Я когда-то слышала фразу: «Твое дыхание — яд». Наверное, только сейчас я поняла ее смысл. Теплое прикосновение, легкая искра силы, уколовшая кожу, и все. Я пропала. Зачем сопротивляться, зачем бежать, если можно вскинуть руки, запутаться в белых прядях, которые так знакомо скользят по телу? Дыхание смешалось, веки закрылись, губы дрогнули, отвечая, прося и… получая. Нежность перерастает в страсть, руки становятся все более жесткими и требовательными. Я все еще пытаюсь вырваться, опомниться и попытаться уйти… пока могу. Пока не растаю под его прикосновениями.
— Ну куда же ты, милая?
Вода, подхватив нас, вынесла к гладкой каменной стене, к которой меня тут же прижало горячее мужское тело.
— Нельзя, так неправильно, — судорожно покачала головой, с мольбой глядя в черные от страсти глаза. — Отпусти…
— Я уже сказал. Нет, — жестко улыбнулся Хранитель и томительно нежно поцеловал меня.
Чего стоило зажмуриться и не отвечать, не знал никто.
— Значит, так? — раздался над ухом голос. — Значит, отвергаешь, значит, опять играешь… моя госпожа?! Аля, солнце мое жгучее, ты еще не поняла, что сегодня никуда от меня не уйдешь? — Теплые губы прошлись по скуле, стирая непонятно почему набежавшую слезинку, потом по виску и, наконец, нежно ухватили мочку уха, и я не сдержала трепета. — Сегодня ты будешь со мной. Моей.
От его слов меня пробрали и дрожь, и сладкое предвкушение, а от его действий внутри все воспламенилось.
— А что потом? — горько спросила я. — Что потом?! После…
— Решим, — жарко выдохнул Лирвейн, завладевая моими губами. Я не отвечала на поцелуй, старалась не отвечать, оставаться равнодушной, но он слишком хорошо изучил меня и знал, как надо ко мне прикасаться. То нежно, то добавляя в бесконечный коктейль нежности острую приправку.
Одна его рука зафиксировала мои руки над головой, а вторая пока неподвижно лежала на животе… как раз на той самой границе между ним и чем-то гораздо более сокровенным. И я дрожала, потому что не могла не вспоминать тех его прикосновений. Оставив в покое мои губы, он скользнул рукой с живота все выше и выше, мимолетно оглаживая ставшую вдруг тяжелой и чувствительной грудь, лаская шею… крепко обхватывая подбородок и вздергивая его вверх, заставляя меня запрокинуть голову.
— Открой глаза.
Это приказ… приказ орвира. И я, госпожа, почти Императрица огромной страны, не могу сопротивляться тому, чья любовь давала такую власть. Медленно приоткрыла дрожащие ресницы и посмотрела на него. Он тяжело дышал, влажные волосы лежали на плечах и сейчас казались почерневшим от времени серебром, а смуглая кожа, которую усыпали алмазные капли воды, казалась еще темнее. В его глазах царила такая беспроглядная тьма и такой всепоглощающий голод… что мне на миг стало страшно и сладко одновременно.
— Знаешь, что сейчас будет? — спросил Лирвейн, поглаживая одной рукой нежное местечко на шее, от чего я дышала все чаще, а разум туманился все больше. — Сейчас, моя милая, я буду тебя соблазнять… ультимативно, так как добровольно не получается. — Он прижался так плотно, что я ощущала его возбуждение, жар тела, от чего по моему распространялось странное покалывание и нетерпение. Внезапно почувствовала, как стальная хватка его рук сменяется чем-то прохладным, упругим и, испуганно вскинувшись, поняла, что мои запястья теперь обвивает голубая водяная лента, а чуткие мужские пальцы начинают спускаться все ниже и ниже. Поглаживают сгибы локтей, с легким нажимом стремясь все дальше, к подмышке и, наконец, властно обхватывая грудь. В разум врывается хриплый шепот, и я испуганно вздрагиваю, от его слов внизу живота становится тяжело и горячо. — С чего бы начать, мечта моя? Ты так трепещешь, что сдерживаться практически невозможно…
Я так не краснела никогда в жизни.
— Смотри. Чувствуй. И ни о чем не думай. Сейчас есть только я и ты.
