Я чувствую горечь во рту.

Для меня это что-то новое.

— Послушай, — говорит он, теперь намного мягче. — Я не собираюсь никого осуждать, это, надеюсь, понятно? И не хочу подчеркивать, что, если тебе этого не хочется, ты можешь подсознательно саботировать свои попытки разобраться до конца в себе самой. — Тут он в шутку поднимает вверх обе руки, словно считая себя побежденным. — Тут я сдаюсь. Видимо, в тебе действительно бушуют какие-то безумные силы. Тебе стоит только дотронуться до человека, и — бац! — все уже кончено. Но ведь кроме этого ты можешь крушить стены и прочие предметы, верно? А этому мне никогда не научиться, надеюсь, это тоже ясно тебе. Это было бы безумием, так что оказаться на твоем месте я никак не смогу.

— Вот именно, — киваю я, прижимаясь к сетке. — А было бы совсем неплохо.

— Ты так считаешь? — Кенджи поднимается с пола. — Это было бы здорово. И вот еще что. Если ты не будешь снимать перчатки, ты все равно сумеешь ломать разные преграды, но при этом никого не убивать. Все остаются целы и невредимы. Вот что нужно. Наверное, тогда ты бы стала чувствовать себя получше. Я угадал?

— Может быть.

— Здорово! А теперь тебе нужно расслабиться. — Он подходит к кирпичам и берет тот же самый, с которым недавно так беззаботно дурачился. — А вот что мы сделаем. Иди сюда.

Я послушно подхожу к нему и смотрю на кирпич в его руке. Он передает его мне, причем с такой осторожностью, будто вручает семейную реликвию.

— Итак, — начинает он, — ты должна сейчас чувствовать покой и умиротворение, ладно? Прочувствуй состояние всего своего организма до самого нутра. Перестань блокировать свою собственную энергию. У тебя в голове уже скопилось не меньше миллиона таких блоков. Не надо себя сдерживать.

— Никаких блоков у меня…

— Еще как есть! — фыркает он. — Определенно. У тебя даже не просто блоки, у тебя самый настоящий ментальный запор.

— Ментальный — что?!

— Сосредоточь весь свой гнев на этом кирпиче. На кирпиче, — повторяет он. — Помни о нем. Сосредоточься. Тебе нужно расколоть кирпич. Напомни себе, что именно этого тебе очень хочется. Это твой выбор. Ты это делаешь не для Касла, ты это делаешь не для меня, ты это делаешь не для того, чтобы сражаться с кем-либо. Тебе просто очень хочется этого, ну просто ради забавы. Потому что хочется — и все тут. Пусть твой разум и тело сделают это сами. Хорошо?

Я набираю в легкие воздух. Несколько раз киваю:

— Хорошо. Можно попробовать, наверное, только…

— Вот это да! — Он тихо присвистывает.

— Что? — Я оглядываюсь в недоумении. — Что случилось?..

— Ты даже ничего не почувствовала?

— Что я должна была почувствовать?

— Посмотри на свою руку!

Я чуть не задыхаюсь. Неуверенно отступаю на шаг. В моей руке какой-то красноватый песок и обожженная коричневая глина, разбитая на мельчайшие кусочки. Более крупные кусочки кирпича упали на пол, и еще немного его остатков просачиваются у меня между пальцами. Я осторожно подношу эту убийственную руку к лицу.

И смотрю на Кенджи.

Он покачивает головой и сам весь трясется от смеха.

— Я тебе сейчас так завидую, что ты и представить себе не в состоянии.

— Боже мой…

— Понимаю. Еще как ПОНИМАЮ. Вот так-то, глупенькая. А теперь подумай вот о чем: если ты можешь это сделать с кирпичом, что же ты сумеешь сотворить с телом человека…

Зря он это сказал.

Только не сейчас. Не после того, что случилось с Адамом. Не в тот момент, когда я пытаюсь собрать воедино кусочки своих мечтаний и надежд, чтобы склеить все вместе заново. Потому что у меня ничего не осталось. Потому что внутри меня еще теплится слабая надежда на то, что мы с Адамом все же найдем способ, как нам справиться со всем этим.

Где-то очень глубоко внутри себя я стараюсь еще ухватиться за малейшую возможность все исправить.

