– Давно пора, – буркнул под нос стаж, выходя прочь.

Жрец дождался, покуда он отойдет подальше и шмыгнул следом к распахнутой двери. Видать, огляделся там, чтоб никто рядом не шастал да не подсматривал. А потом поспешил в горницу боярыни. Камушки тырить – догадалась Ялька, осторожно сползая с полки вниз и на лету оборачиваясь кошкой. Жрец затопал обратно, и она вылетела в дверь, свернув в сторону, обратную той, куда ушли все отважные борцы с чертями боярыни. Уткнулась в узкую лестницу, ведущую наверх – это в терем, и больше некуда. Ялька взлетела по ступеням и оказалась в такой же точно горнице, что оставила несколько мгновений назад. И двери в ней так же три: в одну она протиснулась, растолкав боками еле заметную щель, а у второй вынюхала полузадохшиеся следы Таймира. Третья, по всему видать, вела на гульбище, где боярыни с челядинками посиживали в душные дни на ветерке. Коль следы здесь – ткнулась кошка лапкой в закрытую дверь – стало быть, тут горница этой гадюки Драганки. Но впереться туда вот так запросто она не могла – не дура. А потому вылезла в полуоткрытую дверь на длинное – во всю стену терема – гульбище под широким покатым навесом.

Меж частых резных столбов, что его поддерживали, вилась такая же резная оградка. На ней, свесившись вниз, болтались две девки – толстые зады вздыбились выше кокошников. Челядинки пялились на двор, где все еще шумела неистовая бесполезная беготня: дворня рыскала по закоулкам в поисках черта. Висевшие на оградке девки то и дело горланили, подсказывая, где и чего такого необычного им сверху видней. А после хихикали в кулачки над исполнительными придурками. Коровы – обругала их Ялька не со зла, а с досады, что путаются у нее под ногами. Пролезть к Драганке можно было лишь через окно, одна из створок которого была приоткрыта. Но при девках рисковать не хотелось: эти скудоумки крутили головами. И даже время от времени косились на окошко молодой боярыни. Их нужно было турнуть прочь, и бывалая оборотенка взялась за дело. Вскочила на стол с бабским рукодельем и пошла скидывать на пол бесконечные клубки пряжи, цветных лент, позумента и катушки с нитями. Все это добро покатилось по полу, подгоняемое ее лапками. И, путаясь промеж себя, выкатывалось из горницы. А там уж и безо всякой помощи скатывалось вниз по лестнице яркими ручейками. Ялька вернулась на стол, выбрала короб с мелким бисером и пару глиняных плошек с большими бусинами. Она примерилась, смела все это на пол и рванула за печь, старательно мявкнув полуоткрытой пастью – чуть камушки не выронила. Девицы всполошились и влетели с гульбища в горницу с распяленными глазищами и ртами. Впрочем, орать в голос не осмелились.

– Мурка! Паскуда! Вот я до тебя доберусь! – прошипела одна шепотком.

– Я ей лапы повыдираю сучонке! – шепотом погрозила вторая и бросилась вдоль цветных ручьев к лестнице. – Убью гадину! – простонала она оттуда.

И подружка не стерпела – потащилась своими глазами увидать, чего они проворонили. Ялька фыркнула, шмыгнула на гульбище и вспрыгнула на широкий подоконник, заняв его чуть ли не целиком. Она поддела лапкой створку и спрыгнула внутрь горницы. Едва не запуталась в плотной занавеси, скрывавшей от подглядываний блудливые забавы боярыни. Только-только успела юркнуть под широкую богатую кровать на расписанных столбах с занавешенным пологом, как тот распахнулся.

Голый по пояс Таймир высунулся наружу, придирчиво оглядев и распахнувшееся окно, и всю горницу. Потом спустил на пол босые ноги и пошлепал к окну. Коль штаны стянуть не удосужился, так чего ж с сапогами-то расстарался – злобно подумала Ялька и царапнула дощатый пол. Небось, без штанов-то сбегать несподручно! На весь белый свет сверкать голой задницей, когда по твою душу припрутся дюжие мужики с дубьем. А стоит Яльке захотеть, так они и припрутся – будет знать кобель, как изменять своей… Тут она припомнила, что Таймир и не подозревает, будто у него где-то есть суженная. Да к тому ж оборотень – мысленно хихикнула Ялька, едва не мяукнув в голос. А ей и фыркнуть-то нельзя – у этого хмыря державника слух, что у зверя. Моментом залезет под кровать. Вот увидит он котика росточком с добрую собаку, и прирежет свою суженную прежде, чем разберется: бывают ли на свете такие коты или нет?

