В колхозе делали, что придется, какая работа есть, ту и делаешь. Сенокос вот, например, сенокосили в июле. При хорошей погоде он продолжался недели две. В лугах у каждой семьи был свой участок. В лугах жили в течение всего сенонокоса в шалаше. Увозили с собой пищу на неделю примерно, готовили сами. Встаешь часа в четыре. Пока не жарко, до десяти где-нибудь, косили. Потом отдохнем до одиннадцати. Далее идем сено грести, ворошить. И так до десяти вечера работали. Поужинаешь, и спать. Сено хорошо, полностью сохранялось. Зеленое, хорошо пахнущее. Сейчас с лугов навоз возят, а не сено. Ориентировались по солнышку, часов у нас тогда не было. Жарко, душно, да еще пауты заедали. Лошади не ложились, от укусов у них всплывали ноги. Змеи жалили. С укусами обращались к фельдшеру, выезжая из лугов. В лугах гадюк и медянок много было, ужи встречались редко.

Русанова Александра Ивановна, 1915 год, дер. Русановы, крестьянка

Всю свою жизнь проработала в колхозе. Работала в поле. Косила, сеяла, убирала, делала все, что надо было, — ни от какой работы не отказывалась. Да и вообще раньше народ был безотказный. Если надо было что-то сделать, то делали от всей души и добротно. Не то что сейчас… Деревенька стояла в очень хорошем, благодатном месте. Вокруг были луга. Трава была такая, что когда пастух собирал коров, так они не видны были — одни черные только спины виднелись из травы. А воздух-то какой был! Как вздохнешь — так выдыхать не хотелось.

Наша деревенька-то стояла на холме, а под холмом у нас бежал родничок. Вся деревня туда по воду ходила. Было два колодезя-журавля, но как-то из них воду не очень пили — все к родничку ходили. Любовь к земле у всех была — от старых до малых. Перед севом старики выйдут в поле и «разговаривают с землей» — мнут в руках, приложат к губам и скажут потом, можно начинать сеять или нет.

Народ сейчас стал злой, ругастый. Раньше кусок хлеба делили пополам. Да и отдыхали люди лучше. Какие колхозные праздники осенью делали! Больно-то есть было нечего, так в такой праздник колхозный стол был богато накрыт. Первым блюдом была картошка. А из свеклы и моркови какие блюда делали… Нажарят, напрягут. Больно-то тогда никто не пил. Выпьют чуть-чуть и веселятся целую ночь под гармошку. Народ и отдыхать умел, и работать. Труд радостный был.

Аксенова Агния Георгиевна, 1919 год.

Все вручную делали: и жали, и гребли. В воскресенье мужчины оставляли женщин в деревне подольше, чтоб прибрались и пирогов напекли. Семьи раньше были большие, редко у кого три человека. Со стариками вместе жили, не отделялись, как же? В страду все уходили из деревни — взрослые, а бабка, она и с ребятишками посидит, и скот загонит, и хлеб испечет, если припозднились. Я, грешная, сколько работала, мне все мать помогала, а то не знаю, что бы и было. Ведь приходила — ребята уже спят, уходила — еще спят. Управляющей в колхозе работала, а потом председателем. Придешь ночью — да стирать надо, потом на речку бежишь полоскать, а спать-то уже некогда — со скотиной стряпать надо, да опять на работу. Дети-то почти и не видали. Работали, ни праздников, ни выходных себе не знали.

Каков русский человек? Единственное, что скажу, русский Ваня есть русский Ваня, куда ни пошлют — все сделает, голыми руками. Все, что ели, было свое. Каждая семья не по одной голове скотины держала. У нас семья была побогаче, так мы двух коров, сколько себя помню, держали, овец, свиней, кур. Поэтому и молоко свое было, и мясо, и яйца, шерсть была, из нее или валенки делали, или продавали: у моего отца своя маслобойка была, масло делали, дома у нас ни сметана, ни творог не переводились.

Весной на лугах, на речке кисленку, пучки (пиканы), пестики собирали. А летом — по ягоды, — собирали землянику, чернику, клюкву, малину. У меня приятное местечко было: за овином малина росла, так я в обед прибегу, стану собирать, а уж много-то ее так, что прут ломит, подымать-то нельзя. По ведру набирала на круге.

