– Мразь пархатая! – завела свое Драганка, для чего-то прыгая над Ялькиной головой по всей кровати. – Пес! Кобель блудливый! Тварь бесстыжая! Совести у тебя ни на мизинец!
– Ошибаешься, – преспокойно возразил Таймир, занявшись вторым сапогом. – Совесть есть, да не про твою честь. А теперь заткнись.
Он поднялся и принялся ловко, споро одеваться. Драганка тихо жалостливо скулила. Да так, что Ялька вдруг ее пожалела. Правильно бабы у них в воровском углу ругаются: сунул, вынул, да прочь погнал. Как собаку. Ей взгрустнулось и впервые подумалось: что ж у нее за суженый такой, от которого ее воротит? Не то, чтоб взаправду…, но, все же.
– Когда придешь, мучитель?! – простонала Драганка, едва Таймир взялся за дверное кольцо.
– Когда приспичит, – отлаялся тот и вышел вон.
Драганка заскулила громче и яростей, а Ялька, опомнившись, сиганула под оконную занавесь и выпрыгнула в окно. В горнице, где она набезобразничала, ползали по полу две невинные жертвы ее любопытства. И чего притащилась – недоумевала Ялька, залезая на покатую крышу, крытую черепицей. Обернувшись змеей, она поползла на заднюю сторону хором, почти примыкающую к ограде. И все пыталась ответить на внезапно одолевший ее вопрос: зачем? Нет, то, что ее обижали любовные шляния Таймира, это понятно. Однако горько от того как-то не становилось. Ялька была не совсем уверена…, но все же привыкла думать, что обида должна мучить – видала же, как изводятся другие девки с бабами, коли им обидно до слез. Им больно, они тоскуют и маются, и, как говорит бабуля, творят всякую дурь. Короче, вредят себе этой их дурной любовью. Понятно, что у оборотней все должно быть как-то иначе: она не знала как иначе, но совершенно точно иначе.
Еще она откуда-то знала, что предназначена Таймиру, и как-то не переживала на этот счет: вот вырастет, и все сбудется само собой. Да, порой – как сегодня – ее тянуло на него поглядеть, где бы он ни был. Она тащилась, куда придется, находила его, шастала кругами, а потом возвращалась домой и прекрасно жила без этого много дней. Вот, прям…, как будто помечала его подобно зверю, метящему свои угодья, что приходится время от времени обходить по кругу. Жаль, что рядом нет ни одной Ялитихайри. Некому ей объяснить, что же она такое? На что способна? И чего ей нужно остерегаться, дабы не стать людям смертельным врагом? Это уж и впрямь беда, коль свершится. Тогда она разом потеряет бабулю, деда и Таймира – вот уж горе, так горе. Как бы там ни было, Ялька всей душой чувствовала: стоит ей остаться в одиночестве, и она сразу умрет. Отчего-то Ялитихайри не умеют жить без людей: толи причуда сердца, толи, и вправду, что-то очень важное, как воздух и мясо.
Она взобралась на ограду, и спрыгнула вниз. Неподалеку – сквозь поросшую лесом узкую полосу – виднелся крутой склон. Иногда по этой лесистой меже ходили дружинники, проверяя, все ли ладно под самыми ногами Государя. А Яльке вовсе не улыбалось столкнуться с ними нос к носу. Светало. Пиная лесной мусор, она брела, прочь от подворья боярина Оброна подальше от главной улицы Вышгорода. Все, вроде, складывалось удачно: кат их выручил, Хранивой не сердится, и бабулю отпустит, Таймир невестой не обзавелся. Но на душе скреблись кошки. Ялька чутко вслушивалась в окрестности, косилась на мелькающие меж деревьев стены боярских подворий и тревожилась все больше. Вот эти невнятные человечьи тревоги она терпеть не могла. То ли дело у зверя: коли есть опасность, то она опасность, и ты знаешь, что с ней делать. А люди вечно страшатся того, что еще не случилось, а может, и вовсе не случится. Но, они об этом знают, а значит, оно почти точно случится, потому, что оно просто есть где-то на свете.
