Не лопнул. Зато на его припадок приманило каких-то двух жирных теток с мерзкими визгливыми глотками. Ни в чем неповинного псаря те визги загнали чуть не на потолок. И эти нарядные – отметила Ялька, любуясь, как пытаются уволочь баронова сына. Знать, тетки тоже каким-то местом бароновы. Она оценила напор и ловкость, с какой отбивался барончик. А потом взяла, да подлила масла в огонь: так жалобно заскулила, что у самой чуть слезы не навернулись. Сунула нос в ячею и зарыдала, тоскливо поедая глазами уже почти сдавшегося пацана. Нет, он был парень, что надо! Не бросил девчонку в беде. Это Ялька еще только заваруху видала. А тут и полное бесчинство подоспело. Барончик поднял такой хай, что стыдоба, да и только. Ей бы за такое безобразие бабуля всю задницу расписала…, как она порой грозилась. Но, так и не расписала – затосковала вдруг Ялька и вовремя. Теперь уже подлинно душевный ее скулеж пронял даже суровых теток. И вконец охреневший псарь потащился отпирать клетку.
– Господин вернется, так разом шкуру спустит. А с кого спустит? С меня же и спустит, – все бухтел, все грозил он бароновым гневом, коли собака куда денется. – Господин-то не станет разбираться, кому тут приспичило. Кому всё одни игрульки да забавы пустые. А собака-то вам не игрушка. Собака строгости требует. Собака, если в кулаке не держать, так и вовсе забалуется…
– Без тебя знаю! – свысока фыркнул барончик. – Что это ты тут о себе возомнил? Думаешь, один такой умный? Думаешь, отец меня не учил? Или ты себя умней его считаешь? – – пучился пацан незаслуженным высокомерием. – Вот я отцу нажалуюсь, что ты меня дураком полным выставляешь! Он тебе покажет!
– Так, собака ж… – попытался отбрехаться от ненужной беды псарь.
– Так она ж не охотничья! – обрадовался случаю щегольнуть нравоучением барончик. – То есть, охотничья, конечно. Но отец-то ее не для этого взял. В свору-то он ее не пустит. Он, может, и сам ее к себе заберет. Вон, как уезжать не хотел. Если бы этот ничтожный Лардàвиг не сдох, отец бы ни за что не уехал. С ней бы остался возиться. Но, в такое время в Нойцвине без него не обойтись, – чванливо надулся великий наследник родовитого батюшки. – Он теперь по страшно важному делу отъехал. Ему теперь новую королевскую династию выбирать.
– Сердце мое, подобает ли вам посвящать в столь высокие государственные проблемы холопа? – загордилась одна из теток этим прыщом, будто он тут у них целая грыжа. – Ваш отец никогда бы…
– Оставьте, мадам! – солидно пробухтел наследничек. – Я знаю, чего стоят эти тупицы. То, что будут выбирать нового короля, под силу понять даже им. Тоже мне: государственная тайна! А вот кого отец выберет, я с ними обсуждать и не думал, – надул он щеки и выпятил круглое брюшко: – А ты чего уши развесил?! – сурово прикрикнул он на псаря, чрезмерно завозившегося с замком. – Мне долго ждать?
– Сбежит, ведь! – попытался образумить молокососа псарь, удерживая отпертую дверцу.
– Сердце мое, а если она действительно убежит? – вняла предостережению тетка.
– Куда ей бежать? – пренебрежительно отмахнулся барончик. – Мадам, вы меня удивляете. Нашли, кого слушать! Ворота закрыты. Решетка опущена и мост поднят. Пока отец не вернется, отсюда ни одна собака не вылезет. Без моей на то воли! – страшно обрадовался он случаю похвастать. – Так отец приказал.
– Ну, вот по вашей воле я и того… – тотчас зацепился за его похвальбу псарь, отворяя дверцу. – А если она сбежит…
И не подумаю – возликовала Ялька, расцеловывая спасителя в пухлые щеки. А потом с великой радости она завела свое давнее представление, каким обморочила дружинников Тайной управы. Кружилась на задних лапах – эти длинные дрыгалки зверски непригодны для подобных выкрутасов. Ну, да не навернулась и то дело. Прыгала через все подряд, что подвернулось. Сама сгоняла к стене, где висели охотничьи поводки, и притащила барончику один… самый тонкий. А какой с глупой шавки спрос? Тетки вновь взялись визжать, но в этот раз от удовольствия. Очень хвалили ее умницу! И даже рискнули погладить крутой лобик промеж вислых ушей. Ялька решила их добить и раскланялась перед каждой, игриво помахивая своим шелковистым хвостом. И вот какая сволочь после этакого выпендрежа запретила бы дитю взять к себе в покои столь редкостно приличную собачку? Может, кто из теток сволочью и был, но с барончиком им не сравниться. Этот крутит своим семейством, как только его пятка задумает.