А теперь все пропало.

Потому что теперь Адам должен бояться не только моей кожи. Опасность представляют собой не только мое прикосновение, но и мои объятия, мои руки, поцелуи. Да любой мой поступок может причинить ему вред и серьезно покалечить. Я должна быть начеку, даже когда просто возьму его за руку. А теперь еще эти новости! Эта новая информация о том, насколько я могу быть смертельным оружием для любого!..

И не остается у меня никакой альтернативы…

Я навсегда, навечно останусь одна, потому что никто не может оставаться в безопасности рядом со мной.

Я опускаюсь на пол, мозг лихорадочно работает, но я прекрасно понимаю, что моя голова уже совсем не безобидное убежище, потому что я постоянно думаю, постоянно в чем-то сомневаюсь, чем-то интересуюсь. Похоже на то, что я попала в собственную ловушку и при этом пострадала.

Я поезд.

Который вышел из-под контроля и готов сойти с рельсов.

Потому что иногда можно увидеть саму себя как бы со стороны, можно увидеть себя такой, какой ты могла бы стать, могла бы быть, если бы что-то изменилось, стало другим. Но если приглядеться получше, то, что ты увидишь, может тебя сильно напугать. И тогда ты задумаешься, что может случиться, если тебе представится определенная возможность. Ты понимаешь, что это другая сторона тебя самой, та, которую ты не хочешь признавать. Та самая сторона, которую тебе лучше не видеть при свете дня. Ты всю свою жизнь пытаешься задавить ее, отбросить в сторону, выкинуть из головы. Ты даже пытаешься сделать вид, что этой стороны в тебе вовсе не существует.

И так можно жить довольно долго.

Очень долго ты остаешься в безопасности.

А потом все заканчивается.

Еще одно утро.

Еще один поход в столовую.

Я отправляюсь на завтрак, где снова встречу Кенджи перед очередным нашим занятием.

Вчера он все-таки сделал определенные выводы относительно моих способностей: он считает, что нечеловеческая сила в моем прикосновении является видоизмененной энергией. Но этот контакт кожи с кожей — только лишь самый незначительный пример моего таланта. Мой истинный дар представляет собой некую всеобъемлющую силу, которая может проявить себя в любой части моего тела.

Это могут быть и кости, и кровь и, разумеется, кожа.

Я согласилась с ним, что эта теория занятна, и добавила, что всегда считала себя какой-то извращенной версией венериной мухоловки. Он только и мог сказать: «О Боже мой! Ну конечно же. Ты именно на нее и похожа. Черт побери, как же я сам не догадался?!»

Достаточно прекрасная, чтобы заманить свою жертву в ловушку. Вот именно это он и добавил.

И еще, достаточно сильная, чтобы захлопнуться и уничтожить.

Достаточно ядовитая, чтобы суметь переварить жертву, если имеет место контакт с плотью.

«Так ты действительно съедаешь свою жертву», — сказал он мне, смеясь, как будто мы обсуждали что-то забавное, как будто это действительно было шуткой, как будто это вполне допустимо — сравнивать девушку с плотоядным растением. И даже весьма лестно. «Я прав? — добавил он. — Ты же сама говорила, что когда ты касаешься людей, ты при этом как будто отбираешь у них энергию, да? И после этого ты сама наполняешься свежими силами, так?»

Я ему ничего не ответила.

«Значит, ты точная копия венериной мухоловки. Ты их заманиваешь. Потом захлопываешься. Потом пожираешь их», — подытожил он.

И я снова промолчала.

Тогда он промычал что-то невнятное и высказался: «Ты похожа на сексуальное и суперпугающее растение».

Я закрыла глаза. И в ужасе прикрыла рот ладонью.

«И что тут такого слишком уж неправильного? — спросил он меня. Нагнулся, чтобы встретиться со мной взглядом. Потянул меня за прядь волос, чтобы я тоже посмотрела на него. — Почему для тебя это так ужасно? Почему ты не хочешь признаться в том, что это восхитительно? — Он покачал головой. — Да ты чего-то просто недопонимаешь, тебе это известно? Это будет великолепно, если тебе только удастся овладеть своим даром в полной мере».

Овладеть.