На этот раз оно и вправду было. Ялька почуяла их издалека. А потому обернулась рысью и полезла на дерево переждать, покуда не пройдут мимо. Но тут ее порадовал Таймир – Ялька обернулась туда, откуда притащилась, и рыкнула сквозь стиснутые зубы: дурачина проклятый! Ну, чего его потащило в эту сторону? Почему он не пошел домой нормальной улицей? А теперь нате вам, пожалуйста: лезет прямиком в руки бессовестного городского ворья, да еще и в одиночку. Уж эти-то его любят, почитай, взасос. А уж как обрадуются, встретив в этой глуши ненавистного державника! Деда, конечно, считает его видным воином. Да и Юган отзывается о Таймире лестно. Но в одиночку да среди деревьев, из-за которых может прилететь нож, а то и стрела – как есть дурило стоеросовое! Теперь ее тревога обзавелась названием, и Яльке слегка полегчало. Она прилегла на толстой ветке, следя, как с одной стороны к ее дереву тащатся пятеро наглых ушлепков, невесть чего позабывших тут поутру. А с другой легкой упругой походкой поспешает полусотник Тайной управы. Он тоже их услыхал, но отчего-то не убрался с дороги. Не побежал обратно – он бы с легкостью от них удрал. Как можно быть таким остолопом? А все их поганая человечья гордость: это когда паршивая мышь вдруг начинает мнить себя кабаном. Любой нормальный зверь не станет связываться со стаей других зверей – он же не тупой.
Воры миновали ее раньше, и Яльке пришлось спрыгнуть вниз, чтоб подобраться поближе к незабываемой встрече. Пять подзаборных чушек столкнулись нос к носу с одним державным чурбаном! И ворье, понятно, оглядевшись, принялось задирать державника, по-тихому обходя его кругом.
– Ты гля, чего у нас тут ползает? – обрадовался Тыря, которого Ялька преотлично знала.
Пожалуй, насчет подзаборной чушки – это она погорячилась. Тыря прослыл ловким вором, и умом, как говаривал дед, обижен не был. Тут бы Ялька с ним поспорила: был бы умным, не стал бы связываться с такой безжалостной и бессердечной тварью, как полусотник. Пусть их пятеро, но ясно же: Таймир в одиночку подыхать не станет. Обязательно утащит кого-то за собой в этот их подземный мир умрунов – глянуть бы на него хотя бы одним глазком. Уж чего только про него не плетут, а вот Ялька думает, что брехня все это и бабьи сказки.
– Батюшка державничек! – изгалялся Тыря, поигрывая длинным воровским ножом с острым чуть изгибающимся кверху концом лезвия. – И чего ж это тебе не спится-то? Чего ж ты все шаришь по закоулкам, ровно пес? Кого вынюхиваешь, падаль?
– Тебя, – преспокойно обрадовал его Таймир, вытягивая сразу оба меча: с левого бока да из-за спины.
Он не вихлялся, подобно супротивникам. Не рыскал всем телом по сторонам – застыл столбом, с какой-то мрачной досадой разглядывая докучливых знакомцев. А главное, и не думал отступать, хотя двое воров уже поравнялись с ним, и вот-вот зайдут ему за спину. Нет, дед может сколь угодно хвалить этого зазнайку, но Ялька не собиралась терять суженого вот так просто, за здорово живешь. Она неслышно прокрадывалась туда же: за спину Таймира, которую, как она знала от деда с Юганом, нужно прикрывать. И начать прикрывательство решила с самого незаметного и смертельного. Ялька не совсем понимала, отчего все эти шуты гороховые еще не дерутся, а треплются, и не жаждала это выяснять. Разбойники часто твердят, дескать, внезапное нападение выигрывает половину схватки, а она намеревалась выиграть ее всю целиком. Потому и не стала дожидаться, пока они там разродятся этой самой схваткой: обернулась собой, скоренько прикопала на приметном месте свои камушки и вновь обернулась. Она выбрала того, что справа. Этот колченогий ушлепок обходил Таймира краем крохотного овражка, куда змея и соскользнет, сделав дело. А там обернется рысью иль волком и… потом решит, что дальше.
Железо еще не звякнуло о железо. Только засвистел раскручиваемый державником меч, а уж выбранный ею колченогий взвыл, отпрыгнул и вцепился здоровой рукой в укушенную. Змеиное тело, отброшенное им как раз в нужную сторону, шлепнулось в овражек. Через пару мгновений рысь скрылась за ближайшими стволами. Воры недоуменно загалдели, любуясь, как носится кругами их дружок, а Таймир бросил крутить свою железяку. Почти обошедший его слева худощавый поджарый вор швырнул нож, который он отбил мечом, словно отмахнулся от мухи. Ялька, подбираясь к этому криворукому недотепе, уважительно оценила ловкость суженого, но отвлекаться не стала. Она уже приметила путь, по которому доберется до нужного сука – только бы не опоздать.
