мою правую руку. Моя кисть забинтована, да так туго, что я не могу пошевелить ни одним пальцем, за что я благодарна своим лекарям. Я так слаба, что у меня нет сил ни кричать, ни плакать.

Я начинаю часто моргать.

Пытаюсь оглядеться, но шея у меня затекла и не поворачивается.

Чьи-то пальцы касаются моего плеча, и мне хочется выдохнуть. Я опять моргаю. Еще и еще раз. Передо мной вырисовывается мутное пятно, которое вскоре фокусируется и превращается в лицо, но потом снова расплывается. Мне приходится чуть повернуть голову, чтобы лучше все видеть и снова моргать и моргать.

— Как ты себя чувствуешь? — шепчет она.

— Я в порядке, — говорю я пятну, но при этом понимаю, что вру. — А вы кто?

— Это я, — мягко произносит она. Даже не видя четкого лица, я узнаю эту доброту в голосе.

— Соня.

Разумеется.

Сара, наверное, тоже где-то рядом. Я скорее всего нахожусь в медицинском отсеке.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Сколько же я лежала в отключке?

Она не отвечает, и я начинаю думать, что она меня не слышит.

— Соня, — я пытаюсь поймать ее взгляд, — сколько я проспала?

— Ты была серьезно больна, — говорит она. — И организму потребовалось время…

— Сколько? — Я перехожу на шепот.

— Три дня.

Вообразите себе поезд, который мчится со скоростью сто миллионов километров в час.

А теперь представьте, что он врезался в вас, причем прямо в лицо.

Я сажусь на кровати, хотя понимаю, что сейчас мне будет очень плохо.

К счастью, Соня предвидела мои проблемы. Передо мной в один миг возникает ведерко, куда я выворачиваю жалкое содержимое своего желудка. Я тяжело дышу, лежа не в своем привычном костюме, а в какой-то больничной сорочке, и кто-то протирает мне лицо теплой влажной тканью. Она такая мягкая и приятная, что на мгновение я забываю о боли и не скоро сознаю, что с нами в этой палате присутствует еще один человек.

Соня и Сара склонились надо мной, в их руках теплые тряпочки. Они протирают мои обнаженные конечности, бормоча что-то успокаивающее и обнадеживающее. Они твердят мне, что все будет хорошо, что просто надо отдохнуть, а вот теперь я проснулась и мне нужно покушать, а беспокоиться не надо, потому что беспокоиться не о чем, и они будут ухаживать за мной, и все пройдет.

Но я вглядываюсь в них более пристально.

Я замечаю, что их руки предусмотрительно затянуты в перчатки из латекса. Еще я замечаю рядом капельницу. И еще то, как осторожно они подходят ко мне.

Целительницы не могут дотрагиваться до меня.

Им еще не приходилось иметь дело с такими пациентами, как я.

Травмами здесь всегда занимаются целительницы. Они умеют сращивать сломанные кости, штопать пулевые ранения, оживлять отказывающие функционировать легкие и даже чинить самые страшные порезы. Я знаю все это, потому что, когда мы приехали в «Омегу пойнт», Адама несли на носилках. Он пострадал от рук Уорнера и его помощников после того, как мы сбежали с военной базы. Тогда я думала, что на его теле страшные шрамы останутся на всю жизнь. Но у него все отлично. Он стал как новенький. Им потребовался целый день, чтобы собрать его воедино по кусочкам, но всего один. Это было больше похоже на какое-то волшебство.

Но для меня волшебных лекарств не существует.

И чудес тоже.

Соня и Сара объясняют мне, что я, судя по всему, испытала сильное потрясение. Они добавляют, что мое тело было перегружено способностями и это вообще чудо, что я осталась жива. И еще они считают, что мое тело отключилось так надолго, чтобы самостоятельно вылечить психологическую травму, и это у него почти что получилось, хотя в это мне не очень верится. Мне кажется, такое вылечить непросто, и на это уйдет еще много времени. Я получала психологические травмы тоже слишком долго. Но на данном этапе хотя бы физическая боль немного улеглась. Теперь она выражается в ровном пульсировании, которое я в состоянии игнорировать какое-то время.