И началась у нее собачья жизнь, какую каждый норовит изругать. Для начала ее притащили на замковую поварню. Этаких роскошеств Ялька сроду не видала и в самых богатых боярских теремах. Как по ней, так с размахом сего заведения хозяева явно погорячились. Сюда – без особых на то забот да тягот – можно запихать добрую конюшню. Пусть даже семейство барона трескается от многочисленных родичей, на целую дружину его не наскрести. А в этаких хороминах враз усядется целая государева дружина да не потеснится. Нынче же тут бестолку ошиваются два десятка холопов, что, верно, взапуски подъедают хозяйские харчи. Правда, новую драгоценность баронской псарни попотчевали знатно. Обкормили до икоты и нечеловечьей отдышки! И при том все кружились вокруг барончика заполошным гомонливым вороньем. Недаром обе важные тетки сюда и не сунулись – невместно такое терпеть боярыням.
Затем Яльку долго выгуливали по двору замка. Пришлось вновь плясать – барончику страстно желалось повыпендриваться перед челядинцами. Для сего благого дела пацану вытащили на высокое крыльцо жутко тяжелое изукрашенное резьбой кресло с высокой спинкой. Небось, батюшкино! И в другой раз кичливому сопляку не скоро приведется так-то повеличаться перед холопами. А уж коль его понесло по всем кочкам, то опростоволосится перед ним и думать не моги. Лишь почует себя болваном, что выставился на посмешище, так Ялька вмиг влетит в ту паршивую клетку с благословения пинка под зад. Она поднатужилась, но в грязь лицом не ударила. Чуть лапы не переломала с таким-то брюхом! Но, пацан, по чести, перед ней заслужил. И она вновь расстаралась, то и дело выказывая маленькому хозяину всю свою собачью любовь. В этот раз он чуть-чуть не лопнул от гордости, будто лично натаскивал собачку на этакие дивные чудачества. Аж подпрыгивал в своем дурацком кресле, болтая ногами – позабыл, что нынче он взрослый и полноправный господин.
Потом ее снова потащили пичкать всякими вкусностями, и она сама чуть не лопнула. Но тут очень кстати барончика усадили заниматься письмом и всякой другой полезной ерундой. А Ялька завалилась под его стол дрыхнуть и переваривать два обеда разом. Тут пацан ее поразил безмерно. Она-то его уж и бестолочью капризной обозвать сподобилась, а он-то оказался ой, как непрост! Усади за этакое дело оборотенку, так она уже через сотню ударов сердца взбеленилась бы. А коли б не выпустили ее на свободу, так и перекусала б тех учителей немилостивых. Барончик же внимал им со всем усердием и преизрядной понятливостью. Не кобенился своей родовитостью, не куксился. Выказывал двум старичкам всяческое почтение. А как бросался с ними спорить о чем-то, чему Ялька и понятия не имела! Так мудрые дедушки его жутко хвалили. Стоило же им самим о чем-то заспорить, так выученик трепал спорщиков вопросами нещадно. Вот уж державник-то вырастет – с уважением признала она – всем на зависть. Небось, самого герцога Кàртона переплюнет. А то и прикончит – ему самое место в королях.
Вечером вновь заставили плясать перед теми самыми тетками-мадамами прямиком в палатах. И чего? Выкаблучиваться? Это когда тебе корячится счастливый случай не вернуться в проклятую клетку? Тут, правда, Ялька чуток подстроилась на иной лад. Все больше с поклонами и подлизками расстаралась. Глазками помаргивала столь умильно, что мадамы изсюсюкались на все лады. Даже снизошли до этой нелепой беготни «подай-принеси». И чистокровная собака лучших породистых статей носилась за всякой дрянью, как какая-то подзаборная шавка, что рвет жилы за плесневелый кусок.
Тетки сдались на жаркие уговоры своего обожаемого «Сердца»! И Яльке бросили старое дырявое одеяльце у самой барончиковой кровати. Они расцеловались с ним на сон грядущий, и ушуршали прочь. А он выудил из-под горы подушек какую-то книжицу. И присосался к ней, как пропойца к заработанному с кровью опохмелу. Наконец, его сморило, и вскоре пацан мирно засопел. Задрыхла и его толстая кормилица, что жила здесь же за перегородкой. Пришлось немного поваляться, дабы сбежать наверняка. А тут и за дверью все угомонилось: перестали носиться и бормотать челядинцы. К ним заглянула одна из мадамов – видать, мама барончика – поправила на нем одеяло и ушлепала прочь. Ялька еще чуток повалялась, чтоб наверняка было уж совсем наверняка. А затем обернулась собой и выскользнула в дверь.