Овощи были: морковь, свекла, лук. Луку много садили, раньше его и с квасом и всяко ели, он не гнил раньше, а теперь и гниет, и сохнет, химией все отравили да на небе все перемешали. У нас помидоры не растили, так я до тех пор, пока не выучилась, не знала, что это такое. Как-то из Устюга домой поехала и купила два килограмма, как гостинец. Пока одиннадцать километров шла пешком, все пережидала: проголодалась и решила попробовать, откусила один — не понравилось: ни огурец, ни яблоко, другой — то же самое. Вот какая была. Огурцы растили в старых лодках, поднятых на столбы, урожай был такой, что насаливали бочки две-три.

Хлеб раньше тоже свой был. Сеяли сами, сами ухаживали, сами жали, ведь единого колосочка на поле не оставляли. Хорошо посеешь — хорошо пожнешь. Серпиком-то сожнешь, свяжешь и в суслоне (рожь по десять снопов в суслон, овес — по шесть). Потом везут на гумно, сушат там, молотят молотилом (ручка, к ней кожа привязана с тяжелым кругом). После этого веют на веянке, ручку крутишь — зерно валится. Его потом в сусек, в амбар складывают, а потом везут на мельницу. Раньше на реку, на мельницу по мельничной дороге ездили.

Хлебушек-то тяжело доставался, так не то что бы бросать, не доесть боялись. Моя бабушка, бывало, говаривала: «Бросишь хлебушко, накажет богушко».

Полякова Антонида Гавриловна, 1912 год, с. Лопьял

Вставали мы рано. В шесть часов уж на работе были. Летом занимались: сначала сеяли, потом назем возили на лошадях, а потом сенокос. С работы приходили часов в девять. В сенокосную пору в селе почти никого не оставалось. Все, кто мог держать косу и грабли, — все и дети, и старики в поле. Ехали, бывало, целыми семьями, и никогда такого не было, чтобы кабан (зарод) начали метать и не закончили, хоть до двенадцати, а все же кончим. Не чета нынешним колхозникам — чуть пять часов пробило, уж все домой рвут.

Добросовестнее мы были, хоть и получали шиш с маслом, а не гнушались работой. А там не успеешь сенокос закончить, уж рожь жать надо. А вот и осень на носу, там картошку копать надо, навоз опять возить, да сеешь ржаное поле, поле обрабатывали. И в основном всю осень картошку копали. Ведь посадим — даже не знаем сколь гектаров. Уж мерзнет земля, а мы все картошку копаем. Да и там уже готовили хозяева свои сусеки, амбары под зерно, муку. Хлеба раньше много было, как говорится — «что посеешь, то и пожнешь».

На месте не сидели — все в работе. Зимой занимались молотьбой. Молотили на гумне рожь, овес, пшеницу, ячмень. Мужики плотничали на коровниках, конюшнях. Бабы возили навоз — все ведь вручную. На себя, в своем хозяйстве приходилось работать только ночью. Зимы были холодные, снежные, приходилось огребать коровники. Все вертишься, крутишься, ан уж и весна на дворе. Мужики опять брали в руки топор, уделывали телеги, подправляли колоды. Техники не было у нас, только лошади, все делали вручную, время, конечно, много уходило.

Готовились к посеву тщательно, уж все продумывали, так как знали, что ежели плохо сработаем, то и зубы на полку. А семьи были большие, поэтому раздумывать не приходилось, работали в полную мощь. Каждая минутка была занята. Ведь если все вовремя делать, дак и время-то на отдых не остается. Выходных, особливо летом, не было, работали с утра до ночи. Детей воспитывать и то было некогда, так уж старшие доглядывали за младшими. А что делать, «хочешь жить — умей вертеться». Вот и вертелись, и не напрасно. Богатый колхоз у нас был. Правда, наведывались частенько партийцы. Приедут, все зерно у нас выгребут и отчалят восвояси, а мы как хошь, так и кормись… И ничего сказать было нельзя.

Зубарев Василий Петрович, 1921 год, дер. Ивенцы

Земли были неплодородные, и на каждую душу приходилось очень мало земли. Поэтому в нашей деревне все сельское население занималось кустарным промыслом, столярным.