Кое-что я помню.

— Еще раньше, — говорю я им, — в камере пыток у Уорнера, а потом еще с Адамом и той стальной дверью… я никогда бы… этого раньше не случалось… я никогда не наносила вреда самой себе…

— Касл говорил нам об этом, — сообщает мне Соня. — Но пробить стену или дверь — это одно дело, а вот попытаться расколоть землю надвое — совсем другое. — Она пытается улыбнуться. — Мы абсолютно уверены в том, что это даже сравниться не может со всем тем, что тебе удавалось сделать раньше. На этот раз у тебя получилось все гораздо сильнее. Мы все успели почувствовать. Мы на самом деле подумали, что где-то сдетонировал целый склад взрывчатки. Туннели, — добавляет она, — чуть было не обвалились все сразу.

— Нет. — Внутри у меня все холодеет.

— Все в порядке, — успокаивает меня Сара. — Ты вовремя пошла на попятную.

Я не могу успокоить дыхание.

— Ты же не знала…

— Я почти… я почти что убила вас всех…

Соня отрицательно мотает головой:

— Просто в тебе заложен громадный запас энергии. И твоей вины в том нет. Ты сама не знала, на что ты способна.

— Но я могла убить вас. Я могла убить Адама… Я могла бы… — Я верчу головой во все стороны. — Он здесь? Адам здесь?

Девушки смотрят на меня. Потом обмениваются взглядами.

Я слышу, как рядом кто-то прокашливается, и поворачиваюсь на этот звук.

Из угла комнаты выходит Кенджи. Он неловко машет мне рукой, как-то криво улыбается, хотя эта полуулыбка все равно не касается его глаз.

— Прости, — говорит он, — но мы не должны пускать его сюда.

— Почему? — спрашиваю я, но мне страшно оттого, что я, кажется, уже догадываюсь, какой будет ответ.

Кенджи убирает с глаз прядь волос. Задумывается над моим вопросом.

— Ну, с чего же мне начать? — Он принимается как будто считать по пальцам. — После того как он узнал о том, что случилось, он попытался убить меня, он пришел в ярость и набросился на Касла, он отказался уходить из медицинского отсека, также отказался есть и спать, и вдобавок еще он…

— Пожалуйста, не надо. — Я прошу его остановиться и крепко зажмуриваюсь. — Не надо. Хватит.

— Сама просила.

— Где он? — Я открываю глаза. — С ним все в порядке?

Кенджи потирает шею у затылка. Отворачивается.

— С ним все будет хорошо.

— Можно мне увидеть его?

Кенджи вздыхает. Поворачивается к девушкам.

— Можно нам на пару секунд остаться вдвоем? — интересуется он, и обе целительницы тут же торопятся к выходу.

— Конечно, — говорит Сара.

— Без проблем, — вторит Соня.

— Мы оставим вас наедине, — одновременно произносят они.

И уходят.

Кенджи хватает один из стульев, придвинутых к стене, и несет его поближе к моей кровати. Садится. Кладет ногу на ногу, вернее, лодыжку одной ноги на колено другой и откидывается на спинку стула. Переплетает пальцы рук за головой. Смотрит на меня.

Я немного суечусь на своем матрасе, чтобы устроиться удобнее и лучше видеть его.

— Ну, так что же?

— Вам с Кентом необходимо поговорить.

— Да? — Я нервно сглатываю. — Да, я это знаю.

— Правда?

— Конечно.

— Хорошо. — Он кивает. Отворачивается. Выстукивает на полу ногой какой-то быстрый ритм.

— Ну что? — спрашиваю я через несколько секунд. — Что ты мне недоговариваешь?

Его нога замирает, но в глаза мне он по-прежнему не смотрит. Закрывает рот левой рукой, потом опускает ее.

— Ты там такого дерьма натворила.

Я чувствую, как мне стыдно за себя.

— Прости, Кенджи. Мне очень жаль… Я не думала… Я же не знала…