И я смотрю, смотрю, как светловолосая голова опять склоняется ко мне, и чувствую, что он опять теребит губами нежную вершинку, отчего слабеют колени и я прикусываю нижнюю губу в попытке сдержать судорожный вздох. Создатель, как же невыносимо… невыносимо сладко, невыносимо мучительно, медленно и томно. Я неосознанно подаюсь вперед. Тихий смех, он поднимается, властно целуя меня в губы, и я отвечаю. Отвечаю так же жадно, как и он, потому что, кроме нас, я сейчас ни о чем не думаю. Только о его запахе, который кружит голову, его руках, прикосновение которых сводит с ума, рассыпает искры удовольствия по всему телу, заставляет желать большего.
— Нежная и чувствительная… но знаешь, милая, недавней ошибки я, пожалуй, не допущу. — Одна его рука все так же лежит на моей груди, и я дышу все чаще и чаще, время от времени запрокидывая голову, чтобы не застонать в открытую. Но как раз этим предоставляю ему свободу действий. И он не теряет времени даром: целует, выписывая языком пламенные узоры, жар которых проникает вглубь тела, пока не достигает сокровенного местечка, и мне хочется чего-то еще, большего.
— О чем ты? Какая ошибка… а-а-ах! — задыхаясь, все же спрашиваю я.
— Сладкая девочка, на вкус сладкая, на ощупь приятная… и очень большая эгоистка. Если я сейчас доведу тебя до края, моя маленькая, ты опять, получив свое, удерешь, задрав хвост. Потому… все не легко и не просто. — И снова низкий смех, отзывающийся во мне дрожью. — И о-о-очень не быстро.
— Ты меня с ума сведешь. — Попыталась дернуться в путах силы.
— Вот и отлично. — Его руки скользили по телу вниз…
— Не надо. — Я испуганно глядела на опустившегося на колени у моих ног Лирвейна. Он поднял голову, одарил меня такой распутной улыбкой, что я поняла еще до того, как он что-то сказал.
— Надо, милая.
В купальне раздавалось лишь наше тяжелое дыхание, которое почти перекрывал шум воды; по его телу плясал свет, делая и так великолепно сложенного мужчину почти совершенством. Он поднял руку и кончиками пальцев провел по моей ноге. Кожа тут же покрылась мурашками, и я сжалась еще больше. Он улыбнулся и коснулся поцелуем моей ступни, от чего мне сразу стало… жарко и трепетно. Это одновременно вселяло предвкушение и внушало что-то похожее на благодарность. Он так ко мне относился…
А дальше началось что-то за гранью наслаждения. Я ничего не понимала, не могла опомниться и прекратить чувствовать. Его руки то невесомо ласкали, то с нажимом гладили, а губы поднимались все выше и выше, и меня била уже крупная дрожь. Особенно когда он достиг бедер и теперь покрывал их неторопливыми поцелуями, шепча такое, что я не знала куда деться. Что я сладко пахну, что кожа у меня нежнее шелка и что ему хочется сейчас сделать. И как хочется, чтобы я отвечала.
И я сдалась.
Я стонала, не в силах себя сдерживать, металась головой, задыхалась от потрясающих ощущений, пронзавших тело, накрывавших как волнами… но не той, финальной. А так хотелось, так желалось уже рухнуть в эту пропасть, дарующую освобождение и спокойствие. Но снова грудной смех, жадные поцелуи на губах, на груди, и я отчаянно жалею, что мои руки связаны, что я не могу запутаться пальцами в его волосах, прижать голову еще ближе.
— Лир, — с всхлипом вырывается его имя, — Лир…
— Да. — Меня снова обжигает жаром его дыхание.
— Я… не могу больше.
Он прижимается так, что я чувствую, как он возбужден.
— Думаешь, я могу?! — И снова поцелуи, сводящие с ума, лишающие воли. — Аля, любимая моя, жизнь моя…
И опять я задыхаюсь от искусных ласк. Он закидывает мою ногу себе на бедро, а я лишь выгибаюсь и хнычу, лишаясь его прикосновений, но тут же замираю, когда понимаю, что обнимаю его уже двумя ногами. Страху не дают даже проснуться, а смятению — посеять неуверенность, снова закрывая мне рот страстным поцелуем, и в тот же миг рвутся путы и мои руки тотчас ложатся на широкие плечи, и я прижимаюсь еще крепче, целуя в ответ так же жадно.
Он отстраняется, внимательно смотрит мне в глаза, и я теряюсь в этих черных озерах, не в силах отвести взгляда, лишь лихорадочно облизываю внезапно пересохшие губы. Лир прижимает меня к стене, одна его рука скользит вниз между нашими телами, и через миг я ощущаю мощный рывок и сразу боль и безмерное удивление. Струной выгибаюсь в его руках, прикусываю губу и прерывисто выдыхаю. Больно… но уже не так сильно.