Прямо перед ее носом с кровати свесилась игриво покачивающаяся женская ножка.

– Чего ты там? – капризно осведомился низковатый бархатистый голосок. – Подлетел, как полоумный. Брось. Иди ко мне, – протянула она столь сладостраственно, что у Яльки содрогнулась вся требуха.

– Показалось? – сам у себя спросил Таймир, осторожно отведя занавесь и глянув на гульбище.

– Показалось, – шаловливо проворковала Драганка, спустив и вторую ногу.

Не будь пасть забита камушками, Ялька непременно впилась бы в эту розовую духмяную пятку. У нее-то самой пятки были темными да шелушившимися. Неужто Таймиру подавай вот такие вот чистенькие да холеные? Она задумалась, пытаясь сообразить, как заполучить такие же. Драганка, понятно, по городу с высунутым языком не бегает. Полы у ней в горнице выскоблены да застелены коврами – не то, что у них с бабулей. Тот ковер чистить да чистить – не любят они с бабулей заниматься такой ерундой. Добро бы для дела! А так просто, лишь бы оно было – кому оно надо? Холопку бабуля не заводит, дабы не подглядела внучкину тайну. Приходит к ним пару раз в месяц соседка, прибирает дочиста. Но они тут же лихо мусорят, особо, как бабуля разбирается с травками или варит зелья.

– Ну? – лукаво окликнула Таймира эта сучка. – Чего ты там прилип? Все одно не видать, что во дворе делается.

– Зато слыхать, – сухо отмахнулся тот, уперевшись рукой в стену и склонив башку, дабы лучше слышать.

– Иди ко мне! – вновь ударилась в капризы Драганка, дернув ножкой.

– Заткнись! – шикнул на нее Таймир, брезгливо прихмурясь.

Уж это Ялька превосходно видела из-под кровати. И позлорадствовала: не шибко-то он ее и любит, коль не бежит на полусогнутых. Да еще и рожу скривил, будто его каким дерьмом попотчевали.

– Иди сюда! – уже прям-таки приказала Драганка.

– Захлопнись! – прошипел Таймир, даже не обернувшись. – А не то пасть залеплю, чем под руку попадется.

– Свинья! – взвизгнула Драганка и полезла, было, с кровати, но, опомнилась и взялась зло насмешничать: – Ты бы не кобенился, дружок. Все одно, покуда во дворе не угомонятся, тебе отсюда хода нету. Придется тебя задницу-то поприжать. Да у меня отсидеться. Коли будешь со мной любезен, так я тебя не выдам…

– Дура, – холодно оценил он ее потуги и потопал в дальний угол.

Там торчал малый столик с заморской серебряной лоханью и таким же кувшином при чистом полотенце. Рядом стояло смешное деревянное креслице, с сиденья которого он… снял крышку. А потом повозился с мотней и пустил в середку креслица струю. Ссыт – обрадовалась Ялька – стало быть, ему тут вовсе не райские кущи у этой задрыги. В раю-то, небось, ссать не станут, будто в нужнике, раз туда все люди попасть мечтают. Пока радовалась, Таймир поправил мотню, слил из кувшина в лохань воду и принялся плескать ее в лицо, на грудь и живот – на пол поналил целое болото. Наплевав на устроенное засранство, он обтерся полотенцем, швырнул его на столик и вернулся к кровати. Сел на край и досадливо бросил:

– Не лезь. Мне пора.

– Упырь поганый! – заверещала Драганка.

Послышались сочные шлепки и вскрик. Лупила его, а он ее отшвырнул – мстительно отметила Ялька, даже не сообразив, кому та мстительность посвящена: ему или ей. Рука Таймира подхватила сапог, и одна нога пропала – натягивал.

– Я вот сейчас покличу сторожей, – плаксиво начала, было, угрожать боярыня.

– Покличь, – почти добродушно поддакнул ее полюбовничек. – Пускай полюбуются, чем ты тут занимаешься. Твой муженек, дабы имя родовое не позорить, на поединок меня вызовет. А я его грохну. Потом смоюсь из столицы – все одно, обрыдло мне тут плесневеть. Пойду гулять по всей земле. А тебя в землю зароют по самую шею. И будешь ты подыхать, как собака, покуда я к девкам под подол лазить стану.